Технологические расчеты 10 страница

– Это ваши рубашки. Они только что прибыли по почте.

– Рубашки?

– Для Лужка.

– Ах вот оно что! Откройте-ка их. Какого они цвета?

– Синие. Вы в этом году в Команде Синих. – Она выложила рубашки к нему на письменный стол.

– О нет, – Пол стоял и, держа на вытянутых руках одну из темно-синих рубашек с короткими рукавами, разглядывал ее. Грудь каждой из рубашек была перечеркнута золотыми буквами, составляющими слово «капитан». – Ох, клянусь господом, Катарина, это уж чересчур.

– Это большая честь, не правда ли?

– Честь! – он шумно вздохнул и покачал головой. – В течение четырнадцати дней, Катарина, я в качестве ярмарочной королевы или капитана Команды Синих должен буду руководить своими людьми в групповых спевках, маршах, кроссах, волейбольных играх, верховой езде, организовывать травяной хоккей, гольф, бадминтон, стрельбу по тарелкам, захват флага, индейскую борьбу, гандбол и должен буду пытаться столкнуть других капитанов в озеро.[3]Ox!

– Доктор Шеферд был очень, доволен.

– Я ему всегда нравился.

– Нет, я хотела сказать, что он очень доволен тем, что и он сам капитан.

– О? Шеферд-капитан? – Пол поднял брови, и это было частью старого рефлекса, реакция человека, который пробыл в системе уже порядочное количество лет. Быть выбранным капитаном одной из четырех команд и в самом деле было немалой честью, если только человеку охота придавать значение подобным вещам. Именно этим способом высокопоставленные тузы проявляли свое расположение, и в политическом смысле то, что на Шеферда пал выбор, было поразительно. Шеферд в Лужке всегда был ничем и славился всего лишь как нападающий в команде травяного хоккея. И вдруг сейчас его неожиданно назначили капитаном.

– В какой команде?

– Зеленой. Его рубашки у меня на письменном столе. Зеленые с оранжевыми буквами. Очень мило.

– Зеленые, да?

Что ж, если человеку охота придавать значение подобным вещам, зеленые стояли в самом низу неофициальной иерархии команд. Это было одно из трех правил, которое прекрасно понимали все, хотя никто по этому поводу не произносил ни слова. Если уж заниматься этими пустяками, то Пол мог бы поздравить себя с назначением на пост капитана синих, которая опять-таки всеми воспринималась как самая достойная команда. Правда, теперь это не составляло для него никакой разницы. Абсолютно никакой. Глупости все это. И пусть оно все катится ко всем чертям.

– Да, на рубашки они вам не поскупились, – сказала Катарина, пересчитывая белье. – Девять, десять, одиннадцать, двенадцать.

– Этого далеко не достаточно. На протяжении двух недель только и знаешь, что пьешь и потеешь, пьешь и потеешь, пьешь и потеешь, пока не начинаешь чувствовать себя самым настоящим насосом. Там такого количества хватит всего на один день.

– Гм. Но, к сожалению, это все, что было в коробке, да еще вот эта книжка. – И она протянула ему томик, похожий на сборник гимнов.

– Господи, это «Песенник Лужка», – устало сказал Пол. Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. – Выберите, Катарина, любую из песен и прочтите ее вслух.

– Вот песня Команды Зеленых, команды доктора Шеферда. На мотив увертюры к «Вильгельму Теллю».

– На мотив целой увертюры?

– Здесь так сказано.

– Ну что ж, валяйте попробуйте.

Она откашлялась, прочищая горло, попыталась тихонько запеть, но передумала и стала просто читать:

 

Зеленые, о Зеленые, о Зеленые, вот это команда!

Самая сильная в мире!

Красные, Синие и Белые будут визжать,

Когда они увидят великую Зеленую Команду!

 

– Просто волосы на груди становятся дыбом от страха, а, Катарина?

– Боже мой, но ведь как здорово там будет! Вы сами прекрасно знаете, что там будет очень здорово.

