О Су Ён

 

 

Seneca Center

РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ

ПРАВОСЛАВНЫЙ МЕДИКО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР «ЖИЗНЬ»

 

 

 

 

 

 

 

НАСЕКОМОЕ

О Су Ён

 

Здесь всегда полно людей, но тихо. Люди в основном общаются с медперсоналом с помощью движений рук и тела. Помещение, где регистрируют больных, отгорожено прозрачной стенкой с маленьким окошком, через которое медсестры спрашивают у больных адрес, телефон и на что они жалуются. Они не поднимаются из-за стола и облокачиваются на спинку стула, и поэтому их вопросы больным слышны плохо. Больные наклоняют головы, как будто у них болят уши, и, заботясь о том, чтобы медсестра в окошке хорошо расслышала их, в такт своим словам двигают руками. Показывают на свои лица, мнут одежду, гримасничают, обнимают себя за плечи, дрожат, показывая, что страдают. Тогда медсестра в окошке поднимает и опускает левую руку. Это означает, что надо пройти в приемную и подождать. Если рука медсестры показывает на дверь справа, это значит, что все закончилось и можно идти домой, а если медсестра показывает пальцем вниз – значит, надо мазаться мазью, как написано в рецепте, и ни о чем больше не спрашивать.

Большинство больных умеют все делать сами, без этих указаний, потому что из-за своих хронических болезней ходят сюда уже несколько месяцев, а то и целый год. День за днем они проходят регистрацию, посещают приемную, кабинет главврача и процедурную, потом возвращаются в приемную, платят деньги и снова идут в регистратуру для того, чтобы получить лекарства… Заранее подготовив мелочь, они не поднимают голову, даже когда расплачиваются. Они похожи на новичков, играющих в немом кино. Но со временем они становятся ветеранами и совершают свое паломничество привычно и автоматически, а новые больные проходят тот же путь. Вот почему здесь всегда полно людей.

Медсестры, как и позавчера, и несколько дней назад берут мою карточку страхования двумя пальцами – большим и указательным. Я хожу уже две недели раз в два дня и ни разу не видела, что они взяли карточку пятью пальцами. Каждый раз, когда я смотрю на то, как мою страховую карточку осторожно берут за уголок, я осознаю, насколько все стерильно в этой больнице. Так и надо обращаться с больными, которые могут заразить другого человека. Конечно, эти люди не сделали ничего дурного, но почему-то ведь заболели болезнью, которой не болеют другие?.. На душе у меня было неспокойно, хотя я осознавала, что все-таки немного отличаюсь от других больных. Я практически жила в этой больнице, не имея времени даже влюбиться. Медсестры не догадывались, что я отношусь к ним намного лучше, чем два больных, стоявших в очереди за мной. Похоже, эти девушки в белых халатах отличались наивностью.

Больные ждали своего диагноза, склонив голову и сосредоточившись на чтении. В приемной на стенах была развешана информация о разных видах кожных болезней, а на столике лежала увеличенная и заламинированная копия газеты о главном враче этой больницы. Рядом лежали журналы, и если просмотреть их внимательно, то можно было найти много материалов о вкладах или пожертвованиях главного врача больницы. Больные сидели и читали все это, поэтому никогда не болтали между собой. Те, у кого не было привычки читать, сидели и смотрели телевизор с таким выражением лица, как будто они жалеют о чем-то. По телевизору, стоящему в углу приемной, тоже показывали программы о здоровье, где снимался главный врач больницы, или без конца повторяли рекламу оборудования и способов лечения, применяемых в этой больнице. Почему я раньше не знала об удивительных успехах современной медицины? Как я могла жить без этих знаний?

Места в холле для всех не хватало, поэтому на трехместном диване сидело пять человек и на одном стуле по два человека спиной друг к другу. Женщины, которые читали журналы, потихоньку отдвинулись, как только я приподнялась, чтобы взглянуть на журналы и газеты. От этого у меня захватило дыхание и тело снова начало чесаться. В бок вонзился шов одежды, спина стала горячей, а подмышки вспотели. Рука стала дергаться, хотелось залезть под одежду и почесаться от всей души. Я взяла со стола один журнал. Он был открыт на материале о главном враче, его оставил на столе больной, который только что зашел в кабинет главврача.

