Глава XII. Снова я навестила Нэнси Браун в середине марта – хотя в течение дня у меня выпадало немало свободных минут

ЛИВЕНЬ

 

Снова я навестила Нэнси Браун в середине марта – хотя в течение дня у меня выпадало немало свободных минут, я очень редко могла считать своим хотя бы час, так как в доме все зависело от прихотей мисс Матильды и ее сестры, и ни о каком установленном заранее порядке не могло быть и речи. Если я не была с ними или не выполняла их поручений, мои чресла, так сказать, все время оставались препоясаны, обувь моя – на ногах моих, а посох мой в руках моих, ибо любое промедление, когда меня требовали, выглядело серьезнейшим и неизвинимым проступком не только в глазах барышень и их маменьки, но и горничной, которая, запыхавшись, прибегала позвать меня: «Идите в классную, мисс, и сейчас же – барышни ждут-с!!!» Ужас из ужасов: подумать только – ждут свою гувернантку!!!

Но на этот раз я не сомневалась, что часа два будут в полном моем распоряжении: Матильда намеревалась совершить долгую верховую прогулку, а Розали уже оделась, чтобы ехать на званый обед к леди Эшби. И я со спокойным сердцем поспешила в убогий приют вдовы, где застала ее в большой тревоге: кошечка с самого утра куда-то пропала. Я принялась утешать ее, рассказывая все истории о любви этих животных к бродяжничеству, какие только приходили мне на память.

– Лесников я опасаюсь, мисс, а так-то что уж? Были бы дома барчуки, не миновать, они на нее собак науськали бы, на бедняжечку мою. Сколько они кошек затравили, и не перечесть! Ну, хоть от этой тревоги Бог меня избавил.

Глаза у Нэнси болели меньше, но воспаление еще далеко не прошло. Она хотела сшить сыну праздничную рубашку, но, сказала она мне, ей все время приходится останавливаться, чтобы дать глазам отдохнуть, и работа продвигается медленно, хотя ему, бедному, и выйти-то не в чем. Поэтому я предложила немного помочь ей с шитьем, когда почитаю – смеркнется еще не скоро, а я до вечера свободна. Она с благодарностью согласилась.

– Вот и посидите со мной, мисс, – сказала она. – А то мне без кошечки тоскливо одной-то.

Но когда я кончила читать и уже обметала половину шва, укрепив огромный медный наперсток Нэнси на пальце с помощью клочка бумаги, в хижину внезапно вошел мистер Уэстон с пропавшей кошечкой в руках. Вот тут-то я и узнала, что он умеет улыбаться и что улыбка у него очень привлекательная.

– Нэнси, а вы у меня в долгу… – начал он, но тут заметил меня и легким поклоном признал мое присутствие (для мистера Хэтфилда и любого другого джентльмена я оставалась бы невидимой). – Мне удалось спасти вашу кошку от рук, а вернее, от дроби лесника мистера Мэррея.

– Да благословит вас Бог, сэр, – признательно воскликнула старушка, со слезами радости забирая у него свою любимицу.

– Последите за ней, – сказал он. – Лесник поклялся, что подстрелит ее, если еще раз увидит поблизости от кроличьего садка. Я и сегодня только-только успел его остановить… Извините, мисс Грей, но зарядил дождь, – перебил он себя, увидев, что я отложила рубашку и намереваюсь встать, чтобы попрощаться. – Не беспокойтесь, я зашел только на минуту.

– Обои вы останетесь, пока дождик не перестанет, – заявила Нэнси и, помешав в очаге, придвинула к нему еще один стул. – Места всем хватит.

– Спасибо, Нэнси, но мне тут светлее, – ответила я, садясь с работой у окна, где, к счастью, она позволила мне спокойно оставаться, пока сама щеткой смахивала кошачьи волоски с сюртука мистера Уэстона, отряхивала его шляпу от дождевых капель и наливала кошечке молока, не умолкая при этом ни на миг – благодарила своего духовного наставника за спасение бедняжки, диву давалась, как та умудрилась отыскать кроличий садок, и оплакивала возможные последствия такого открытия. Он слушал ее с тихой добродушной улыбкой и, наконец сдавшись на ее уговоры, сел у очага, повторив, что зашел всего на минуту.