Пол открыл глаза и увидел, что Катарина читает следующую песню, причем глаза ее сияют от волнения и она в такт мелодии раскачивает головой.

– А что вы читаете сейчас?

– О, как бы я хотела быть мужчиной! Я как раз сейчас читаю вашу песню.

– Мою?

– Песню Команды Синих.

– Ах да, мою песню. Ну что ж, во всяком случае, давайте ее послушаем.

Она насвистела несколько ритмов из «Индианы», а потом запела, на этот раз, пожалуй, с выражением:

 

О, Команда Синих, ты испытанная и закаленная команда,

И нет команд столь же хороших, как ты!

Ты разгромишь Зеленых, а также Команду Красных,

А Команду Белых ты раздавишь тоже.

Не лучше ли сматывать удочки перед твоей яростью

И мчаться в спешке, не раздумывая.

Потому что Команда Синих – испытанная и закаленная команда.

И нет команд столь же хороших, как ты!

 

– Хмм…

– И я уверена, что вы действительно выиграете. Я это знаю, – сказала Катарина.

– А вы будете на Материке? – Материком назывался лагерь для жен и детей, а также для служащих женщин, чье продвижение по службе все еще не было завершено. Он был отделен проливом от Лужка – острова, на котором собирались мужчины.

– Ближе я попасть не смогу, – сказала Катарина с оттенком зависти.

– И поверьте мне, это достаточно близко. Скажите, а Бад Колхаун едет?

Она покраснела, и он сразу пожалел, что задал этот вопрос.

– У него было приглашение, я знаю, – сказала она, – но это было до того, как… – Она огорченно пожала плечами. – Вы ведь знаете, что сказано в «Установлениях».

– Машины больше не в состоянии терпеть его, – мрачно сказал Пол. – Почему бы им не сделать приспособление, которое давало бы человеку бесплатную выпивку, прежде чем его вышибут? Не знаете ли, что с ним сейчас?

– Я не разговаривала с ним и не видела его, но я все же позвонила в контору Мэтисона и спросила, что собираются с ним сделать. Они сказали, что он будет контролером проектов для, – тут ее голос дрогнул, – для кррахов, – Здесь чувства ее не выдержали, и она выбежала из кабинета Пола.

– Уверен, что он с этим великолепно справится! – крикнул ей вслед Пол. – Готов прозакладывать что угодно, что через год мы не узнаем собственного города, если только он будет придумывать, чем следует заниматься кррахам.

На ее столе зазвонил телефон, и она передала Полу, что доктор Эдвард Финнерти стоит у ворот и желает поговорить с ним.

– Свяжите его по рукам и по ногам, наденьте ему на голову мешок, и пусть четверо конвойных введут его. С примкнутыми штыками, конечно. И не забудьте описать все это доктору Шеферду.

Десять минут спустя вооруженный охранник препроводил Финнерти в кабинет Пола.

– Боже мой, вы только поглядите на него! – воскликнул Пол.

Волосы Финнерти были аккуратно подстрижены и гладко причесаны, лицо румяное, сияющее и чисто выбритое, а костюм его, хотя и поношенный, был выглажен и тщательно вычищен.

Финнерти недоумевающе поглядел на него, как будто не понимая, из-за чего это он поднял такой шум.

– Я хотел воспользоваться твоей машиной.

– Только торжественно пообещай стереть все отпечатки пальцев, когда закончишь свои дела.

– О, ты, наверное, злишься на меня из-за этой истории с пистолетом. Извини, что я выбросил его в речку.

– Значит, ты знаешь об этой истории?

– Конечно, и как Шеферд написал на тебя докладную о том, что ты пустил меня на завод без сопровождающего. Силен. – Проведя менее недели в Усадьбе, Финнерти успел усвоить грубоватые вульгарные манеры, искусственность которых сразу бросалась в глаза. Казалось, что теперь его просто нельзя заподозрить в дружбе с кем-либо из уважаемых людей.