В этой статье больные все как один говорили о том, что после прохождения лечения у главного врача их жизнь изменилась. Они рассказывали, что их молодость и красота снова вернулись и что качество их жизни улучшилось. В первый же день, когда я пришла в эту больницу, я сразу осознала, что моя болезнь – худшая из всех. Это было неприятно и для меня, и для остальных. В случае со мной лазерная техника бессильна, и даже если я вылечусь, жизнь моя не изменится.

 

Когда я в первый раз зашла в кабинет главного врача, я не знала, садиться мне или стоять. Для больных в кабинете был один стул без спинки, но он стоял далеко от стола, за которым сидел врач. Кабинет выглядел словно зал суда. Если просто сесть на стул, думала я, то врач не сможет меня нормально осмотреть, но подходить к нему мне тоже было неудобно. Я догадалась, что больной, который был до меня, выходя, отодвинул стул, и я собралась было поставить стул ближе к врачу. Но вдруг он произнес:

– Разденьтесь сверху.

Главному врачу было все равно, сидит больной или стоит. Я встала около стула и сняла блузку. Он потихоньку двинул левой рукой. Это был приказ «убрать». Очаг моей болезни был между грудями, и если бы я не отодвинула бюстгалтер, он бы не смог его увидеть. Я была пациенткой, а он – врачом, но все же он был мужчиной, а я – женщиной и мне было стыдно. Я покачала головой и, прикрывая руками грудь, чуть-чуть приподняла бюстгалтер.

Главный врач выглядел настоящим профессионалом. Мельком взглянув на очаг моей болезни, он, склонившись над столом, начал одновременно писать что-то в моей медицинской карте и говорить. Избегать острой пищи, водки, сигарет, кофе, соленого и пряного, хорошо бы не есть свинину, голубую рыбу, сырую еду, молоко, яйца… Сказал, что мне нельзя пользоваться лосьонами и другими косметическими средствами, умываться мылом, мыться мочалкой, купаться в ванной и загорать. Думая, что главный врач еще раз захочет посмотреть на очаг моей болезни, я, опустившсь на стул, продолжала придерживать бюстгалтер, но врач больше не стал меня осматривать. Он поставил мне диагноз еще до того как я зашла в кабинет, и прописал лечение, подумала я. Он продолжал перечислять запреты: сказал, что надо избегать стрессов, не нервничать и жить спокойной жизнью. Он еще какое-то время продолжал произносить слова без запятых, а потом, закончив писать, отодвинул мою медкарту, сказал, что это место ни в коем случае нельзя чесать и уже открыл медкарту другого больного.

Казалось, я его разочаровала. У него были длинные очки и темное лицо, более того, он сидел спиной к окну и поэтому собеседник не мог видеть, улыбается он или нет. Позже я поняла, что лицо врача показалось мне разочарованным из-за его зубов, выделявшихся на лице белым пятном. Каждый раз, когда он начинал говорить, его верхняя и нижняя челюсти активно двигались вверх и вниз. Казалось, ему очень хочется сжать зубы и не открывать рот вообще, но когда ему приходилось говорить, то он как будто хотел побыстрее закончить, и от этого казалось, что он скрипит зубами. Возможно, он ненавидел и мою болезнь, и меня. Когда я выходила из его кабинета, я чувствовала себя разбитой на кусочки. Эту одну секунду, что врач осматривал меня, он смотрел на мою грудь, как на разбитый кувшин.

Материалы в журналах и газетах об этой больнице были довольно однообразными. Рассказы о способах удаления морщин на чувствительной коже, пигментных и родимых пятен, посттравматических шрамов, рассказ о снятии верхнего слоя кожи лица с помощью физического и химического способов. Также в них рассказывалось о том, что использование нового лазерного метода позволяет получить хорошие результаты, уменьшает время операции, не требует госпитализации после нее, не влечет за собой послеоперационных осложнений и позволяет восстановиться настолько быстро, что можно выписаться хоть на следующий день. И в каждом материале была фотография, как главный врач выполняет операцию по снятию верхнего слоя кожи у больного. Несмотря на то что в материале несколько раз мелькала его фамилия, казалось, что редакторы переживают, что читатели не узнают его из-за того, что у него на лице врачебная маска и он без очков. Поэтому под каждой фотографией было указано имя главного врача с пометкой, что он специализируется на кожных болезнях и является доктором медицинских наук.

