Поскольку речь идет о "поведении" особей, входящих в разные этносы, то
самое простое - обратить внимание на то, как они воздействуют на те или
иные природные ландшафты, в которые их забрасывает историческая судьба.
Иными словами, нам надлежит проследить характер и вариации антропогенного
фактора ландшафтообразования с учетом уже отмеченного нами деления
человечества на этнические коллективы.
Дело не в том, насколько велики изменения, произведенные человеком, и даже
не в том, благодетельны они по своим последствиям или губительны, а в том,
когда, как и почему они происходят.
Бесспорно, что ландшафт промышленных районов и областей с искусственным
орошением изменен больше, чем в степи, тайге, тропическом лесу и пустыне,
но если мы попытаемся найти здесь социальную закономерность, то столкнемся
с непреодолимыми затруднениями. Земледельческая культура майя в Юкатане
была создана в V в. до н.э. при господстве родового строя, пришла в упадок
при зарождении классовых отношений и не была восстановлена при владычестве
Испании, несмотря на внесение европейской техники и покровительство
крещеным индейцам. Хозяйство Египта в период феодализма медленно, но
неуклонно приходило в упадок, а в Европе в то же время и при тех же
социальных взаимоотношениях имея место небывалый подъем земледелия и
ремесел, не говоря о торговле. В плане нашего исследования это означает,
что ландшафт в Египте в это время был стабильным, а в Европе преображался
радикально. Внесение же антропогенных моментов в рельеф Египта в XIX в. -
прорытие Суэцкого канала - связано с проникновением туда европейских
народов, французов и англичан, а не с деятельностью аборигенов-феллахов.
В Англии XVI в. "овцы съели людей" при начинающемся капитализме, а в
Монголии XIII-XIV вв. овцы "съели" тунгусов-охотников, живших на южных
склонах Саян, Хамар-Да-бана и на севере Большого Хингана, хотя там даже
феодализм был неразвитым. Монгольские овцы съедали траву и выпивали в
мелких источниках воду, служившую пищей и питьем для диких копытных[36].
Число последних уменьшалось, а вместе с тем охотничьи племена лишались
привычной пищи, слабели, попадали в зависимость к степнякам-скотоводам и
исчезали с этнографической карты Азии. Еще примеры: Азорские острова
превращены в голые утесы не испанскими феодалами, которые свирепствовали в
Мексике и Нидерландах, а козами; последних же высадили там астурийцы и
баски, у которых еще не исчез родовой строй. Бизонов в Америке уничтожили
охотники при капитализме, а птицу моа в Новой Зеландии - маорийцы, еще не
знавшие классового расслоения; они же акклиматизировали на своих островах
американский картофель, а в России для той же цели понадобилась вся
военно-бюрократическая машина императрицы Екатерины II. Отсюда следует, что
закономерность лежит в другой плоскости.
Поставим вопрос по-иному: не как влияет на природу человечество, а как
влияют на нее разные народы в разных фазах своего развития? Этим мы вводим
промежуточное звено, которого до сих пор не хватало для учета
опосредованного характера этого взаимодействия. Тогда возникает новая
опасность: если каждый народ, да еще в каждую эпоху своего существования,
влияет на природу по-особому, то обозреть этот калейдоскоп невозможно, и мы
рискуем лишиться возможности сделать какие бы то ни было обобщения, а
следовательно, и осмыслить исследуемое явление.
Но тут приходят на помощь обычные в естественных науках классификация и
систематизация наблюдаемых факторов, что в гуманитарных науках, к
сожалению, нс всегда находит должное применение. Поэтому, говоря об этносах
в их отношении к ландшафту, мы остаемся на фундаменте географического
народоведения, не переходя в область гуманитарной этнографии.
Отказавшись от признаков этнической классификации, принятых в гуманитарных
науках, - расового, общественного, материальной культуры, религии и т.п.,
мы должны выбрать исходный принцип и аспект, лежащие в географической
науке. Таковым может быть уже описанное явление биоценоза, где характерной
особенностью является соразмерность между числом особей во всех формах,
составляющих комплекс. Например, количество волков на данном участке
зависит от количества зайцев и мышей, а последнее лимитируется количеством
травы и воды. Соотношение это обычно колеблется в пределах допуска и
нарушается редко и ненадолго.
Казалось бы, эта картина не имеет отношения к человеку, однако не всегда.
Ведь есть огромное количество этнических единиц, пусть численно ничтожных,
входящих в состав биоценозов на тех или иных биохорах. По сравнению с этими
мелкими народностями или иногда просто племенами современные и исторические
цивилизованные этносы - левиафаны, но их мало, и они, как показывает
история, не вечны. Вот на этой основе мы и построили нашу первичную
классификацию: 1) этносы, входящие в биоценоз, вписывающиеся в ландшафт и
ограниченные тем самым в своем размножении; этот способ существования
присущ многим видам животных, как бы остановившимся в своем развитии. В
зоологии эти группы называются персистентами, и нет никаких оснований не
применить этот термин к этносам, застывшим на определенной точке развития;
и 2) этносы, интенсивно размножающиеся, расселяющиеся за границы своего
биохора и изменяющие свой первичный биоценоз. Второе состояние в аспекте
географии называется сукцессией.
Этносы, составляющие первую группу, консервативны и в отношении к природе,
и в ряде других закономерностей. Приведем несколько примеров.
