Егор 2) Политическая лирика Пушкина до 14 декабря 1825 гОсновной круг мотивов лирики Пушкина в первые лицейские годы (1813—1815) замкнут рамками так называемой «легкой поэзии», «анакреонтики», признанным мастером которой считался Батюшков. Молодой поэт рисует себя в образе мудреца-эпикурейца, беспечно наслаждающегося легкими радостями бытия. Начиная с 1816 г. преобладающими в лицейской поэзии Пушкина становятся элегические мотивы в духе Жуковского. Поэт пишет о муках неразделенной любви, о преждевременно увядшей душе, горюет об угасшей молодости. В этих ранних стихотворениях Пушкина еще много литературной условности, поэтических штампов. Анакреонтические и элегические стихотворения Пушкин продолжает писать как в эти, так и в последующие годы. Но вместе с тем выход в середине 1817 г. из «монастырских», как называл их поэт, лицейских стен в большую жизнь был выходом и в большую общественную тематику.
Пушкин начинает создавать стихотворения, отвечающие мыслям и чувствам наиболее передовых людей русского общества в период нарастания в нем революционных настроений, возникновения первых тайных политических обществ, ставивших своей задачей борьбу против самодержавия и крепостничества.
В своих, так называемых «вольных стихах» («Вольность», «Чаадаеву», «Noel. Сказки», «Деревня», убийственно острые политические эпиграммы) Пушкин становится выразителем дум и чаяний этих передовых кругов, «эхом русского народа», каким он уже в ту пору сам себя начинает ощущать.
Много позднее в явно нецензурном по политическим причинам варианте одного из своих последних стихотворений «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» Пушкин подчеркивал, что «он восславил свободу» «вслед Радищеву», автору «Путешествия из Петербурга в Москву» и оды «Вольность». Правда, в своих стихах этой поры Пушкин, подобно многим декабристам, возлагал надежды на просвещенного монарха, который силой своей верховной власти мог бы осуществить необходимые преобразования — ввести конституционный «закон», освободить крестьян. Это говорит о том, что Пушкин по своим политическим взглядам был умереннее Радищева, прямо призывавшего — и в оде «Вольность» и в «Путешествии из Петербурга в Москву» — к революции.
Однако пушкинские стихи, пронизанные пафосом вольнолюбия, сочетающие передовые идеи с небывалой дотоле силой художественной выразительности, имели громадный общественный резонанс, являлись своего рода декабристскими поэтическими прокламациями. Они распространялись в многочисленных списках; отдельные строки их — такие, как «Тираны мира! трепещите! // А вы мужайтесь и внемлите, // Восстаньте, падшие рабы!» — приобретали в восприятии читателей современников смысл еще более широкий, чем тот, который вкладывал в них сам Пушкин: получали характер прямых мятежных призывов, революционных лозунгов. Поэт становится певцом декабристской революционности и вместе с тем признанным литературным учителем поэтов-декабристов, начиная с самого значительного из них, Рылеева.
В послелицейской лирике Пушкина петербургского периода (1817 — первая половина 1820 г.), как в известной мере и позднее, продолжают бытовать многие темы, мотивы, жанровые формы, характерные для лицейских лет творчества поэта; но они получают новое весьма знаменательное развитие. Так, в посланиях Пушкина к своим друзьям — сочленам дружеского литературного общества «Зеленая лампа» (оно являлось вместо с тем негласным филиалом ранней декабристской организации «Союз благоденствия») — традиционные анакреонтические мотивы окрашиваются в оппозиционно-политические тона. В одном ряду с Вакхом и Кипридой поэт воспевает «свободу». Это слово все чаще приобретает в его стихах несомненное политическое звучание. Есть в дружеских посланиях Пушкина и недвусмысленные выпады «насчет небесного царя, а иногда насчет земного». Вместе с тем в некоторых его стихах «анакреонтика» углубляется до подлинного проникновения в дух античности. Образец этому — стихотворение «Торжество Вакха» (1818), которое представляет существенный шаг вперед по сравнению даже с таким замечательным стихотворением Батюшкова этого рода, как «Вакханка».