Когда я пришла к нему на прием во второй раз, он, мельком осмотрев меня, сказал:

– Продолжайте лечение.

Несмотря на то что я мазалась прописанной мне мазью, я продолжала чесаться; на груди, на шее и в подмышках, на спине появилась красная сыпь, но главный врач никак на это не отреагировал. Пересиливая себя, он сказал эту единственную фразу, и то не мне, а моей медкарте. Даже в приемной врача, единственном месте, где больным позволялось открыть рот и издать звук, я не могла сказать ни слова и просто вышла. И мне снова показалось, что меня, как вазу, разбили на мелкие осколки. Ну, правильно. Он же специализируется на снятии верхнего слоя кожи. Он не может применить к моему случаю те знания и технику, на освоение которых он пожертвовал свою молодость. Он не мог не смотреть на мою грудь иначе, кроме как на разбитый кувшин.

В этой больнице было два типа больных: больные, которые пришли в больницу из-за небольшого дискомфорта, но у них неожиданно обнаружилась серьезная болезнь, и, несмотря на то что гарантии полного выздоровления не было даже если принимать лекарства, с этой болезнью надо было что-то делать. Из-за того, что у них не было другого выхода, кроме как получать лечение, они брали несколько тысяч вон, приходили один раз в два-три дня, заполоняли приемную и получали даже не лекарства, а поддерживающие средства. Они платили деньги, получали мазь, которая на самом деле была просто косметическим кремом, увлажняющим кожу и облегчавшим симптомы. Как и я, они были унижены своим положением. «Новейшее оборудование» и «новые способы лечения» будто насмехались над их болезнями.

Каждый день с восьми тридцати утра до семи тридцати вечера, в субботу – до пяти тридцати вечера, а в воскресенье – до часу дня, за исключением последнего воскресенья месяца, главный врач жертвовал своим временем, принимая этих больных. Медсестры тоже трудились, дремля от усталости прямо за столом во время обеденного перерыва, рвали неправильно заполненные регистрационные карточки, – бедняжки выматывались до такой степени, что зевали, даже когда делали уколы в мышцу. Для того чтобы компенсировать все эти усилия, обычных больных было недостаточно. Репутацию больницы поддерживали такие больные, как женщина, которая вышла из кабинета врача, вытирая слезы на красном лице, выглядевшем, как раскаленная кастрюля. Эти больные не ждали в приемной, а сразу проходили в кабинет главврача, а после в операционную. Женщины, которым делали косметческие процедуры ультрафиолетовыми лучами, коллагеном, травами и грязью, иногда должны были снимать верхний слой кожи лазерным лучом, который вырабатывался из бриллианта. Итак, больных было два типа: больные неизлечимой болезнью, недовольные своей судьбой, и люди, которые жили хорошей жизнью и регулярно совершенствовали свое лицо и тело.

 

Мой муж часто говорил, что нам тоже хорошо бы пожить как людям. Конечно, я была с этим согласна. Но он настаивал на том, что для этого мне надо измениться. Когда я спрашивала, как я должна измениться, он краснел и говорил, что все остальные женщины знают это: и жена его друга Чоль Унг И, и моя подруга Мисон, и все женщины вокруг, – и только я не знала законов жизни. Не только женщины, но и мужчины должны знать, что, вступив в брак, человек становится взрослым. Он рождается, растет, покидает родительский кров, создает семью, переживает радость и грусть. Но как же человек должен поменяться после свадьбы?

– Да ты просто не человек, если не знаешь этого!

Наши разговоры вертелись вокруг одного и того же и всегда заканчивались тем, что я должна измениться. Для того чтобы мы с мужем жили как люди, я должна была измениться, а как это сделать, знали все нормальные женщины, кроме меня, и я была не-человеком из-за того, что не знаю этого. И у меня не было даже малейшей возможности стать человеком. Но зачем тогда он говорит, что нам хорошо бы пожить как людям? Если я не могу стать нормальным человеком, потому что мы не живем как нормальные люди, чего же тогда он от меня хочет?