– Откуда ты все это знаешь?

– Ты просто поразился бы, если бы знал, кто и о чем знает и каким образом они добывают сведения. Просто обалдеешь, поняв, что творится в этом мире. У меня только сейчас начинают открываться глаза. – Он наклонился к Полу в порыве искренности. – И знаешь, Пол, я нахожу себя. Наконец я начинаю находить себя.

– И как же ты выглядишь, Эд?

– Эти несчастные простачки по ту сторону реки – вот люди, среди которых мое место. Они настоящие, Пол, настоящие.

Пол никогда не сомневался в том, что они настоящие, и поэтому не знал, как ему откликнуться на столь важное сообщение Финнерти.

– Ну что ж, я рад, что ты, наконец, после стольких лет нашел себя, – сказал он. Финнерти постоянно находил себя с тех пор, как Пол познакомился с ним. А спустя несколько недель он обычно оставлял этот свой вновь обретенный облик с яростным возмущением к самозванцу и тут же открывал нового. – Это просто великолепно, Эд.

– А как насчет ключей от машины? – спросил Финнерти.

– Не будет ли бестактностью спросить, зачем?

– Она мне нужна. Я хочу взять свои вещи у тебя и отвести их к Лэшеру.

– Ты живешь вместе с Лэшером?

Финнерти утвердительно кивнул.

– Просто поразительно, как здорово мы это наладили с самого начала. – В его тоне чувствовалось неприкрытое презрение к поверхностной жизни Пола. – Ну, так ты дашь ключи?

Пол бросил их ему.

– Как ты намерен провести остаток своей жизни, Эд?

– С людьми. Там мое место.

– Ты знаешь, что тебя разыскивают фараоны из-за того, что ты не зарегистрировался?

– Это придает жизни особую прелесть.

– Тебя же могут засадить в тюрьму!

– Ты боишься жить. Пол. И в этом все дело. Ты знаешь Торо и Эмерсона?

– Имею очень смутное представление. Примерно такое же, какое было у тебя до того, как Лэшер тебя проконсультировал, готов держать пари.

– Во всяком случае, Торо оказался в тюрьме, потому что не платил налогов, которые должны были пойти на финансирование Мексиканской войны. Он был против войны. И Эмерсон пришел к нему в тюрьму на свидание. «Генри, – сказал он, – почему ты здесь?» И Торо ответил: «Ралф, почему ты не здесь?»

– По-твоему, мне следовало бы желать попасть в тюрьму? – спросил Пол, пытаясь извлечь для себя какую-нибудь мораль из этого анекдота.

– Страх перед тюрьмой не должен мешать тебе делать то, во что ты веришь.

– Он и не мешает. – Пол понял, что очень трудно найти то, во что можно было бы по-настоящему верить.

– Раз не мешает, значит, не мешает. – В голосе Финнерти явно слышалось недоверие. По-видимому, друг с северного берега реки со всей его ограниченностью начал его раздражать. – Спасибо за машину.

– Всегда в твоем распоряжении. – Пол почувствовал облегчение, когда за новым Финнерти – Финнерти этой недели – захлопнулась дверь.

Катарина опять открыла дверь.

– Он меня пугает, – сказала она.

– Вам совсем не следует пугаться. Он растрачивает всю свою энергию на игры с самим собой. У вас звонит телефон.

– Это доктор Кронер, – сказала Катарина. – Да, – сказала она в телефонную трубку. – Доктор Протеус у себя.

– Не будете ли вы любезны подозвать его к телефону? – сказала секретарь Кронера.

– Доктор Протеус слушает.

– Доктор Протеус у телефона, – сказала Катарина.

– Одну минуточку. Доктор Кронер хочет с ним говорить. Доктор Кронер, доктор Протеус из Айлиума на линии.

– Хелло, Пол.

– Как поживаете, сэр?