О чрезвычайно большом общественно-политическом значении «вольных стихов» Пушкина нагляднее всего свидетельствует постигшая поэта — первым из всех причастных к декабристскому движению — суровая правительственная кара: шестилетняя ссылка. Причем царь, до которого дошли стихи Пушкина, воспевшего «вслед Радищеву свободу», как известно, сперва намеревался сослать его, вслед Радищеву же, в Сибирь или заточить в Соловецкий монастырь. Только благодаря энергичным хлопотам влиятельных друзей (в частности, Карамзина) удалось добиться замены этой меры высылкой на юг — сперва в Екатеринослав, затем в Кишинев и Одессу.
Период южной ссылки (май 1820 — июль 1824 гг.) составляет новый, романтический по преимуществу, этап пути Пушкина-поэта, имеющий очень важное значение для всего дальнейшего творческого его развития. Именно в эти годы в соответствии с одним из основных требований романтизма все нарастает стремление Пушкина к «народности» — национальной самобытности творчества, что явилось существенной предпосылкой последующей пушкинской «поэзии действительности» — пушкинского реализма.
Поэт не только полностью отвергает рассудочные «правила» классицизма, регламентирующие и выбор объекта изображения, и жанры, и стиль, но и все более преодолевает салонно-литературную узость «нового слога» Карамзина, а также во многом связанные с ним условности и штампы элегического стиля школы Жуковского — Батюшкова; он открывает все более широкий доступ национальной народной языковой стихии — «просторечью» (см., например, его стихотворение «Телега жизни», 1823). Поэт все тверже и увереннее выходит на свой самостоятельный творческий путь, открывая тем самым качественно новый «пушкинский период» (по терминологии Белинского) в развитии русской литературы.
Подобно своим передовым современникам, Пушкин в 1820—1823 гг. страстно увлекается вольнолюбивым, мятежным творчеством Байрона — главы европейского революционного романтизма (по собственным словам, от него «сходит с ума»).
В революционно романтические тона окрашивается южная политическая лирика Пушкина. В обстановке вспыхивавших в Европе национально-освободительных движений (особенно сильное впечатление произвело на поэта происшедшее в непосредственном соседстве, в Молдавии, греческое восстание под предводительством лично знакомого ему Александра Ипсиланти), в тесном общении с членами наиболее революционного Южного общества декабристов политические взгляды Пушкина приобретают особенно радикальный характер. В своих кишиневских стихах он славит «воинов свободы»: вождя сербского национально-освободительного движения Георгия Черного («Дочери Кара-Георгия», 1820), греческих повстанцев («Гречанка верная не плачь, — он пал героем...», 1821); воспевает освободительную войну (стихотворение «Война», 1821) и «тайного стража свободы» — классическое орудие борьбы с тиранией — кинжал («Кинжал», 1821). В написанном примерно в то же время, что и «Кинжал», послании к одному из видных деятелей Южного общества декабристов, В. Л. Давыдову, поэт прямо выражает надежду причаститься «кровавой чаши» революции.
Но в противоположность многим поэтам-декабристам Пушкин не ограничивает себя рамками политической лирики, хотя она и занимает очень видное место в его творчестве не только в эти годы, но и на протяжении всех последующих лет. Если поэт-декабрист В. Ф. Раевский в своих стихах 1822 г., написанных в тюрьме, обращаясь к Пушкину, восклицает: «Как петь любовь, где брыжжет кровь»; если глава «Северного общества» Рылеев заявляет: «Я не поэт, а гражданин», — то Пушкин наряду с созданием вольных, политических стихов воспевает жизнь во всем ее многообразии и богатстве. «Пою мои мечты, природу и любовь // И дружбу верную...» — пишет он в послании к Чаадаеву 1821 г.
Вместе с тем вольнолюбивым духом проникнута и интимная лирика Пушкина этих лет, одними из основных мотивов которой являются мотивы изгнанничества и жажды свободы: новое послание к Чаадаеву (1821), «К Овидию» (1821), «Узник» (1822), ставший популярнейшей народной песней, «Птичка» (1823).
Равным образом горячо откликаясь на основные политические проблемы современности, будучи автором пламенных гражданских стихов, Пушкин всегда остается великим поэтом-художником. Высокие гражданские мысли неизменно облечены у него в замечательную художественную форму, возведены на степень большого и подлинною искусства. И это имело громадное значение для развития всей русской художественной литературы.