После свадьбы мы четыре года ругались из-за проблемы ребенка. Муж настаивал на том, что жить как люди означает естественно родить ребенка и воспитывать его, но я была с этим не согласна. В конце концов мы задумали решить эту надоевшую проблему с помощью игры «камень, ножницы, бумага». Уставившись на меня с яростным лицом, муж пощипывал кожу на руке, думая о том, что должна выпасть «бумага» или «ножницы», а я, сцепив пальцы, наблюдала за ним. Глядя друг другу в глаза, мы спрятали за спину свои правые руки и каждый пытался распознать мысли противника. Губы мужа тряслись, а мои щеки подрагивали.

– Камень, ножницы, бумага! – закричали мы оба; муж выдал «камень», я выдала «бумагу». Но муж этим «камнем» задел меня по щеке, а моя «бумага» попала в нос мужу. Он победно ухмыльнулся, открыл шкаф, положил несколько комплектов белья в сумку и вышел из дома с таким выражением лица, как будто он проиграл. Его поступок был совершенно бессмысленным. Проиграв в «камень, ножницы, бумагу», я теперь обязана была забеременеть, но если его не устраивает и это, то чего же он хочет?

 

– У вас дома насекомых нет? – вставив ключ в замочную скважину, спросила я у соседки. В этот момент она ставила мешок с мусором около своей двери, держась за дверную ручку. Она положила мешок на пол и постепенно разгибалась, поэтому посмотрела на меня снизу вверх. Потом, быстро выпрямившись, вытерла пот со лба и резко переспросила:

– А что, у вас есть?

– Ну да, а у вас?

– Так я и знала!

Соседка сделала один шаг и показала на квартиру, следующую за своей.

– Насекомые появились совсем недавно. Вероятно, их завезли в своих вещах те, кто въехал сюда позднее, и теперь эти твари размножаются.

Позднее всех в наш подъезд въехали люди из квартиры, следующей за квартирой моей соседки. Мы посмотрели на дверь той квартиры и нахмурились.

– Подумать только, я впервые в жизни живу в доме, где есть тараканы!

Женщина подняла пакет с мусором и пошла к лифту. Я беспомощно посмотрела ей вслед. Раньше я тоже не выносила тараканов, но в городах они встречались довольно часто. Если бы в нашей квартире были только тараканы, я воспринимала бы это совершенно нормально. До того как соседка обернулась, я зашла в квартиру и закрыла за собой дверь. Я понимала эту женщину. Не было надобности проводить санобработку и еще больше понижать цену квартир на первом этаже, цена которых и так была ниже на 5 миллионов, чем на втором или третьем, восьмом или девятом этажах, носивших название «королевских». Словом, оба варианта были неприемлемы. Отпирая замок, я чуть-чуть прикусила себе язык. Я тоже буду молчать.

В квартире, в которой я живу, есть один убийственный дефект – множество насекомых. Насекомые, которые должны жить на природе, то и дело вваливаются ко мне в квартиру. Я не знаю, как такие разные насекомые в таком количестве могут появиться в Сеуле, большом городе, как они попадают сюда по новым дорогам, покрытым асфальтом и цементом. Конечно, когда-нибудь наука должна будет исследовать это удивительное явление, но к тому времени жители квартир уже понесут моральный и физический ущерб от этих насекомых.

Наверное, на первом этаже их будет больше всего, но ни один из жителей дома не станет никуда сообщать об этой проблеме. Потому что все они когда-нибудь захотят отсюда переехать, Это потому что это очень большая проблема и все хотят переехать, и если они заявят об этой проблеме, то квартиру невозможно будет продать. Это квадратные метры, на которые они работают всю жизнь, – кто же из них добровольно признается, что жить в этой квартире невозможно? Даже если насекомые обглодают их до костей, жильцы будут терпеть и не издадут ни звука до тех пор, пока не продадут эту квартиру людям, которым не повезет.

 

Все началось с появления моли. Ночью на улице было еще прохладно, хотя была поздняя весна. Проснувшись, я услышала, как что-то стучит в оконное стекло. Встав с постели, открыв внутреннюю часть окна и посмотрев наружу, я попятилась назад. Множество молей покрыли окно снаружи, и число их быстро увеличивалось. Моли на высокой скорости подлетали к окну и стукались о него; они были так настойчивы, что, казалось, вот-вот пробьют стекло. Они смотрели на меня через стекло глазами, похожими на драгоценные камни, а сверху на них уже налетали другие. С помощью своих нетерпеливых щупалец размером с мой палец и толстых лапок эти живые существа хотели пролезть внутрь.

