ДВА ПОДХОДА К ПРАВУ

В истории общественной мысли, в сменявших друг друга влиятельных идеологиях можно — если несколько упростить схему — выделить два основных контрастирующих подхода к праву. Один из них — признание права важнейшей социальной ценностью, одним из основных (если не главным) фактором организации и развития общества. Для другого подхода, наоборот, характерно открыто отрицательное, скептическое или безразличное отношение к праву, неверие в его социальный потенциал. Наиболее полным выражением первого подхода явилось так называемое юридическое мировоззрение, второго — юридический нигилизм.

 

Юридическое мировоззрение. Своими отдаленными корнями юридическое мировоззрение уходит еще в античный мир Греции и Рима, но как таковое оно сложилось в эпоху просветительства, в XVIII веке, на рубеже американской и французской революций. В борьбе с абсолютизмом, монархическим всевластием (вспомним изречение Людовика XIV: «Государство — это я») идеологи просветительства выдвинули лозунг «заменить правление людей правлением закона». При этом они верили во всемогущество законов, которые, по выражению одного из них, «могут все» (Гельвеций). Дидро объяснял происхождение общества деятельностью законодателя, а Гольбах полагал, что гуманного законодателя достаточно, чтобы обеспечить общественный прогресс.

Для выполнения такой роли законы должны отражать требования и принципы естественного права, обусловленные природой человека. Закрепление того, что понималось под принципами естественного права в революционных декларациях о независимости, правах и свободах, создание писаных конституций, кодификации законодательства — все это способствовало представлениям о праве как первооснове общества.

Ставшие господствующими товарно-денежные отношения отвергали прямое вмешательство государства в хозяйственную жизнь, но они же требовали четкой, развернутой правовой регламентации. Право выступало как основа собственности и предпринимательства. Государству отводилась при этом роль гаранта и охранителя («ночной сторож»), и уже здесь обнаруживаются истоки правового государства, связанности государства правом. «В буржуазном обществе, — отмечал известный советский юрист 20-х г.г. Е.Пашуканис, — правовая форма приобретает универсальное значение, юридическая идеология становится идеологией, по преимуществу».

Основоположники марксизма упрекали своих современников — представителей юридического мировоззрения в том, что они рассматривают действительность через «юридически окрашенные очки», не видят обусловленности права социально-экономическими и классово-политическими отношениями и т.д. В этой критике было немало справедливого. В последующем развитии юридического мировоззрения многие его крайности постепенно подвергались корректировке, в том числе и под воздействием марксистской критики.

Главное, однако, состояло в другом. Именно с позиции юридического мировоззрения становилось особенно очевидным, что история общества — это история прогрессирующей эволюции (хотя неравномерной и прерывистой) роли и значения права в жизни общества и что эта тенденция должна преобладать и в будущем.

Как во внутренней жизни государства, так и в отношениях между ними право силы должно последовательно вытесняться силой права.

Сложные испытания прошла эта тенденция за последующие сто с лишним лет. Но при всех зигзагах и перерывах, порожденных масштабными социальными потрясениями (мировые войны, революции, диктатуры, кризисы) развитие пришло к тому, что сегодня, на рубеже XXI века, роль права в современном мире велика как никогда раньше.

Историческое развитие подтвердило правильность юридического мировоззрения, возведшего право в ранг основополагающего, а не производного фактора жизнедеятельности общества.

Без развития и совершенствования права, обеспечивающего максимально широкому кругу людей равную меру свободы и защиты основных прав, были бы невозможны современные индустриальные общества с их высокопродуктивным экономическим строем, широкой политической демократией, правовой государственностью. Фундаментальное значение таких выросших на юридико-мировоззренческой основе идей, как первенствующее значение прав и свобод личности, правовое государство (англо-американский эквивалент — правление права), примат международного права, признается ныне почти всеми влиятельными идеологиями — неолиберальной, консервативной, социал-демократической и даже позднесоциалистической.

В ходе исторического развития не осталось неизменным и само юридическое мировоззрение. Сегодня оно уже не выступает в своих крайних формах, не видящих связи права с экономическим строем общества или ограниченных в духе позитивизма (о нем ниже) формальными критериями права. Оно неразрывно переплетено с политической демократией, которая невозможна без права, с развитием правового государства, со столь значительным в современном мире институтом прав и свобод человека и гражданина.