На почве романтизма начал складываться и пушкинский историзм — стремление познать и отразить народную жизнь в ее движении, дать конкретное художественное изображение данной исторической эпохи. Это также явилось существеннейшей предпосылкой последующего пушкинского реализма. Но и в романтический период пушкинского творчества это уже приносило замечательные плоды. Так, в противоположность «Думам» Рылеева, написанным на темы русской истории, но содержавшим в себе весьма мало национально-исторического, в противовес их схематизму и отвлеченной дидактике, родственным классицизму XVIII в., Пушкин пишет свою «Песнь о вещем Олеге» (1822), в которой замечательно передает дух летописного рассказа, его, как он сам это определяет, «трогательное простодушие» и поэтическую «простоту». Эти черты получат полноценное художественное воплощение в созданном три года спустя образе летописца Пимена. Еще более ярким образцом пушкинского историзма является в своем роде этапное стихотворение «Наполеон», написанное в 1821 г. в связи со смертью Наполеона. Сам Пушкин называл поначалу это стихотворение «одой». Но оно имеет глубокое принципиальное отличие от од XVIII в.: не только дает строго последовательное и вполне реальное, лишенное какого бы то ни было условного мифологического реквизита изображение исторической деятельности Наполеона, но и осмысляет эту деятельность во всех ее противоречиях, в ее сильных и слабых сторонах. Именно на основе этого осмысления, резко противостоящего традиционно-односторонней оценке Наполеона как «хищника» и «свирепого тирана» — оценке, которой следовал и сам Пушкин в своих лицейских стихах (см., например, «Наполеон на Эльбе», 1815), поэт даст три года спустя замечательную по своей диалектической остроте и глубине политическую характеристику Наполеона: «Мятежной Вольности наследник и убийца» («Недвижный страж дремал...», 1824). В этой характеристике подчеркнута и историческая закономерность возвышения Наполеона в результате французской революции XVIII в., и предательство им завоеваний революции: провозглашение себя императором и сосредоточение в своих руках абсолютной власти.
Углубляющийся историзм Пушкина заставляет его все пристальнее вглядываться в события современности и стараться осмыслить их историческую сущность. Поражение одного за другим западноевропейских национально-освободительных движений, усиливающаяся реакция Священного союза, возглавляемого императором Александром I, разгром кишиневской ячейки «Союза благоденствия», арест В. Ф. Раевского — все это наносит тяжелые удары по политическому романтизму Пушкина, по его надеждам на неизбежное близкое торжество освободительного движения «народов» против «царей».
В стихотворении «Кто, волны, вас остановил...» (1823) поэт еще продолжает призывать революцию: Взыграйте, ветры, взройте воды, Разрушьте гибельный оплот! Где ты, гроза — символ свободы? Промчись поверх невольных вод. Но он все меньше и меньше верит в действенность этих призывов; в его стихах начинают все громче звучать ноты скепсиса и неудовлетворенности окружающим, проявляется ироническое отношение к «возвышенным чувствам», к романтическому восприятию действительности. Эти настроения сквозят в послании 1822 г. «В. Ф. Раевскому» («Ты прав, мод друг...»), в черновом наброске «Бывало, в сладком ослепленье...» (1823) и, наконец, в обобщающем все эти мотивы стихотворении «Демон» (1823), являющемся одним из значительнейших произведений данного периода.
К темам разочарования в дружбе, в любви, развивающим и углубляющим аналогичные мотивы ранних элегий Пушкина, присоединяется теперь новая тема — разочарование в «вольнолюбивых надеждах», признание тщетности порывов к свободе. Сперва поэт, верный романтическому культу «героев», готов винить «народы» в том, что они не поддержали своих вождей и рабски терпеливо сносят невольничий ярем («Свободы сеятель пустынный...», 1823). Однако острый кризис романтического мировосприятия вызывает в Пушкине потребность более трезвым, «прозаическим» глазом взглянуть на действительность, увидеть ее такой, какая она есть. И проявляется это именно в пересмотре поэтом своей прежней восторженной романтической оценки «героев».