На всякий случай опасаясь, что им это удастся, я включила в розетку ловушку для комаров. Но было поздно. Через некоторое время с потолка посыпались не только бабочки, но и разные другие насекомые. По комнате летали комары с тонкими, как нити, ножками, желтые насекомые устилали пол подобно траве, саранча и кузнечики прыгали повсюду, цикады крутились вокруг своей оси как вентиляторы, издавая характерные звуки.

После этого каждую ночь я начинала войну с насекомыми. Виды насекомых все множились, и битва день ото дня становилась яростнее. Я разбрызгивала средство от комаров и других насекомых дома так, что становилось трудно дышать. Одурманенные насекомые стукались о мебель и стены, падали в кружки и стаканы, попадали в кастрюли и даже в холодильник. Падали мне на лицо, запутывались в волосах, проникали под одежду и ползали по моему телу. Тогда я двумя руками, как сумасшедшая, начинала бить себя по бокам. Если я выключала свет, насекомые залезали под одеяло, и когда я начинала засыпать, больно кусали и кололи меня. Я должна была убивать насекомых всю ночь для того, чтобы спать, нет, для того, чтобы жить…

Даже задремав, я вдруг вскакивала, хватала мухобойку и начинала махать ею и бить по полу. Отмотав туалетной бумаги, я давила и убивала поденок, бабочек и саранчу, божьих коровок, скарабеев и долгоносиков, и других насекомых, названия которых я не знала. Вонючие противные букашки, насекомые, прилипшие к стене и не двигающиеся, как семечки арбуза; длинные и прозрачные букашки, маленькие, как икринки, но если присмотреться – разноцветные, полупрозрачные насекомые, которые, казалось, получились от скрещивания пчелы и муравья; букашки, похожие на мух, но в пять раз крупнее и с белой полоской на спине; насекомые, насекомые… Если надавить на большую букашку, она лопается, как шарик. Бах…

 

В больнице сказали приходить один раз в два дня, поэтому медсестра поморщилась, сказав: вы же приходили вчера, зачем пришли сегодня? Но, видимо, почувствовав мое состояние, она подняла левую руку. Я прошла в приемную и спокойно села на диван. Я смотрела на дверь, которая все еще покачивалась после того, как туда зашел больной. К моему стыду, то, что из-за выписанной мази моя болезнь только усугубилась, было моей виной. Может, моя болезнь не пройдет, пока я не пойду в храм и не замолю свои грехи? По крайней мере, мне следовало рассказать главному врачу правду. Правду о насекомых.

Сегодня утром в квартире, в которой я живу, раздавались душераздирающие звуки. И сейчас в этот момент, наверное, маленькие дети ложились на пол и чесали свое тело изо всех сил, а матери, зажимая рот рукой, рыдали. Мужья надевали одежду с длинными рукавами, насмотря на жару, чтобы скрыть следы от укусов, и украдкой чесались, а если кто-то интересовался их здоровьем, просто вымученно улыбались в ответ. А после этого заходили в туалет и стонали, дергая себя за волосы. Ну, даже если и так, то что с того? Все, что я сейчас могу сделать, – постараться справиться с моей болезнью.

После ночной борьбы с насекомыми под утро я ненадолго заснула, но как только проснулась, то едва смогла сдержать крик. Это было потому, что на месте очага моей болезни появилась ужасная короста. Не болячка, возникшая результате расчесывания, а толстый слой грязи. Я посмотрела в зеркало – со спиной дело обстояло еще хуже, она вся была в опухолях, похожих на чешуйки, которыми покрыты крылья только что родившихся бабочек. Как я ни пыталась напрячь глаза и рассмотреть спину повнимательнее, я видела, что мое тело действительно покрыли чешуйки.