 

Юридическое мировоззрение сегодня (как, впрочем, и в прошлом) — это не какая-то определенная школа или течение общественной мысли. Это целый ряд направлений и школ, которые объединяет общая установка — признание первостепенной роли права в жизнедеятельности и эволюции общества. Все те конкретные направления правовой мысли, с которыми мы познакомимся в дальнейшем, исходят в той или иной мере из юридико-мировоззренческих установок, но в силу сложности своего предмета — права — они подходят к нему с разных сторон или же опираются на различную методологию.

Юридический нигилизм. Здесь следует выделить две линии, одну из которых можно назвать пассивной, а другую активной формами юридического нигилизма.

Для первой — пассивной — характерно безразличное отношение к праву, явная недооценка его роли и значения. В системе установок и ценностей соответствующих политических учений праву или вообще не находится места, или оно оказывается на задворках системы. С таким подходом можно встретиться не только в некоторых учениях, проповедывающих авторитаризм и диктаторские формы правления, но, как это не кажется странным на первый взгляд, в учениях, пользующихся — и не без основания — репутацией демократических. Мы высоко ценим, например, русских революционных демократов прошлого века (Чернышевского, Добролюбова и др.).

Их критические суждения о правовых институтах права царской России справедливы. Однако в системе их взглядов какой-либо позитивной роли праву не отведено, в нем они не видят важного фактора социальных преобразований, формирования демократических институтов. Соответственно и влияние, которое оказали эти авторы на общественное сознание (а это влияние было значительным), не способствовало пониманию ценности права, его престижу, развитию правосознания.

Активному юридическому нигилизму свойственно осознанно враждебное отношение к праву. Представители учений этого рода видят, какую важную роль играет или может играть право в жизни общества и именно поэтому выступают против него. Эти учения отрицают социальную ценность права, в лучшем случае считают его наименее совершенным способом регулирования общественных отношений, а в худшем требуют вообще отказаться от него.

Наиболее характерным примером такого крайнего, максималистского подхода является анархизм. В глазах его основателей — Штирнера, Прудона, Бакунина — право, как и государство, — это зло. Путь к идеалу анархизма — «свободному (либертарному) обществу» — лежит через радикальное преодоление этого зла. В одной из своих программных работ (она так и называлась «Программа международного социалистического альянса») Бакунин требует немедленной отмены «всего того, что на юридическом языке называлось правом и применения этого права». Он же утверждал, что для торжества свободы надо отбросить «политическое законодательство», имея в виду прежде всего конституцию.

Двадцатый век отмечен несколькими вспышками анархизма в идеологии и политической жизни. В последний раз он дал о себе знать в конце 60-х годов в связи с волной студенческих движений, прокатившихся по Европе и США. Теоретические установки разных групп этого движения, представлявшие собой своеобразную смесь анархизма, марксизма и маоизма, объединяло отрицательное отношение к праву как якобы сугубо буржуазному институту, продукту сытого, забывшего о необходимости революционных изменений «одномерного общества». При всем своем радикализме сколько-нибудь длительного и серьезного влияния на общественное сознание в Европе и США эта вспышка, как, впрочем, и идеология анархизма в целом, не оказала.

Однако история знает примеры, когда идеология юридико-нигилистического плана, став господствующей, вела к весьма существенным последствиям в общественном сознании и жизни страны. Особенно типично в этом отношении конфуцианство в Китае. Оно возникло тогда же, когда и античная политико-правовая мысль. Но если последняя высоко ставила право и закон, видела в них не только средство управления,но и нечто вроде хартии прав гражданина, то конфуцианство выдвинуло альтернативу — «либо господство традиций, концентрирующих в себе нравственные и этические ценности, либо господство закона» и сделало выбор в пользу традиций. Законы, с позиции конфуцианства, никакого значения для улучшения общества не имеют, чем их меньше, тем лучше, обращение к правосудию аморально, и все эти постулаты твердо укрепились в общественном сознании. Тем более, что другое влиятельное идеологическое течение — легисты — хотя и подчеркивало важное значение закона, но видело в нем исключительно средство уголовной репрессии, средство управления, основанное на системе жестоких наказаний и доносительства.

