ОТ РЕДАКТОРА. Бронислав Малиновский (1884-1942)— виднейший представи­тель британской социальной антропологии (этнологии)

Бронислав Малиновский (1884-1942)— виднейший представи­тель британской социальной антропологии (этнологии), родивший­ся и выросший в Польше. Вряд ли кто другой, за исключением разве что Дж.Фрэзера, Ф.Боаса и А. Рэдклиффа-Брауна, оказал столь значительное влияние на развитие теории и практики мировой эт­нологии и вряд ли кто столь глубоко чтится современным междуна­родным этнологическим сообществом. Между тем, на русском языке его блестящие труды ранее почти не публиковались (преимущест­венно по соображениям идеологического характера), и наш читатель практически незнаком с достижениями его исследовательского ме­тода, получившего название функционального и давшего начало мощнейшему научному направлению — функционализму. Предла­гаемая книга стремится хотя бы отчасти восполнить этот печальный пробел.

В ней читатель найдет яркие и живые описания обычаев, обрядов, верований, рациональных знаний и навыков, эмоциональной жизни и интеллектуального творчества населения далекого и экзотического уголка Океании — Тробрианского архипелага, коралловых атоллов Южных морей. Автор жил бок о бок с этими "людьми каменного века" — его походная палатка ставилась рядом с их живописными хижинами. Он делил их горести и радости, изучил из язык и сво­бодно обсуждал с ними сокровенные и интимные стороны челове­ческого бытия. Самые сложные философские идеи и самые тонкие теоретические обобщения вплетены в этой книге в контекст коло­ритнейших этнографических реалий и воспринимаются с не мень­шим увлечением, чем впечатляющие картины традиционной жизни меланезийцев.

Предисловие Р.Редфилда и аналитические статьи И.Стренски и К.Леви-Строса раскрывают перед нами значение неоценимого научно­го вклада Б.Малиновского.

О. Ю.Артемова

Роберт Редфилд МАГИЯ СЛОВА БРОНИСЛАВА МАЛИНОВСКОГО*

Никто из авторов нашего времени не сделал больше Бронислава Ма­линовского для сведения воедино теплой реальности человеческой жизни и холодных абстракций науки. Его работы стали почти незаме­нимым связующим звеном между нашими представлениями о далеких, экзотических народах, какими мы считаем наших соседей и братьев, и концептуальным и теоретическим знанием о человечестве. Талантливый новеллист обычно ярко рисует образы конкретных мужчин и женщин, но при этом не облекает свое спонтанное и глубокое понимание людей в форму научных обобщений. Исследователь же жизни социальной, напротив, по большей части предлагает общие определения, но не зна­комит с реальными людьми — нет эффекта присутствия рядом с ними, когда они, скажем, выполняют свою работу или произносят свои закли­нания — что может сделать абстрактные обобщения поистине вырази­тельными и убедительными. Талант Малиновского двоякий — это и дар, которым обычно наделены художники, и способность ученого увидеть и выразить общее в частном. Читатели работ Малиновского знакомятся с рядом теоретических подходов к религии, магии, науке, обрядам и мифам, получая и вместе с тем живые впечатления о тробрианцах, чью жизнь Малиновский так очаровательно изобразил.

"Я хочу пригласить моих читателей, — пишет Малиновский, — выйти из душного кабинета теоретика на открытый воздух антропо­логического поля..." "Антропологическое поле" здесь, — это, как пра­вило, Тробрианские острова. Вслед за Малиновским идя на веслах по лагуне, наблюдая за туземцами, работающими на полях под палящим солнцем, следуя за ними в джунглях и вдоль извилистого берега моря или среди рифов, мы быстро познаем их жизнь".

Эта жизнь, которую мы познаем, — одновременно и жизнь тробри-анская, и жизнь обычная человеческая. Нередко адресуемые Мали-

* Из книги: Bronislav Malinovski. Magic, Science and religion and other essays with introduction by Robert Redfield, 1954. Anchor Books Edition.

Роберт Редфилд

МАГИЯ СЛОВА БРОНИСЛАВА МАЛИНОВСКОГО

 

новскому критические замечания о том, что он делал обобщения на основе единственного частного случая, во многом теряют свою силу, если допустить,что существует некая общечеловеческая природа и некая универсальная модель развития культуры. И ни один автор, пожалуй, не подтверждал убедительней правомерность такого допущения. Когда необычная проницательность сочетается с терпеливым и настойчивым изучением всего, что прочие ученые мужи когда-либо писали о других обществах, можно многое узнать обо всех культурах, рассмотрев лишь одну, обо всех людях, постигнув немногих.