Мои чешуйки были длиной в два миллиметра. Это не были чешуйки бабочек, которые упали с них и прилипли ко мне. Это были мои новые клетки, которые появились в количестве и формах, соразмерных моему телу, – мое тело менялось из-за насекомых, заполонивших мой дом. В школе на уроках биологии нам рассказывали, что в чешуйках бабочек содержится яд. Видимо, эти чешуйки проникли в мое тело через воздух или еду и потихоньку начали приживаться там.

Да, все это было из-за насекомых. Причина была очевидна, но исход неясен; я не умру, но и не выздоровею, потмоу что причиной моей грязной болезни были насекомые и постепенно она пускала во мне корни. Моя болезнь началась из-за этих тварей, и поэтому я могу выздороветь, только устранив их. Эту болезнь следовало лечить только научными методами. Был и еще один неприятный факт: болезнь, которая сидела в моем теле, становилась умнее меня.

Одна из больных встала с дивана и прошла в кабинет главврача. Сама того не замечая, она мяла свою одежду и притрагивалась к волосам. Через покачивающуюся дверь можно было видеть, как женщина качает головой, разговаривая с главным врачом. Когда дверь перестала покачиваться, взгляды, которые проследовали за женщиной в кабинет, вернулись к журналам. Через три человека была моя очередь идти в этот кабинет. Я переживала. Главный врач, наверное, отодвинет стул, подскочит и задрожит от волнения. Сегодня он сможет использовать все свое новомодное оборудование, снимет чешуйки с очага моей болезни и поймет, что не только женщины, в косметических целях снимающие верхний слой кожи лица, но и такие больные, как я, приносят пользу. Я дам ему почувствовать радость и удовлетворение от профессии врача. Может быть, он больше не будет так ненавидеть женщин. Главный врач был некрасив и плохо воспитан, но какой бы некрасивый ни был человек, он имеет право на счастье. Мне казалось, что он, как монах, заточил себя в этом кабинете и жил аскетичной жизнью, поэтому мне хотелось утешить его. Я прощала этого несчастного мужчину.

Как всегда, он сидел и уже что-то писал в моей медкарте. Мне хотелось предупредить его до того, как он стукнет кулаком по своему дубовому столу и закричит: «Насекомые! Почему вы до сегодняшнего дня не сказали мне об этом важном факте?»

– Доктор, это очень личное дело и если можно решить его тихо...

Голос мой дрожал от волнения. Главный врач выглядел нетерпеливым. Он молчал и потихоньку трогал правую дужку очков.

– Ну, не сообщайте об этом никуда, пожалуйста...

Несмотря на то что прием закончился, он тяжело и коротко вздохнул, как будто воздух вокруг меня тоже был заразным.

– Ну, если говорить правду, дело в насекомых. У нас дома их очень много...

Посмотри, сказала я себе, он снова скрипит зубами.

– Не просто много, а очень, очень много. С их крыльев сыплется много пыльцы. И я думаю, что из-за насекомых, из-за чешуек и пыльцы, которые с них падают (а у меня очень чувствительная кожа), у меня сильный кожный зуд и я покрываюсь чешуйками...

– Чешуйками? Какими чешуйками? – резко переспросил он.

– Ну, я сегодня утром посмотрела и увидела, что я покрылась чешуйками.

Он потребовал показать ему еще раз очаг моей болезни, и я сняла блузку. По моему позвоночнику стекала струйка пота.

– Я давно хотела вам сказать...

Но он махнул левой рукой. Не было сомнений в том, что этот жест означал «уберите». Я прижала одежду к груди и от страха не двигалась.

– Аллергия – это воспаление кожи. Очень трудно определить точную причину ее возникновения. Ну, если говорить более точно, это может быть генетическая или физическая проблема, поэтому единственное, что вам остается, – это постоянно лечиться и соблюдать осторожность.

Главный врач закончил говорить, но я ничего не поняла, кроме названия болезни.

– Да, но… бабочки… Доктор, у меня дома...

– Не надо обращать внимания на это.

Он отодвинул мою медкарту и открыл карту следующего больного.

