Рианнон, Алун 2 страница

— Какая разница, знает или не знает. Ей все равно, иначе бы не надиралась.

— Скорее всего она ничего не может с собой поделать, слишком поздно.

— Если смогла сдержаться и не пить один раз, значит, может.

Алун довольно долго шмыгал носом, откашливался и кряхтел. Закончив, он сказал:

— Похоже, старушка Гвен тоже не прочь пропустить стаканчик-другой, правда?

— Правда, а раньше вообще не пила. Она сильно изменилась.

— Я, конечно, сужу со своей колокольни, но годы возлияний не могут не сказаться на характере человека. Господи, куда мы с тобой попали? Ладно, зато не соскучимся. В некотором смысле. Вот с тобой, милая, таких проблем никогда не будет. Впрочем, и других тоже. Как отрадно это осознавать!

Через одну-две минуты Алун убрал руки с тела Рианнон и повернулся к ней спиной. Обычно он так не делал.

 

Спустя несколько дней телеканал «Кембрия ТВ» организовал интервью с Алуном в доме, который Уиверы сняли в Педварсенте, бывшей рыбацкой деревушке, а теперь — пригороде, где они рассчитывали обосноваться навсегда. Когда-то от ныне исчезнувшей пристани многочисленные суденышки уходили за устрицами, в изобилии водившимися с восточной стороны до острова Корси, а улов продавался повсюду от Бристоля до Барнстейпла, пока перед Второй мировой войной чрезмерный промысел и загрязнение моря промышленными отходами не уничтожили устричные банки. В прошлом году тут выстроили пристань для яхт, и в Педварсент потянулись хозяева небольших казино и владельцы прачечных-автоматов из Бирмингема и населенных пунктов дальше к северу. Отдыхающие приезжали на выходные по автострадам М-5 и М-4 либо все чаще летали авиатакси, для чего в Суонсете на Корси построили грунтовую взлетно-посадочную полосу. Там, где раньше торговали жареной рыбой с картошкой, маринованными моллюсками, пирогами со свининой и пивом «Троит», теперь предлагали каннелони, паэлью, стифадо, баночное пиво «Фостер», красное испанское вино риоха и, само собой, «Курвуазье» с «панателами», длинными тонкими сигарами.

Все это, за исключением, пожалуй, печальной истории исчезновения устриц, нисколько не трогало Алуна, а уж сегодня — в особенности. Его возбуждало присутствие съемочной группы; перспектива выступить перед камерой радовала куда больше, чем отвоеванное в тяжелых боях право опубликовать в газете статью «Неделя в Уэльсе». Впрочем, пресса тоже необходима, считал он. При зрелом размышлении, без нее не обойтись. Он уже проработал Англию, вытянул из нее все, что мог, хотя никогда и не надеялся стать там вездесущим. А вот в Уэльсе у него такая возможность есть, и, черт возьми, он ею воспользуется!

Дом принадлежал на удивление зажиточному чиновнику из местной жилищной конторы, который со своей женой отдыхал сейчас на Карибских островах, человеку, чья дружба могла бы пригодиться. Алун решил, что съемки в роскошной гостиной тоже неплохой ход, особенно для простых людей. Левацки настроенным педантам наверняка покажется, что вокруг слишком много серебра, стекла и тикового дерева, но они сразу утихомирятся, когда на вопрос о будущих планах он поведает о скором переезде в собственное непритязательное жилище и окинет комнату чуть изумленным взглядом. Алун пока не обдумал маленькие хитрости вроде этой как следует, но он всегда был сторонником тщательной подготовки.

Для начала он решил подольститься к съемочной группе. Конечно, тут требовалось действовать чуть тоньше, чем с Эмрисом в поезде, но Алун чувствовал, что этим ребятам довольно будет и небольшой дозы того, что — пусть и несправедливо — называют валлийской лестью. Пообщавшись с ними, Алун переключился на интервьюера, светловолосого, одетого в бордовую куртку юношу, совершенно непохожего на валлийца и с ходу давшего понять, что сегодняшнее задание для него — повседневная рутина, которой он вынужден заниматься, пока ищет приличную работу подальше отсюда. При других обстоятельствах Алун бы в два счета разобрался с молокососом, однако на сей раз он изо всех сил делал вид, будто ничего не замечает, и даже не пытался понравиться — симпатия либо есть, либо нет.