Еще раньше, в уже упомянутом стихотворении 1821 г. «Наполеон», романтически приподымая образ французского императора, излюбленного героя поэтов-романтиков, Пушкин вместе с тем подчеркивал его безмерное честолюбие, крайний эгоизм, жажду личной власти и презрение ко всему человечеству. Эти «наполеоновские» черты Пушкин начинает считать теперь типичными для романтического героя-индивидуалиста, «современного человека», видя в них выражение духа эгоистического века, века зарождающихся буржуазных отношений. В начатом как раз в особенно острый момент кризиса «Евгении Онегине» поэт прямо заявляет: «Мы все глядим в Наполеоны, // Двуногих тварей миллионы // Для нас орудие одно...» Вообще приступ к работе над романом в стихах «Евгений Онегин» — центральным произведением всего пушкинскою творчества — был наиболее ярким выражением и результатом кризиса романтического мировосприятия поэта (см. об этом подробнее в примечаниях к «Евгению Онегину» в т. 4). Примерно в это же время Пушкин постепенно переоценивает личность и деятельность столь героизированного им несколько лет назад вождя греческого восстания Александра Ипсиланти; полное свое выражение это нашло в написанной позднее, уже в 30-е гг., повести «Кирджали», где симпатии Пушкина явно на стороне не героя-индивидуалиста, а «миллионов» — рядовых участников восстания. Но складывалось такое критическое отношение уже в пору южной ссылки. В новой, «северной» ссылке, в Михайловском, Пушкина со всех сторон обступил мир русской народной жизни. Находясь в окружении русской природы, вступая в близкое соприкосновение с крестьянами, слушая сказки и песни няни, поэт непосредственно приобщался к глубоко захватившему и пленившему его русскому народному творчеству. В его произведениях углубляются черты «народности» — национальной самобытности — и, в прямой связи с этим, все определеннее утверждается «поэзия действительности» — реализм.
Пушкинская лирика 1824—1825 гг. не была замкнута в эгоистический круг «самолюбивых», узколичных переживания поэта, она откликалась на все зовы жизни, на «все впечатленья бытия». По-прежнему широко развернуты в ней мотивы дружбы, любви (третье послание Чаадаеву: «К чему холодные сомненья..», «Ненастный день потух..», «П. А. Осиповой», «19 октября», «Сожженное письмо», «Храни меня, мой талисман..», «Я помню чудное мгновенье...» и т. п.). Звучит в стихах этих лет и тема гонения («К Языкову», «19 октября»). Особенно значительна в этом отношении историческая элегия «Андрей Шенье» (1825), посвященная трагической гибели столь любимого Пушкиным французского поэта. Здесь в упор поставлен вопрос о двух возможных для писателя путях творчества — активном участии в общественной жизни, в борьбе за свободу народа или уходе в спокойную, частную жизнь, в интимные радости: наслажденья дружбой, любовью. По существу Пушкин возобновляет здесь давнюю тему знаменитою «Разговора с Анакреоном» Ломоносова и решает ее именно так, как в свое время решал Ломоносов. Долг поэта — служить «пользе общества». Когда возникает необходимость выбора между личным счастьем и благом «отечества», народа, поэт безусловно обязан выбрать путь «гражданина».
В «Андрее Шенье» победа «гражданина» буквально врезывается в сознание читателя острым стилистическим приемом того же рода, что и переход от стихов к прозе в «Разговоре книгопродавца с поэтом», — необыкновенно выразительной сменой метров. Традиционный минорно-элегический размер — шестистопный ямб, в который облечены интимно-лирические раздумья Андрея Шенье, внезапно — в момент резкого перелома его душевного состояния, когда в поэте, поддавшемся было «малодушным» чувствам, снова пробуждается «великий гражданин», — сменяется мажорным, энергическим четырехстопным ямбом: Погибни, голос мой, и ты, о призрак ложный, Ты, слово, звук пустой... О нет! Умолкни, ропот малодушный! Гордись и радуйся, поэт: Ты не поник главой послушной Перед позором наших лет; Ты презрел мощного злодея... и т. д. В «Андрее Шенье» сказывается ограниченность политического мировоззрения Пушкина (неприятие им якобинского периода французской революции, которое поэт разделял со многими декабристами и которое неоднократно заявлялось им в его политических стихах — «Вольность», «Кинжал»). Но насквозь пронизанное прежним вольнолюбивым духом, явно снимающим горький пессимизм стихов о сеятеле, пушкинское стихотворение звучало в русской общественно-политической обстановке того времени в высшей степени революционно. Недаром цензура изъяла из пего больше сорока строк, которые позднее начали ходить в списках под названием «Стихи на 14-е декабря». Властям «дух» этого сочинения казался столь предосудительным, что именно в связи с ним, уже после торжественного возвращения Николаем I Пушкина из ссылки, за поэтом был установлен секретный полицейский надзор, который продолжался до самой его смерти.