 

Пока я сидела в приемной в ожидании мази, которую я получала и вчера, и позавчера, и четыре дня назад, я прочитала два женских журнала. Чтобы не заплакать, мне надо было переворачивать страницы. Даже если вся моя кожа совсем испортится от того, что я постоянно буду ее чесать, – что поделать, я такой родилась, и винить тут некого. Но я не понимала, к чему мне следует относиться особенно внимательно: к моему желудку, к коже или к моей голове? Уж лучше бы в моем мозге появилось опухоль – тогда мне бы сделали операцию, и, возможно, все закончилось бы хорошо. Может, мне с размаху стукнуться головой о стенку и сразу все забыть, чтобы быть спокойной? Теперь я понимаю, почему муж ушел от меня. У меня в теле предрасположенность к чесотке, а в его теле генетически заложен фактор ухода из дома. Человек – это животное, которое рождается без всякой причины, живя, совершает те же ошибки, что и его предшественники, а потом умирает, так и не став лучше. Ну, что ж…

Переворачивая страницы, я вдруг замерла – мне стало нечем дышать, руки затряслись. В этом журнале тоже был материал о главном враче, но на этот раз это было семейное интервью. Под заголовком «Лето со свежевыращенными овощами», врач с женой сидели на веранде своего дома и демонстрировали коробку из пенопласта, в которой они выращивали овощи. В доме у них ничего не пропадало – остатки еды они перерабатывали на удобрения. По словам его жены-скрипачки, она была сильно занята этим летом, и всю работы на огороде делал муж, который обожал садоводство. Главный врач рассказывал о том, что сначала это было ему очень хлопотно, но, глядя на зеленые ростки, он вспоминал о родине; но самым главным было то, что собственноручно выращенные овощи охраняли здоровье его семьи. Там были также фотографии всей семьи, сидящей за столом, на котором были горкой сложены выращенные овощи, фотография врача в резиновых перчатках, фотография семейной пары в концертном зале. На этой фотографии врач с бледным и худым лицом, стоящий около жены, смеялся, показывая крепкие белые зубы.

Меня поразило то, что, имея всего один выходной в неделю, врач посвящал его выращиванию овощей для своей семьи. Было удивительно, что этот, казалось, расчетливый человек, который так холодно относится к больным, в своей семье превращался в любящего отца и мужа. Когда я осознала это его превращение, в глазах у меня все померкло. Буквы и фотографии, больной и телевизор напротив, многочисленные двери завертелись перед глазами. Я закрыла журнал, встала и прошла в регистратуру. Двумя пальцами я стала тыкать в морщины под своими глазами и прокричала:

– Я тоже, я тоже хочу операцию по обновлению кожи! Прооперируйте меня!

Я наконец-то поняла, что знала жена друга моего мужа Чоль Унг И, что знала моя подруга Мисон, что знал главный врач, что знали все люди, кроме меня. Наконец-то я поняла, чего требовал от меня муж, и разгадала секрет изменения женщин после замужества.

Это необычный дар, который позволяет выделить одну женщину или одного мужчину среди всех людей. Чистое сердце, которое женщина дарит только одному мужчине – даже если весь мир рухнет. Это волшебство, которое позволяет ей превратиться в ангела-хранителя, едва переступив порог квартиры. Я должна была поменяться ради мужа. Для человека, который тоже готов был поменяться ради меня. Я изменю свою жизнь. Я преображусь так, что меня никто не узнает.

 

– Вы ездили отдыхать? – заговорила со мной соседка, закатывая в коридор трехколесный детский велосипед.

– Ой, какой смышленый…

Я погладила по голове ее ребенка, который не выглядел таким уж смышленым. Женщина не смогла спрятать довольную улыбку.

– Заходите иногда к нам на чашечку кофе.

– Да, вы тоже!

– Кстати, о насекомых – вчера вечером я всех их уничтожила.

– Я тоже потравила их немецким средством, которое дала золовка, и они тут же исчезли.

– Ой, надо же, я тоже травила их средством, который золовка прислала мне из Германии.

– Может, это продукт одной фирмы?

– Давайте проверим. Ну конечно, немецкое производство!