Интервью прошло довольно гладко. Алун вскоре понял: у репортера нет никакого особого подхода к работе и для него, как и для всякой подобной шушеры, главное — продемонстрировать собственное превосходство. Следовательно, ему, Алуну, перед камерой нужно выглядеть знающим, много повидавшим, внимательным и в то же время непредсказуемым. Конечно, это был не тот случай, чтобы выложиться на все сто, но перед самым концом интервью, великодушно оставив без внимания невежество репортера в вопросах промышленной политики правительства Эттли[10] в Южном Уэльсе, Алун взял быка за рога.

— Самое простое решение для человека, который вернулся на родину после долгих скитаний, — осесть где-нибудь в тихом уголке, возделывать сад и ничего не видеть дальше своего забора. Вести растительный образ жизни. Боюсь, это не для меня. Я собираюсь ездить, странствовать в поисках Уэльса, наблюдать за жизнью, за людьми. Мое личное путешествие за открытиями. Уверен, многое здесь изменилось: что-то к лучшему, что-то к худшему, — но есть места, которые неподвластны переменам…

Дальше он, не сильно задумываясь, перечислил несколько таких мест. Обычно Алун забывал все, что наговорил в интервью, и слава Богу: слишком хорошая память — враг непосредственности. Однако сегодняшние слова прочно засели у него в мозгу. Впрочем, мысль о возделывании сада он отбросил сразу, поскольку в гробу видел подобные развлечения. Зато «в поисках Уэльса» звучало многообещающе и со временем вполне могло бы стать заголовком книги; жаль, что старина Бринфорд снял недавно цикл передач под таким названием. Тем не менее стоило заняться этим туманным проектом, который послужил бы прекрасным поводом для отказа от несвоевременных приглашений и хорошим прикрытием для неожиданных отлучек, захоти Алун на время исчезнуть.

После ухода съемочной группы Рианнон вернулась в гостиную и обнаружила, что Алун полон энтузиазма и планов: поездка на остров Корси, в Кармартен, Мертир-Давит и Брикон; посещение сталелитейных заводов в Порт-Холдере и Кайрхаусе; обход пабов в Гарристоне, Кумгуирте и Барджменз-Рау; паломничество с обязательной попойкой в Бирдартир, городок, где поселился Бридан после возвращения из Америки. Пока Алун говорил, Рианнон ходила туда-сюда по комнате, мешая ему сосредоточиться.

— Что ты делаешь? — не выдержал он.

— Ничего. Я слушаю. Просто проверяла, что все в порядке.

— В каком смысле?

— Хотела удостовериться, что ничего не разбили и не испортили.

— Не суетись, — сказал он уже мягче. — Ты ходишь по дому на цыпочках, словно боишься разбить какое-нибудь дурацкое блюдце. Эти ребята — профессионалы; в жизни не догадаешься, что они здесь были.

— Хорошо-хорошо, но я на самом деле боюсь разбить дурацкое блюдце, и тебе советую быть поаккуратнее. Людям свойственно привязываться к вещам. Кстати, как прошло интервью?

— А, что? Ах интервью…

Он тряхнул головой, что предположительно означало: какие пустяки, ничего особенного, все уже забыто, но тем не менее прошло благополучно.

— Я вот тут подумал: может, мне зайти пообедать в «Глендоуэр»? Сделать, так сказать, пробный шаг? Посмотрю, что это за место. Почему бы тебе…

— Я жду уборщицу, а в два тридцать приезжает Розмари, — ответила Рианнон. Розмари, их младшая незамужняя дочь, изучала право в оксфордском Сент-Джонс-колледже и собиралась к ним на выходные, чтобы помочь матери подыскать дом.

— О Господи! Опять четверо на одного! Впрочем, пару дней я выдержу.

— Может, скажешь, о чем это ты?