Вольнолюбием пронизан и ряд других стихотворений Пушкина этой поры: таково, например, уже упоминавшееся послание к Языкову («Издревле сладостный союз...») и в особенности обобщающая и подымающая на новую ступень анакреонтику послелицейских лет мажорно-оптимистическая «Вакхическая песня» с ее знаменитой призывной концовкой — здравицей, возвещающей неминуемую победу «разума» над «ложной мудростью», света над тьмой: «Да здравствует солнце, да скроется тьма». По-видимому, в конце 1824 г. набрасывает Пушкин остро-иронические стихи о Екатерине II «Мне жаль великия жены». Продолжает поэт «подсвистывать» и своему давнему недругу — главе русской и европейской реакции, царю Александру I; весьма вероятно, что именно к этому времени относится эпиграмма «Воспитанный под барабаном..», не дошедший до нас еще один ноэль, о котором Пушкин упоминает в письме к брату от 20 декабря 1824 г., добавляя, что за него он может попасть «в крепость», острая «вольная» шутка «Брови царь нахмуря...», наконец, уж совсем мятежные строки чернового наброска «Заступники кнута и плети...». Создание этою наброска, видимо, находится в связи с признанием Пущина, по время посещения им Михайловского, о существовании тайного общества и подготовке вооруженного переворота. Тогда же написан и целый фейерверк пушкинских эпиграмм; зтот боевой жанр был весьма популярен в поэзии того времени, издавна культивировался Пушкиным и доведен им до небывалой меткости и силы. Таковы, например, эпиграмма на Каченовского «Охотник до журнальной драки...»; знаменитый ответ своим литературным противникам «Ex ungue leonem» и в особенности «Сказали раз царю...», новая эпиграмма на бывшего одесскою начальника Пушкина графа Воронцова, по доносам которого поэт и был выслан из Одессы в глухое псковское захолустье. Эпиграмма эта, не уступая по силе негодования и презрения прогремевшей одесской эпиграмме Пушкина на того же Воронцова — «Полу-милорд, полу-купец...» — продолжает и развивает тему последней: предсказание поэта сбылось; бесстыдно подлаживаясь к царю, лжелиберал Воронцов из «полу-подлеца» стал подлецом полным. По-видимому, тогда же Пушкин набросал одно из самых сильных сатирических своих произведений, оставшееся незавершенным стихотворение «О муза пламенной сатиры!» — которое, по свидетельству одного из осведомленных современников, близкого приятеля поэта, С. А. Соболевского, Пушкин хотел предпослать в качестве введения замышлявшемуся им отдельному изданию своих эпиграмм.
Новым освободительным гуманистическим духом проникнута не только политическая лирика Пушкина; и любовные его стихи исполнены столь большой силы, искренности и чистоты чувства, противостоящих как лицемерно-патриархальной, феодально-аристократической, так и буржуазно-мещанской морали, что при всем их глубоко личном характере они являются яркими проявлениями нового передового общественного сознания.