– Пол, я по поводу этой истории с Финнерти и Лэшером… – Его игривый тон как бы говорил о том, что все дело с этими двумя не более как милая шутка. – Я хочу сказать тебе, что я звонил в Вашингтон по этому поводу, чтобы ввести их в курс того, что мы тут собираемся делать, а они сказали, что нам пока что не следует вмешиваться. Они говорят, что все это следует хорошенько спланировать и на более высоком уровне. По-видимому, все значительнее, серьезнее, чем я предполагал. – Голос его упал до шепота. – Вся эта история начинает принимать масштабы общенациональной проблемы, не просто Айлиума.

Пол обрадовался, что наступила оттяжка, но причины ее его поразили.

– Каким же это образом Финнерти может оказаться проблемой в национальном масштабе или хотя бы айлиумском? Ведь он здесь всего несколько дней.

– Незанятые руки выполняют работу дьявола. Пол. Он, по всей вероятности, вращается в дурной компании, а нам нужно заполучить именно эту дурную компанию. Во всяком случае, большое начальство хочет участвовать во всех наших действиях, и они желают встретиться с нами по этому поводу на Лужке. Минуточку, это будет через шестнадцать дней.

– Отлично, – сказал Пол и про себя добавил выражение, которым он как бы припечатывал все свои официальные занятия в эти дни. «И валите вы все ко всем чертям».

У него не было ни малейшего намерения становиться осведомителем и следить за кем бы то ни было. Ему просто хотелось выждать некоторое время, пока они с Анитой не смогут сказать громко: «Валите ко всем чертям, пусть все проваливает ко всем чертям».

– Мы тут очень много о тебе думаем, Пол.

– Благодарю вас, сэр.

Кронер с минуту помолчал. Потом он неожиданно так заорал в телефон, что у Пола чуть не лопнула барабанная перепонка.

– Простите, сэр? – Слова, произнесенные Кронером, прозвучали настолько громко, что причинили только боль, но совершенно невозможно было уловить хоть какой-нибудь смысл.

Кронер издал короткий смешок и чуть понизил голос:

– Я спросил, кто собирается выиграть, Пол?

– Выиграть?

– Лужок, Пол, Лужок! Кто собирается выиграть?

– О, Лужок, – сказал Пол. Этот разговор походил на бред. Кронер орал что-то страстно и восторженно, а Пол совершенно не представлял себе предмета разговора.

– Так какая команда? – спросил Кронер чуть брюзгливо.

– О! О! Команда Синих выиграет! – Пол набрал полные легкие воздуха. – Синие! – выкрикнул он.

– Можете прозакладывать собственную голову – мы выиграем! – крикнул ему в ответ Кронер. – Синие поддерживают вас, капитан!

Следовательно, Кронер тоже входил в состав Команды Синих. И он принялся напевать своим грохочущим басом:

 

О, Команда Синих, ты испытанная и закаленная команда,

И нет команд столь же хороших, как ты!

Ты разгромишь Зеленых, а также Команду Красных,

А Команду Белых ты раз…

 

Песню прервал выкрик: «Выиграют Белые! Вперед, Белые!» Это был Бэйер.

– Значит, вы надеетесь, что выиграют Синие, да, не так ли? Выиграют? Думаете, Синие выиграют, а? Так ведь Белые причешут, причешут вас – ха, ха, – они из вас всю пыль вышибут, из Синих.

Послышался смех, поддразнивание, возня, и тут Кронер вновь начал песню Команды Синих с того самого места, где его прервали:

 

Не лучше ли сматывать удочки перед твоей яростью

И мчаться в спешке, не раздумывая.

Потому что…

 

Пронзительный голос Бэйера прорвался сквозь бас Кронера, распевая песню Команды Белых на мотив песни «Звук шагов»:

 

Белые, Белые, Белые – вот за кем следите.

Синие, Зеленые, Красные слезами зальются

Из-за яростного рывка Белых.