 

Каждую ночь я включала в розетку две ловушки от комаров, а на столе с двумя поломанными ножками стояли три банки со средством от насекомых. Из-за сильных битв каждую ночь в комнате не осталось неповрежденной мебели. Даже набор посуды, который дала мне мама в качестве приданого, валялся на полу кухни. Самым непонятным оставалось то, каким образом насекомые влетали в комнату ночью, когда окна были затянуты сеткой. На смену тем насекомым, которые умирали с восходом солнца, появлялись другие, на трупики погибших садились новые мухи и бабочки…

Сейчас по всему моему дому прыгали черные сверчки. Они, казалось, радовались, предвкушая зиму, когда все другие насекомые погибнут. Больше всего мне были ненавистны жесткокрылые насекомые, которые появились сегодня и лазили везде. Они издавали шуршащие отвратительные звуки, стукались о стенки, и, как только я проходила мимо них, они как будто чуяли меня; своими лапками, похожими на крючки, цеплялись за мою кожу и больно кусали. Я постоянно била себя по телу до боли в руках.

Откуда они берутся? Откуда? Ближе к полуночи двадцать штук стрекоз неожиданно атаковали мою постель и начали летать вокруг лампы. Я неосторожно встала, и меня тут же засыпало пыльцой, слетающей с лампы на потолке. Боже, что это? Насекомые, похожие на красную фасоль, облепили стены моей комнаты. Они не реагировали на немецкое средство и были настолько неуязвимыми, что их не брала даже мухобойка. Группа насекомых, выстроившись треугольником, подошла к стене и оккупировала ее. Я начала давить их ногтем по одному. Постепенно они стали издавать все более и более громкие звуки. Они побежали ко мне с таким видом, как будто собирались выколоть мне глаза. У меня как будто что-то застряло в горле. Я проглотила несколько десятков насекомых. Подмышки и бедра стали чесаться.

Взяв веник и совок, я стала смахивать насекомых со стены. Смахнув один раз и обернувлись, я увидела, что они прилеплялись к стене снова, и если их смахнуть с одной стены, тогда их число увеличивалось на другой, – это борьба была бесконечной. Взглянув на потолок, я бессильно опустилась на пол. Шея, руки, пальцы ног, грудь, талия – все чесалось. Я стала раздирать свою кожу ногтями.

Чешуйки покрывали все мое тело – от кончиков пальцев до копчика. Каждый раз, когда я двигалась, они переливались под светом лампы. Я сбросила пижаму и почесалась об косяк двери. Плечи чесались так, что у меня перехватывало дыхание. Виски болели, и хотелось снять с себя всю кожу еще до операции, которая была назначена на послезавтра, в пятницу после обеда. Казалось, мне необходимо снять с себя вообще всю кожу – с головы до кончиков пальцев.

В коридоре послышались шаги. Несколько охранников остановились около почтового ящика, потом миновали 105-ю квартиру с правой стороны, прошли мимо 104-й и 103-й квартир. Я чувствовала движущийся объект с выставленными щупальцами. Объект прошел рядом с 102-й квартирой, снизил скорость и встал около двери моей квартиры. Но я продолжала чувствовать два вида вибрации: один исходил от объекта и был нормальным, а другой – от моего живота. В моем ставшем прозрачным животе переливалась красно-голубая жидкость.

Зазвенел дверной звонок. Я испугалась так, что циркуляция красно-голубой жидкости прекратилась. В тот момент посередине моего лба будто что-то закрылось. Нос, желудок, пупок, ягодицы – все превратилось в один прямой шов. Второй раз дверной звонок прозвенел чуть дольше и громче. Трясясь и дрожа, я расправила крылья. Все чешуйки на мне поднялись так, что на это невозможно было смотреть. Звонок прозвенел в третий раз. Я подняла шесть лап и прошла по комнате, сделав два круга вправо. Снаружи в дверь вставили ключ, и она подалась. Я знала, что мне делать в этот момент жизни и смерти. Я напрягла живот и начала выпускать из себя белые, размером с рисинки икринки…

Дверь распахнулась. На пороге стоял муж с сумкой в одной руке и пиджаке от костюма в другой – так же, как и уходил. Увидев меня, он вскрикнул:

– А!

Он заплакал и выронил все, что было у него в руках. И снова прокричал:

– Ты сильно изменилась!

Он раскрыл объятия и подошел ко мне.

– Спасибо, большое спасибо! Ты такая умница! Теперь мы сможем жить как люди!

Он обнял меня и залил мои волосы своими слезами. «Люблю, люблю», шептал он. Я тоже прошептала: «Пири-рири-ри»…

 

Пинчиб

Река