В общем итоге в течение многих столетий общественное сознание в многомиллионной стране было проникнуто духом антиюридизма и лишь в самое последнее время здесь наметились позитивные правовые изменения. К сожалению, не избежали сильного антиюридизма и идеологические течения в России. В качестве примера укажем славянофильство, сложившееся в середине прошлого века. Ход рассуждений славянофилов был примерно таков: единой общечеловеческой цивилизации и, следовательно, единого пути развития для всех народов не существует, каждый из них живет «самобытною» жизнью.

Отсюда принципиальные различия между Россией и Западом, важнейшее из которых в том, что Западу свойственно «поклонение государству», стремление построить жизнь на юридических основах, а Россия предпочитает им порядок, основанный на нравственных началах, монархическом патернализме, христианских идеалах и соборности.

Один из активных славянофилов И. Аксаков-младший писал: «Посмотрите на Запад. Народы увлеклись тщеславными побуждениями, поверили в возможность правительственного совершенства, наделали республик, настроили конституций — и обеднели душою, готовы рухнуть каждую минуту». Все это России не подходит. Поэт-юморист прошлого века имел все основания изобразить позицию славянофилов следующими строками:

«Широки натуры русские.

Нашей правды идеал

Не влезает в формы узкие юридических начал».[2]

Так уж исторически сложилось, что российское общество и государство издавна отличал дефицит права и правосознания. Идеология славянофильства есть одновременно и отражение, и оправдание этого. К сожалению, свойственные ей подходы достаточно живучи и в тех или иных вариантах не раз встречались и позже.

Еще один пример — взгляды Л. Н. Толстого. Его противопоставительная формула «жить нужно не по закону, а по совести» не случайна. Неприязнь к праву, отличавшая Толстого-писателя, стала еще более глубокой у позднего Толстого — моралиста, назвавшего право «гадким обманом», а юриспруденцию - «болтовней о праве».

Советские исследователи справедливо писали о том, что юридический негативизм Толстого вырос на благодатной почве осуждения феодально-буржуазного законодательства России с его сословным неравенством, жестокими санкциями, беззащитностью простого человека перед лицом закона и юстиции.

Однако Толстой не щадил и более развитые формы и демократические институты права. В 1904 г. в интервью американской газете Толстой, говоря о западных странах, утверждал, что все усилия, результатом которых явились конституции и декларации прав, были напрасными и ненужными; это был неправильный и ложный путь.

Если у Л. Н. Толстого противопоставление духовных начал и совести праву и закону сопровождается откровенным «изничтожением» этих последних, то у русских философов начала XX века (Н. Бердяева, П. Струве и других) столь открытой критики нет, но логика рассуждений ведет к весьма непривлекательным для права выводам. В предисловии к объединившему их сборнику «Вехи» (1909) исходная позиция сформулирована так: «Признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами бытия в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодавлеющие начала политического порядка является единственно прочным базисом для всякого общественного строительства».[3]

Поскольку право есть «внешняя форма общежития», «начало политического порядка», то сколько-нибудь существенного интереса для представителей религиозной философии оно не имеет и «теоретически и практически» изгнано из числа ценностей, призванных обеспечить успех «общественного строительства». Характеризуя эту позицию, известный правовед И. Покровский писал спустя десять лет в другом, также известном сборнике: «Мы целиком в высших областях этики, в мире абсолютного и нам нет никакого дела до того в высокой степени относительного и несовершенного порядка человеческого общения, которым является право».[4]

История быстро показала, что при всей важности нравственных и духовных начал эти нравственные начала и внутреннюю свободу нельзя считать чем-то более высоким и значительным, чем «внешние» — юридические и политические институты, уже по одному тому, что за отказ от права приходится раньше или позже платить не только крахом демократии, но также и моральной деградацией и духовным обнищанием.

Право — это не «минимум нравственности», как полагал философ В.С. Соловьев и считают те, кто и сегодня повторяет подобные формулы. Применимы ли подобные утверждения, например, к институту прав и свобод человека и гражданина, принципам правового государства, исторически сложившимся принципам права? Право никогда не претендовало на то, чтобы в системе социальных ценностей стоять выше нравственности. Но и ее не следует ставить выше права. Ничего, кроме вреда, это принести не может. Да и вообще, любая схема, отодвигающая право на задний план, делающая его чем-то второстепенным, весьма опасна в социальном плане.