Они будут вышиблены из…

 

Шум возни стал еще громче, и песни переросли в хохот и пыхтение. В трубке Пола раздался щелчок, чей-то крик, затем еще щелчок и сигнал зуммера.

Влажной рукой опустил Пол трубку. «До Лужка не может быть и речи об уходе, – мрачно подумал он. – Никакого перевоспитания Аниты и ухода в эти немногие оставшиеся дни». Придется ему вынести Лужок, и, – что еще хуже, вынести его в качестве капитана Команды Синих.

Его взгляд скользнул по загорелой волосатой груди, простым серым глазам и мощным бицепсам человека на книжной обложке, и мысли его легко и благодарно переключились на сказочную, новую и хорошую жизнь, которая ждет его впереди. Где-то, вне общества, было место для мужчины – для мужчины и его жены, – чтобы вести сердечную естественную жизнь, пользуясь плодами рук своих и собственного ума.

Пол изучающе оглядел свои длинные изнеженные руки. Единственная мозоль была на большом пальце правой руки. Там, выпачканный в грязно-оранжевый цвет сигаретными окурками, вырос толстый бугорок, защищающий его палец от давления ручки или карандаша. Искусные – вот как назывались руки героев прочитанных им книг. До сего времени руки Пола научились очень немногому, помимо держания ручки, карандаша, зубной щетки, щетки для волос, бритвы, ножа, вилки, ложки, чашки, очков, водопроводного крана, дверной ручки, выключателя, носового платка, полотенца, застежки – «молнии», пуговицы, затвора фотоаппарата, куска мыла, книги, гребня, жены или руля автомобиля.

Он вспомнил дни в колледже, и у него возникла уверенность в том, что там он научился некоторым занятиям, достойным мужчины. Он научился делать чертежи. Ведь именно тогда на его пальце начала расти мозоль. А чему же еще? Он научился так запускать мяч, что тот отлетал по нескольку раз от нескольких стен, приводя в замешательство многих из его противников по сквошу.[4]Пол даже добился участия в четвертьфинале по сквошу два года подряд на соревнованиях на первенство целого района. И добился он этого вот этими самыми своими руками.

А что же еще?

Он опять испытал чувство неловкости – страх, что он умеет слишком мало для того, чтобы выйти из системы и жить более или менее удовлетворительно. Он мог бы завести какое-нибудь небольшое дело, заняться чем-нибудь как человек, за которого он выдавал себя, когда хотел оставаться неузнанным – например, бакалейной торговлей. Но тогда ему пришлось бы быть тесно связанным с экономической сумятицей и с ее иерархией. Машины вышибут его из этого бизнеса; а если и оставят ему это место, то тут уж будет никак не меньше бессмыслицы и позы. Более того, несмотря на то, что Пол теперь все время посылал ко всем чертям всю систему, он все же сознавал, что не требующее особой квалификации занятие куплей и продажей унижало бы его. Ну его к черту. Единственное стоящее занятие – это полнейшее безделье, что Пол, конечно, мог себе позволить, но это было бы столь же аморально, сколь аморально само пребывание в системе.

Фермерство – вот оно, магическое слово! Как и многие другие слова с налетом сказочного прошлого, слово «фермерство» напоминало о том суровом времени, на смену которому пришло сегодняшнее поколение, и о том, какую суровую жизнь может в случае необходимости вести человек. Слово это почти утратило свое значение в настоящее время. Теперь уже не было больше фермеров, а только агрономы-инженеры. Тысячи поселенцев когда-то находили себе пропитание на тучных землях Ирокезской долины графства Айлиум. Теперь же фермерское хозяйство всего графства находилось в руках доктора Орманда ван Курлера, который справлялся со всей работой при помощи сотни человек и парка сельскохозяйственных машин стоимостью в несколько миллионов долларов.