Страшное потрясение Пушкина известием о разгроме вооруженного восстания декабристов и жестокой правительственной расправе над ними особенно остро отозвалось именно па лирике поэта. После исключительного расцвета пушкинской лирики в первые семнадцать месяцев пребывания в Михайловском, за восемь месяцев 1826 г. (выехал из Михайловского 4 сентября) Пушкиным написано, не считая немногих мелочей и черновых отрывков, всего семь стихотворений, причем на содержании большинства из них прямо или косвенно отразились мысли и переживания поэта, связанные с трагическим исходом восстания декабристов. Так, странное равнодушие, с которым поэт писал о смерти еще недавно столь любимой им женщины («Под небом голубым страны своей родной...») объясняется тем, что он как раз в это время узнал о казни пяти декабристов, о чем сделал пометку в рукописи стихотворения. Прямо связано с разгромом декабристов стихотворное послание к П. А. Вяземскому: «Так море, древний душегубец...». 26. Лариса Оживление русской общественно-политической жизни в первые годы 19в. нашло отражение в развитии и обострении идейной борьбы. Ее предметом становятся вопросы о государственном и общественном устройстве страны, о самодержавии и крепостном праве. Потребность объединить силы побудила группу представителей передовой общественной мысли организовать Вольное общество любителей словесности, наук и художеств. Оно было учреждено в Петербурге 15 июля 1801г. (первоначально под названием Дружеского общества любителей изящного) по инициативе Борна и Попугаева и на первых порах состояло из нескольких молодых людей, окончивших гимназию при Академии наук. Общество объединяло не только литераторов, но и молодых ученых и художников. Так, в числе первых его членов были астроном Дмитриев, филолог Востоков, составитель «Словаря древней и новой поэзии» Остолопов, профессор Г.А. Глинка, художник Иванов, скульптор Теребенев. Но преобладали среди членов Общества литераторы. Это Пнин, Каменев, Измайлов, Радищев (сын того Радищева, который написал «Путешествие из Петербурга в Москву»), Писарев, Батюшков. Среди членов Общества было немало разночинцев и вообще людей, не принадлежащих к привилегированной среде, социально ущемленных. Например, Попугаев был сыном мастера, а Пнин был побочным сыном князя Репнина, Каменев – сыном купца, Борн – учителем русского языка. Объединению этому надлежало занять видное место в истории русской литературной и общественной жизни начала XIX в., поскольку оно являлось гнездом молодых писателей и публицистов, продолжавших своей деятельностью линию философского и социально-политического радикализма, связанного на русской почве в первую очередь с именем Радищева. Вольное общество с наибольшей полнотой и четкостью выражало в русской литературе 1800-х годов становление буржуазно-демократических тенденций и в этом смысле служит важным соединительным звеном между Радищевым и декабристами. А собственно литературная практика ряда участников Вольного общества сыграла немаловажную роль в формировании того литературного процесса, который подготовил творчество Пушкина. Как писал попугаев, «предметом упражнений своих избрало Общество словесность, науки и художества, с целью взаимно себя усовершенствовать в этих трех отраслях и способствовать их усовершенствованию». Их девиз: «Согласием растут малые дела, несогласием — уничтожаются великие». Просветительские идеи нашли выражение в периодических изданиях, которые выпускались Обществом или были с ним связаны. В 1802 и 1803 гг. вышли 2 части альманаха «Свиток муз», а в 1804г. – единственный номер журнала «Периодическое издание Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» (проникнитесь глубиной и оригинальностью названия данного журнала). К направлению Общества были близки журналы «Северные вестник» (1804-1805) и «Лицей» (1806), издававшиеся Мартыновым, «Журнал русской словесности» (1805) Брусилова, члена Общества, «Цветник» (1809-1810) Измайлова и Бенитцкого, «Санкт-Петербургский вестник» (1812), созданный по решению общества. Три общественных вопроса стали основными на страницах журналов: крепостное право, государственное устройство, просвещение. Мнение высказывались различные, были значительные расхождения в частностях, но все они осуждали крепостное право, выдвигали требование строгой законности и ограничения абсолютизма, пропагандировали необходимость широкого просвещения. Так, «Северный вестник» отстаивал необходимость лучших законов и новых просветительских мероприятий. Там была опубликована переводная статья «Опыт о Великобритании», восхвалявшая английскую конституцию. А в «Журнале российской словесности» в 1805г. посмертно был напечатан диалогический этюд Пнина «Сочинитель и цензор», где автор возражал против предварительной цензуры и отстаивал общественную полезность истины. Наиболее полным изложением общественно-политических взглядов русский просветителей 19в. явилась изданная в 1804г. книга Пнина «Опыт о просвещении относительно к России», где автор усматривает причину общественного зла в невежестве народа. Поэтому просвещение – путь к общему благу. Пнин также выступает против деспотизма. Власть должна не повелевать, а управлять, т.