Малиновский наблюдает людей, затем снова обращается к книгам и снова наблюдает людей. Он наблюдает людей отнюдь не за тем, чтобы увидеть то, что, по утверждениям книг, он должен увидеть, как это нередко делают другие (если, конечно, они вообще наблюдают людей). Эклектизм теории Малиновского искупается тем, что челове­ческая реальность, к которой он вновь и вновь возвращается, не может в полной мере быть постигнута единым теоретическим усилием. Пос­мотрите, как в блестящем очерке "Магия, наука и религия" излагаются различные взгляды на религию, высказывавшиеся Тайлором, Фрэзе­ром, Мареттом, Дюркгеймом, и как, вместе с тем, на этих страницах религия предстает куда более многомерной, чем в любом отдельно взятом из описаний этих антропологов. Религия — это не только то, как люди объясняют свои сны и видения и проецируют их в реальность; это не только вид духовной силы — некая мана; нельзя ее рассматривать и исключительно в контексте социальных связей; нет, религия и ма­гия — это пути, по которым человек, будучи человеком, должен следо­вать, чтобы сделать мир приемлемым для себя, управляемым и справед­ливым. И мы обнаруживаем истинность такого многостороннего взгляда в хитросплетениях обряда и мифа, работы и культа этого, теперь хорошо известного, островного мира Новой Гвинеи.

Возможно, метод Малиновского не удовлетворяет требованиям формальных стандартов научного подхода, потому что он всегда остается верен реальности одного обстоятельно обсуждаемого и близко известного ему примера. Если и есть у него сопоставление аборигенов Тробрианских островов с другими человеческими сооб­ществами, то, главным образом, косвенное. Материалы о Тробри­анских островах, хотя и обильные и богатые, нигде не представлены так, чтобы из них можно было бы извлечь исчерпывающую инфор­мацию или сделать тематическую сводку. Эти записки не позволяют также подбирать примеры в соответствии с собственными запроса­ми. Нет в них и научной аргументации в строгом смысле.

Клайд Клакхон¹ охарактеризовал этот метод как "подробно из­ложенный анекдотический случай, который удачно вставлен в ши­рокий антропологический [этнологический] контекст". Хорошо ска­зано. Ниже мы увидим, как часто удачное социологическое обобще­ние или глубокое постижение сути человеческого поведения оказы­ваются результатом яркого впечатления автора о каком-либо про­стом событии, которое ему довелось наблюдать на этих островах. Так, научный очерк о языке строится на описании ловли туземцами рыбы в лагуне; эпизод о любопытных тробрианцах, которые один за другим пробираются к посадкам ямса, заслышав о появившемся там привидении и ничуть не испугавшись его, и несколько других подобных рассказов кладутся в основу научного анализа представ­лений о духах мертвых в самых разных ракурсах. Нас убеждает не формальное обоснование, а следование за Малиновским, когда он демонстрирует значение и роль верований и обрядов в обществе, которое, будучи чуждым для нас, тем не менее воспринимается нами как иная форма нашего собственного.

По сути, он убеждает нас, что антропологическая наука — это еще и искусство. Это искусство проницательного видения человека и социальной ситуации. Это искусство живого интереса к конкрет­ному и вместе с тем способность видеть в нем общее.

Но Малиновский убеждает нас также в том, что искусство этно­графического понимания, чтобы в полной мере служить своей цели, должно стать наукой. На последних страницах статьи "Балома: духи мертвых" он отвергает как ложный "культ чистого факта". "Есть такая форма интерпретации фактов, без которой невозможно проводить никакое научное наблюдение — я имею в виду интерп­ретацию, которая в бесконечном разнообразии фактов выявляет общие законы;... которая классифицирует и располагает в опреде­ленном порядке явления и ставит их в общую взаимосвязь".

Более поздние и более тщательно продуманные попытки Мали­новского организовать накопленные факты в теоретическую систе­му, особенно две книги, опубликованные после его смерти, стали предметом критики, ввиду слабости этой системы. Но в статьях, собранных в этом томе, теория проста: она главным образом прояс­няет определения ряда основных, повторяющихся и универсальных типов социального поведения человека и стимулирует изучение тех средств, с помощью которых каждый из них удовлетворяет потреб­ностям человека и поддерживает социальную систему.

1 Clyde Kluckhohu, "Bronislaw Malinowski, 1884-1942", Jour. Amer. Folklore, Vol. 56, Jul.-Sep., 1943, No. 221, p.214.