Фермерство. Пульс Пола участился, и он принялся грезить наяву о жизни в одном из многих рассыпанных по всей долине фермерских домиков с осевшим фундаментом. В своих мечтах он избрал для себя именно такой домик, стоящий у самой городской окраины. Внезапно он сообразил, что эта ферма, маленький осколок прошлого, не входила в систему фермерского хозяйства ван Курлера. Он был почти уверен в том, что она не входила.

– Катарина, – нетерпеливо позвал он, – позовите мне к телефону управляющего недвижимым имуществом Айлиума.

– Контора по продаже недвижимого имущества Айлиума. Говорит доктор Понд. – Доктор Понд говорил в манерном тоне, чуть шепелявя.

– Доктор Понд, с вами говорит доктор Протеус с Заводов.

– Да? Чем могу быть полезен, доктор Протеус?

– Вы знаете фермерский домик на Кинг-стрит у самой городской черты?

– Мммм… Одну минуточку. – Пол услышал, как машина с треском перебирала карточки, а затем прозвенел звонок, говорящий о том, что нужная карточка отыскана. – Да, это дом Готтвальда. Карточка у меня перед глазами.

– Как обстоят дела с ним?

– Хорошенький вопрос! А как им обстоять, хотел бы я знать? Для Готтвальда это было хобби, знаете, – сохранить ферму в том виде, в котором содержались эти старинные фермы. Когда он умер, его наследники хотели продать ее ван Курлеру, однако тот решил, что ему нет смысла возиться с нею. Там всего двести акров, а ему пришлось бы переделывать всю систему заграждений от ветра ради того, чтобы с должной эффективностью пользоваться землей. А потом наследники узнали, что они и в любом случае не могли бы продать ее системе. В завещании указано, что участок этот вместе с домом должен сохраняться в том же старомодном стиле, – он горько рассмеялся. – В общем все, что досталось наследникам от Готтвальда, – так это головная боль.

– Сколько?

– Вы что – всерьез? Это ведь музейный экспонат, доктор. Я хочу сказать, что почти никакой механизации там нет. Даже если вам удастся обойти ограничения завещания, придется затратить многие тысячи, чтобы навести там хоть какой-нибудь порядок. Восемнадцать тысяч, как указано в карточке. – И прежде чем Пол успел согласиться, Понд добавил: – Однако вы могли бы получить ее за пятнадцать, я уверен. Что бы вы сказали о двенадцати?

– Можно ли внести в качестве аванса пятьсот долларов, чтобы быть уверенным, что ее никто не перехватит, пока я осмотрю все на месте?

– Не то что перехватывать, а просто взять ее никто не собрался за четырнадцать лет. Если вам так хочется, то можете спокойно пойти туда и осмотреть. Но после того как вы откажетесь, я смогу вам предложить несколько по-настоящему милых вещей. – Машина опять принялась рыскать по картотеке. – Вот, например, очень милый георгианского стиля дом на Гриффинском бульваре. Электронный открыватель дверей, термостатически контролируемые окна, радарная установка, электростатические пылеулавливатели, ультразвуковые стиральные машины, встроенные на кухне, сорокадюймовые телевизионные экраны в хозяйской спальне, в гостиной, в жилой комнате, на кухне и в комнате для гостей, а также двадцатидюймовые в комнатах для прислуги и в детских, а…

– Где я могу получить ключи от фермы?

– Ах вот в чем дело. Ну что ж, чтобы вы более ясно представили себе, во что вы впутываетесь, скажу вам, что там вообще нет замка. Там имеется щеколда.

– Щеколда?

– Да, да, именно щеколда. Мне пришлось лично отправиться туда, чтобы поглядеть, что собой представляет эта идиотская штука. На внутренней стороне двери имеется защелка с маленьким рычажком, просунутым сквозь дырочку в двери, так что он проходит наружу. Если вам не хочется, чтобы к вам заходили, вы просто вытаскиваете из двери этот рычажок. Жуть, правда?

– Ничего, я как-нибудь переживу это. А сейчас рычажок выставлен наружу?