Марксизм. Многие западные авторы относят марксистское учение о праве к числу юридико-нигилистических, не склонных сколько-нибудь высоко оценивать право. Для этого имеются основания, но, тем не менее, ситуация не столь однозначна. Очевидно, следует различать несколько аспектов проблемы: во-первых, взгляды основоположников марксизма на природу права и его роль в истории общества; во-вторых, их взгляды на роль права на дальнейших этапах общественного развития, как его представлял марксизм; в-третьих, то, как были модифицированы и подправлены эти взгляды пришедшими к власти последователями марксизма.

Обратившись к первому аспекту, мы увидим в марксистской доктрине немало положений и выводов, весьма значимых для научного понимания. Это прежде всего широкий и убедительный показ обусловленности права социально-экономической инфраструктурой общества, особенно — товарно-денежными отношениями в сферах производства и распределения. Оправдан и анализ связи права с классовыми отношениями, который в работах создателей доктрины отнюдь не столь примитивен и однолинеен, как это пытались представить позднее советские авторы, основываясь на вырванной из контекста и неверно интерпретированной формуле из «Манифеста коммунистической партии». Создатели доктрины, подчеркивая многообразные связи права с общественными отношениями и потребностями, выступали против примитивной трактовки права как «господской воли государства», против отождествления права и закона и соответственно — законодательного волюнтаризма. Не останавливаясь на других моментах марксистского учения (когда, например, право выступает как применение равного масштаба к неравным отношениям), можно сказать, что это талантливый и работающий вариант правопонимания, многие положения которого прочно вошли в арсенал правовой мысли, хотя в прошлом были встречены ею враждебно.

Если, однако, обратиться ко второму из названных

выше аспектов, то оценки существенно меняются. Перспективы права в марксистском учении выглядели достаточно пессимистично.

В рамках буржуазного общества они были таковы потому, что исключалась сколько-нибудь радикальная трансформация этого общества правовым путем. Маркс видел будущее исключительно в свете революции пролетариата, не связанной правом. Оно же — будущее буржуазного общества — оказалось куда в большей мере связано с правом.

Маркс ошибся в оценке потенциала и перспектив права буржуазного общества как и самого этого общества. А между тем при всех несовершенствах тогдашних правовых систем вполне можно было увидеть, что право становится одной из фундаментальных основ и гражданской, и политической жизни демократически ориентированного общества.

Создатели учения напрасно (хотя и не случайно) прошли мимо идеи «правового государства», ограничившись парой скептических высказываний. И если последующее развитие капитализма происходило отнюдь не по схеме Маркса, то огромную роль сыграло при этом право как один из «китов», на которых покоится развитое, демократически ориентированное общество.

Не в меньшей мере вырисовывается недооценка права, когда марксизм обращается к обществу победившего пролетариата. На этапе диктатуры пролетариата сохраняются «узкие горизонты буржуазного права», но не более того и ненадолго. Доктрина исходит из того, что буржуазное право есть исторически последний тип права. Теперь ему предстоит отмереть вместе с государством. «Отмирание права», стремление к «обществу без права» - это тот главный аргумент, которым обосновывают отнесение учения марксизма к юридико-нигилистическим идеологиям.

Если ограничиться самим этим учением в его первозданном виде, не идти далее текстов основополагающих книг, то можно порассуждать о том, что здесь перевешивает: серьезные научные суждения о праве, основанные на реальном историческом материале, или же идеологизированные прогнозы будущего развития, в котором праву отведена явно незначительная и сомнительная роль.

Целесообразность такого «взвешивания» снимается, однако, тем, что марксизм не остался чистой теорией, а послужил моделью, которую пытались практически реализовать на протяжении нескольких десятков лет.

И вот тут-то и обнаружились последствия, к которым приводят насильственная революция и диктатура пролетариата, не ограниченные правом, свертывание правовой формы в ходе коммунистического строительства, пренебрежительное отношение к «буржуазной демократии» и т.д.

Можно, конечно, сказать, что создатели теории не отвечают как за ее практические последствия, так и за ее «развитие» последователями, будь то примитивное понимание классовой характеристики права или прагматическое сведение его к простому инструменту политики. Однако можно предположить, что история социалистического строительства в нашей стране знала бы меньше насилия и беззакония, если бы марксистское учение отвело праву более достойное место.