е. наблюдать правосудие, сохранять законы, распространять просвещение. Однако Пнин не поднимался до революционности, хотя и выдвигал в своей книге требование освободить крестьян: «Снять оковы с народа, возвратить людей человечеству, граждан – государству». За это книги Пнина были конфискованы с мест продажи, а переиздание запрещено. В 1807г. анонимно вышла 1-я часть трактата Попугаева «О благоденствии народных обществ», где автор выступал против крепостного рабства и социального неравенства. Выступлением против крепостного права явился очерк Попугаева «Негр», прочитанный автором в Обществе в 1801г. и дважды опубликованный. Понимая политическую злободневность очерка, Попугаев в 1-й публикации снабдил его подзаголовком: «Перевод с испанского», что в целях маскировки нередко делали литераторы того времени. Кроме этого, они пользовались образами угнетенных невольников различных колониальных стран для критики крепостного права в России, рассчитывая на то, что читатель сует применить нарисованную картину к русской крепостнической действительности. Но ни Пнин, ни Попугаев не были сторонниками народовластия. Они не считали, что для достижения общественного блага нужно ликвидировать сословный строй и монархию. Залог свободы – в соблюдении законов, в справедливости и просвещении. Оба остаются на просветительских позициях. Вольное общество любителей словесности, наук и художеств играло наиболее прогрессивную роль в 1-й период своего существования (1801-1807). В конце 1803 г. Вольное общество было официально утверждено правительством. При этом нужно сказать, что учредители общества Борн, Попугаев и Волков выступали за сохранение прежней интимной обстановки дружеского объединения, новые же члены, во главе с Д. И. Языковым, настойчиво стремились к тому, чтобы вывести общество на более широкую дорогу, и одержали в этом отношении победу. Споры по данному вопросу служили отражением более глубоких противоречий, корни которых лежали в идеологической сфере. Уже на самых первых порах «дружеское сословие» раздирали ожесточенные распри. Общество раскололось на две «партии». Первую из них составляли Попугаев и Борн, к которым примыкали еще некоторые из членов-учредителей. Вторая партия возглавлялась Д. И. Языковым, А. Е. Измайловым, Н. А. Радищевым и объединяла большинство «новых» членов общества. Некоторые участники кружка, как, например, А. Х. Востоков, занимали промежуточную нейтральную позицию. 15 июля 1805 г. президентом общества, вместо И. М. Борна, был избран И. П. Пнин, стоявший по целому ряду важнейших социально-политических вопросов правее Попугаева и Борна. С именем И. П. Пнина связана попытка консолидации сил Вольного общества и еще большего расширения круга деятельности. Старания эти были прерваны кончиною Пнина. В 1807 г. языковская «партия» одержала в Вольном обществе полную победу: Попугаев и Борн были забаллотированы на выборах, президентом стал Д. И. Языков, а секретарем А. Е. Измайлов. Общество вступило в новый период существования и, вместе с тем, стало приходить в явный упадок. Под руководством Д. И. Языкова, а вслед за ним Д. В. Дашкова и Н. И. Греча, оно превратилось в совершенно нейтральную в политическом отношении организацию, литературно же придерживалось карамзинистской ориентации. В 1811 г. из общества были окончательно вытеснены Попугаев и Борн. В конце 1812 г. общество прекратило свои занятия — с тем, чтобы возобновить их через четыре года уже на совершенно иной основе и в ином составе. Это — по существу уже новое общество («Измайловское» — по имени своего председателя А. Е. Измайлова, или «Михайловское» — по месту заседаний в Михайловском замке), сохранившее от прежнего времени одно лишь название. Объединяя множество мелких литературных сотрудников Измайловского журнала «Благонамеренный», Вольное общество просуществовало до середины 1820-х годов, всегда оставаясь на периферии «большой» литературной жизни. Дружеское литературное общество - недолговечное русское литературное общество, существовавшее в Москве в 1801 году. Объединение литераторов-единомышленников из воспитанников и позднее выпускников Московского университетского пансиона складывалось в конце XVIII века. Инициатором общества был Андрей Иванович Тургенев. В 1797—1800 он возглавлял предромантический литературный кружок в пансионе, оформившийся в 1801 году как Дружеское литературное общество. Цели общества: поиски новых эстетических идеалов, служение добродетели и истине. В круг интересов Общества входили не только художественные произведения, но также философские и политические сочинения. А речи, произносимые на собраниях, посвящались не только литературным, но и морально-общественным вопросам. Так, Жуковский выступал с речами о дружбе, о страстях, о счастье. Андрей