– Там есть человек из кррахов, который присматривает за этим домом. Я позвоню ему и попрошу выставить рычажок. Скажу по секрету, я уверен, что они согласятся и на восемь тысяч.

 

XV

 

Рычажок щеколды в доме Готтвальда был высунут наружу в ожидании прихода доктора Пола Протеуса.

Он надавил его, с удовлетворением услышал, как щеколда, звякнув, приподнялась внутри, и вошел. Маленькие, покрытые пылью окна слабо пропускали в комнату свет, да и тот умирал, не отразившись на матовой темной поверхности старинной мебели. Половицы, подобно трамплину, вздымались и проваливались под ногами Пола.

– Дом дышит в такт с вами, как хорошее белье, – произнес из темноты шепелявый голос.

Пол посмотрел в угол, оттуда донесся голос. Человек затянулся сигаретой, и она красным заревом осветила лунообразное лицо.

– Доктор Протеус?

– Да.

– Я доктор Понд. Если желаете, я включу свет.

– Прошу вас, доктор.

– А знаете ли – включать-то здесь нечего. Всюду только керосиновые лампы. Желаете помыть руки или просто умыться?

– Ну, я…

– Потому что если вы действительно хотите, то для этого на заднем дворе есть насос и отхожее место подле курятника. Может быть, вам желательно осмотреть насквозь прогнившие теплицы, свинарник и навозные тачки, а может, нам лучше сразу отправиться к тому георгианскому особняку, что на бульваре Гриффина? – Понд вышел на середину комнаты, где они могли свободно разглядеть друг друга.

Доктор Понд был очень молодой полный человек, он производил впечатление честного человека, искренне удрученного окружающей обстановкой.

– Нет, я вижу, вы действительно преисполнены решимости продать мне эту недвижимость, – со смехом сказал Пол. Каждая новая несуразность заставляла его с еще большей страстью претендовать именно на эту ферму. Это было полностью изолированное, забытое богом место, отрезанное от всех и вся, от стремительного бега истории, общества и экономики.

– На мне лежит вполне определенная ответственность, – осторожно заметил доктор Понд. – Администратор, чьи знания не выходят в известной степени за границы «Инструкции», похож на судно без руля.

– Разве? – не слушая его, сказал Пол. Сейчас он глядел в окно на скотный двор, где сквозь открытую дверь сарая он видел плотный крутой бок коровы.

– Да, – сказал доктор Понд, – он похож на судно без руля. Взять хотя бы, к примеру, нас с вами: в «Инструкции» об этом не сказано ни слова, но я лично считаю своим долгом всякий раз убедиться, что каждый человек получает дом, соответствующий его положению в обществе. То, в какой обстановке живет человек, может помочь ему в служебном продвижении или, наоборот, помешать, это может повысить или понизить стабильность и престиж в целой системе.

– Вы сказали, что всю эту ферму я мог бы приобрести за восемь тысяч?

– Простите, доктор, но вы ставите меня в неловкое положение. Сначала, когда вы только позвонили мне, я, конечно, с радостью ухватился за эту возможность, потому что эта ферма сидела во мне как заноза, многие годы. Но потом я все же опомнился, и, понимаете, я просто не могу позволить вам это.

– Я покупаю. Скот тоже входит в эту цену?

– В эту цену входит абсолютно все. Именно так и сказано в завещании Готтвальда. Все это должно содержаться именно в том виде, в каком оно находится сейчас, и здесь должно вестись фермерское хозяйство. Вы понимаете, насколько это абсурдно? А теперь едемте вместе на бульвар Гриффина, где, как я уже сказал, есть дом, будто специально построенный для управляющего Заводами Айлиум. – Когда он произносил полный титул Пола, голос его звучал подобно фанфаре.

– Мне нравится этот дом.

– Если вы вынудите меня продать его вам, мне придется уйти с работы. – Доктор Понд покраснел, – Мой классификационный номер позволяет мне вдвое больше вашего, однако и у меня есть свои представления о чести.