– Мне надо еще кое-кого навестить, – сказал он, – а вам, как вижу (тут он поглядел на стол, где лежала открытая Библия), уже сегодня почитали.

– Да, сэр. Мисс Грей уже потрудилась, прочла мне главу, и вот помогает теперь с рубашкой Билла… Только боюсь, она там простынет. Вы бы не пересели к огню, мисс?

– Нет, спасибо, Нэнси. Мне совсем не холодно. И я пойду, как только дождь прекратится.

– Да как же, мисс? Вы ведь сказали, что до сумерек у меня погостите! – воскликнула неугомонная старуха, и мистер Уэстон схватил свою шляпу.

– Да что вы, сэр! – вскричала Нэнси. – Погодите, ведь льет как из ведра!

– Но мне кажется, я мешаю вашей гостье сесть у огня.

– Вовсе нет, мистер Уэстон, – ответила я, надеясь, что ложь такого рода вполне простительна.

– С чего бы, сэр? – подхватила Нэнси. – Места же хоть отбавляй.

– Мисс Грей, – начал он почти шутливым тоном, как будто желая переменить тему и не находя, чтобы такое сказать. – Может быть, вы при случае помирите меня со сквайром. Кошку Нэнси я спас у него на глазах, и он не слишком одобрил мой подвиг. Я объяснил, что, по моему убеждению, ему гораздо легче было бы лишиться всех своих кроликов, чем Нэнси – ее питомицы. За такое дерзкое предположение он удостоил меня градом не слишком изысканных выражений, и, боюсь, я ответил ему с излишней горячностью.

– Господи помилуй, сэр! Да неужто вы из-за моей кошечки со сквайром поссорились? Он ведь не терпит, чтобы ему перечили, сквайр-то.

– Пустяки, Нэнси. Я просто шучу. Ничего слишком уж неучтивого я не сказал, а мистер Мэррей, вспылив, видимо, не привык выбирать выражений.

– Что так, то так, сэр.

– Ну, а теперь мне и правда пора. Пройти надо еще милю, а вы же не хотите, чтобы я возвращался в темноте. Да и дождь поутих. Так всего хорошего, Нэнси. Всего хорошего, мисс Грей.

– Всего хорошего, мистер Уэстон. Но помирить вас с мистером Мэрреем я вряд ли могу, так как почти его не вижу и уж вовсе с ним не разговариваю.

– Неужели? Ну, что поделаешь! – ответил он со скорбной покорностью судьбе и добавил с чуть лукавой улыбкой: – А впрочем, извиняться, пожалуй, следует ему, а не мне.

И он исчез за дверью.

Я продолжала шить рубашку, пока мои глаза хоть что-то различали, а потом попрощалась с Нэнси, прервав слишком уж горячее изъявление благодарности справедливым напоминанием, что я сделала для нее не больше, чем она сделала бы для меня, переменись мы местами, и поспешила в Хортон-Лодж. Войдя в классную комнату, я обнаружила там дикий хаос на чайном столике, залитый чуть не по край поднос и мисс Матильду в полном бешенстве.

– Где вы шлялись, мисс Грей? Чай я приказала подать полчаса назад, и мне пришлось самой его заваривать и пить совсем одной! Почему вы не пришли раньше?

– Я навещала Нэнси Браун и думала, что вы еще не вернулись с прогулки.

– Интересно бы узнать, как это я могла кататься верхом под дождем? Проклятущий ливень хлынул как раз, когда я пустила кобылу галопом, и словно этого мало – возвращаюсь домой и должна пить чай одна-одинешенька! И вы знаете, что я не умею заваривать его по своему вкусу.

– Про ливень я не подумала, – ответила я (и правда, мне как-то в голову не пришло, что она из-за него прервет прогулку).

– Вот-вот! Вы-то были под крышей, а о других вы никогда не думаете.

Я сносила ее грубые упреки с неожиданным равнодушием, даже весело, так как не сомневалась, что сделала куда больше добра Нэнси Браун, чем причинила зла мисс Матильде. Но, быть может, мой дух поддерживали и другие мысли, подсластившие чашку холодного перестоявшего чая, укрывшие светлым покровом неаппетитный хаос на столике и – я чуть было не прибавила – одарившие очарованием сердитое лицо мисс Матильды, но она почти сразу же отправилась на конюшню, оставив меня пить чай в приятном одиночестве.