Тургенев произнес речь, в которой восхвалял любовь к отечеству как высшую добродетель человека, ссылаясь на «величайших героев древности», «воспаляющих» потомков к великим делам. В его речи, произнесенной после убийства Павла I и вступления на престол Александра I выражается надежда, что новый царь откажется от того, чтобы перед ним «пресмыкались во прахе рабы» и благословит «все предприятия» своих сынов. Члены Дружеского общества разделяли надежды передовых людей начала века на предстоящие преобразования в государстве. Мерзляков говорил о внешних препятствиях, лежащих на пути молодого писателя (бедность и образ правления), а также о том, что «русская литература не имеет еще собственных образцов во всех родах сочинения, русские писатели рождаются, ТАК СКАЗАТЬ (цитата), во французской библиотеке). Воейков осуждал депотизм. Другая часть общества – Жуковский, Александр Тургенев, Михаил Кайсаров, Родзянко – придерживались значительно более умеренных взглядов, выдвигая на первое место вопросы морали, личных, а не общественных добродетелей. Первое заседание состоялось 12 января 1801г., где были утверждены «Законы Дружеского литературного общества». В него вошли, помимо А. И. Тургенева, братья Кайсаровы, Мерзляков, Жуковский, Александр Тургенев, Родзянко. Объединенные родством и воспитанием (большинство членов Общества были воспитанниками пансиона при Московском университете), связанные с масонской традицией, выросшие на чтении повестей Карамзина, члены Общества открывали новую литературную страницу. Увлечение штюрмерской литературой, молодым Шиллером сочеталось в их сознании с политическим бунтарством, жаждой свободы. Призывы к борьбе с тиранами получали в обстановке последних месяцев павловского царствования вполне конкретное политическое звучание. Ведущая группа членов Общества осуждает и придворное искусство XVIII века, и «легкую поэзию» карамзинистов, требуя героики и гражданственности. Одновременно выдвигается и другое требование — народности. На заседаниях Общества в доме Воейкова в Москве, у Девичьего монастыря, разгоралась острая полемика. Андрей Тургенев, Мерзляков, Воейков и Андрей Кайсаров стремились придать диспутам политическую окраску, а в литературном отношении ориентировались на Шиллера. Жуковский и Александр Тургенев склонялись к литературным принципам Карамзина и стремились ограничить заседания моральными и эстетическими дискуссиями. Поклонник Стерна Михаил Кайсаров проповедовал скептическую философию Беркли, а Семен Родзянко был настроен религиозно-мистически. Именно благодаря молодым спорам, искренности исканий начинающих поэтов Общество стало не только важнейшим событием в творческих биографиях его участников, но и вехой в развитии русской литературы. На заседании общества молодые русские писатели и поэты размышляли о путях лучшей службы Отечеству, искали идеал истинного сына Отечества, гражданина, патриота. На заседаниях общества был сделан, в частности, доклад А. И. Тургенева «К Отечеству», где автор призывал слушателей деятельно служить отечеству, «быть его сынами, с опасностию всего жертвовать его благоденствию». Доклады участников «Дружеского литературного общества» дошли до нашего времени и являются памятниками русской философской мысли н. XIX в. На основе программы и устава общества была составлена программа литературного кружка «Арзамас». В ноябре того же года оно перестало существовать. В Дружеском литературном обществе, как в фокусе, сошлись основные направления молодой литературы 1800—1810-х годов: романтизм Жуковского, гражданская поэзия, связанная с традицией XVIII века и идеями Просвещения (Мерзляков), и преддекабристское идейно-литературное движение (Андрей Тургенев, Андрей Кайсаров). В 30-е гг., в связи с резко усилившимися крестьянскими волнениями, в которых современники готовы были видеть начало «новой пугачевщины», Пушкин в ряде своих произведений настойчиво обращается к наиболее острой и волнующей проблеме русской социально-общественной действительности – теме крестьянского протеста, крестьянского восстания. Наиболее широко и непосредственно эта тема развернута в исторической повести «Капитанская дочка». В этом произведении с особенной силой проявилось сказавшееся в Пушкине, начиная с «Бориса Годунова», стремление быть верным «истине исторической». При создании «Капитанской дочки» он соединил в себе художника и исследователя-историка. Пушкин едет на места, где происходят изображаемые им события, расспрашивает свидетелей тех событий. Для верного воссоздания эпохи Пушкин обращается к произведениям художественной литературы 18в., особенно к произведениям Фонвизина. На основе их он воспроизводит быт и характеры персонажей. Например, фигура незадачливого гувернера-француза, мосье Бопре. Эта фигура не только представляет, так сказать, собирательный образ французов-учителей, высмеивающихся в сатирической литературе 18в., но и перекликается с французом-учителем из «Путешествия из Петербурга в Москву» (хоть убейт
|