Слова эти, произнесенные Пондом, показались Полу настолько забавными, что он чуть было не расхохотался. Но затем, обратив внимание на волнение Понда, он понял, что все, о чем тот толковал, действительно было честностью. Этот поросенок на своей поросячьей должности имеет свои поросячьи принципы и ради них готов пожертвовать своей поросячьей жизнью. Полу представилась вся современная цивилизация в виде гигантской и дырявой плотины, вдоль которой тысячи людей, подобных доктору Пойду, растянулись колонной до самого горизонта, причем каждый из них свирепо затыкал пальцем течь.

– Конечно же, это будет для меня просто хобби, забавой, – солгал Пол. – Жить-то я буду там же, где я живу сейчас.

Доктор Понд со вздохом опустился в кресло.

– О! Слава богу! Вы даже не представляете себе, насколько мне теперь легче. – Понд нервно рассмеялся. – Конечно, конечно, конечно. И вы оставите мистера Хэйкокса на его месте?

– А кто это – мистер Хэйкокс?

– Кррах, который не дает этой ферме прийти в запустение. Он числится за КРР, но его работу, конечно, оплачивают из денег Готтвальда. Вам придется поступать так же.

– Я хотел бы с ним познакомиться.

– Он ведь тоже осколок старины. – Понд схватился руками за голову. – Ну и местечко же! Знаете, я ведь было подумал, что вы сошли с ума, просто с ума сошли. Но кто платит волынщику, тот заказывает и музыку.

– Если только он не ставит под угрозу систему.

– Совершенно справедливо! И это настолько здорово, что слова эти можно было бы высечь над камином, но я не уверен, что завещание позволит вам это.

– А что вы скажете относительно слов: «После нас хоть потоп?» – поинтересовался Пол.

– Хмм?.. – доктор Понд попытался уловить смысл цитаты, затем он, по-видимому, решил, что это какое-то архаическое высказывание, нравящееся тем, кто разбирается в поэзии, и улыбнулся. – Тоже очень мило. – Однако слово «потоп», видимо, все же запечатлелось у него в сознании.

– Да, я вот еще хотел поговорить с вами относительно здешнего подвала: у него земляной пол, и там-то уже действительно сыро.

Понд высунулся в заднюю дверь и, потянув носом сладковатый и душный запах лежащего на солнце навоза, поморщился и крикнул:

– Мистер Хэйкокс. Эй, мистер Хэйкокс!

Пол отворил заднюю стенку старых часов. «Черт возьми, – произнес он про себя, – да ведь здесь все выточено из дерева».

Он сверился со своими часами – антиударным, водонепроницаемым, антимагнитным, со светящимся циферблатом, самозаводящимся хронометром, который Анита подарила ему на рождество, – и обнаружил, что дедовские часы ушли вперед на двенадцать минут. Поддавшись какому-то атавистическому порыву, он перевел стрелки своих часов по стрелкам музейного экспоната, механизм которого отмерял и отстукивал секунды с грохотом, подобным тому, который издает деревянное судно, подхваченное сильным ветром.

Дом этот был, несомненно, одним из самых старых во всей долине. Грубые балки потолочного перекрытия нависали над самой головой Пола, очаг камина совершенно потемнел от копоти, и во всем доме не было ни одного по-настоящему прямого угла. Казалось, что дом, подобно спящей собаке, ворочался и умащивался на своем фундаменте до тех пор, пока, наконец, не нашел самое удобное для себя положение.

Но более примечательным было то, что дом соответствовал особым, чтобы не сказать чудаковатым, чаяниям Пола. Вот место, где он сможет трудиться, добывая собственными руками средства к существованию, отвоевывая их непосредственно у самой природы, и где его никто не будет беспокоить, за исключением собственной жены. И не только это – ведь Анита, с ее любовью к образу жизни первых колонистов, будет очарована, даже можно сказать – ошеломлена этим абсолютно подлинным микромиром прошлого.