— Я уже говорил, и не притворяйся, будто не знаешь. Любой мужчина в компании двух женщин оказывается в меньшинстве один к четырем, даже если они сама доброта. По определению.

— Значит, когда ты только со мной, получается двое на одного?

— Совершенно верно. И заметь, если вас двое, не всегда выходит четыре. Я хочу сказать, что если бы здесь присутствовала Франсис, счет был бы девять к одному. Закон квадратичной зависимости.

— Хочешь пошутить, да? Ладно, я не против, тем более мы все знаем, что это шутка. Надо же, ты — и в меньшинстве! Хотела бы я на это посмотреть.

— Ну-ну, полегче, кариад,[11] — произнес Алун, как ему показалось, игриво. — Не ершись.

Он обнял Рианнон.

— Расслабься, — сказала она.

Машина у них была японская, а почему бы и нет? Под предлогом особого валлийского патриотизма Алун не считал себя обязанным ездить на «английском» автомобиле. Неделю назад машину пригнал из Лондона какой-то мелкий издательский сотрудник. На кого-нибудь поважнее (или на женщину) пришлось бы потратить больше времени и сил, а его Алун просто угостил глотком виски и спровадил на станцию.

Алун поехал в город и припарковался рядом со складом стройматериалов, как раз за Броуд-стрит. Из сторожки вышел длинноносый человек в желтой каске — видно, хотел сказать, что парковка запрещена, — но лицо и своеобразная челка Алуна показались охраннику смутно знакомыми, а хлопок по плечу и громкое, хоть и неразборчивое приветствие довершили впечатление.

Обстановка в «Глендоуэре», который, несмотря на довольно раннее время буднего дня, был заполнен более чем наполовину, наводила на мысль, что предприятие процветает. Алун любил делать вид, будто может писательским глазом определить социальное положение людей за соседними столиками, но со здешней публикой этот номер бы не прошел. Люди перестали одеваться должным образом, вот в чем дело. А еще теперь не только молодежь стала вся одинаковая. Алун обвел помещение взглядом. «Лавочники, — твердо сказал он себе. — Домохозяйки». Алун подождал пару минут и, видя, что никто к нему не подходит и даже не смотрит в его сторону, направился к двери. По дороге он отметил, что владельцы ресторана предприняли трогательную в своей неумелости, но от того не менее оскорбительную попытку стилизовать заведение под девяностые годы прошлого века: поставили плюшевые диваны, развесили по стенам зеркала в бронзовых рамах, вырядили официантов в длинные белые передники. Между окнами висела старинная карта Южного Уэльса (изготовленная примерно в 1980 году).

Наверху, в так называемом коктейль-баре, интерьер был выдержан примерно в том же стиле: черно-белые фотоснимки давно забытых знаменитостей на розово-лиловых стенах и бармен в полосатой жилетке с медными пуговицами, похожий на девушку, которая могла бы сыграть дядюшку Тоби в постановке «Двенадцатой ночи» силами женского колледжа. Бармен разговаривал с мужчиной по другую сторону стойки, худощавым, с аккуратно причесанными седыми волосами и очень белыми белками глаз, который целиком подходил под правило Алуна, что нельзя доверять мужчинам после пятидесяти, если они чересчур заботятся о своей внешности. Алун без труда узнал Виктора Норриса; тот сразу же подошел, быстро представился, еще быстрее заказал Алуну выпивку и польстил ему куда более умело, чем можно было ожидать в ресторане провинциального городка, пусть даже и валлийского.

— Чарли сегодня будет? — спросил Алун, после того как вступление закончилось.

Виктор почесал шею, неестественно сильно отведя локоть назад, и бросил взгляд на большие напольные часы.

— Если надумает, то должен вот-вот появиться.

— Он сказал, что обычно приходит в полдень.

— Да, здесь он как дома, и это хорошо для всех.

— А я было подумал, что он как дома в большинстве заведений, где продают спиртное.

— М-м-м… — Виктор улыбнулся, не разомкнув губ. — Конечно, Чарли — очень компанейский человек, но, поверьте, в глубине души он совсем другой. Вы просто не видели.

— Чего это я не видел? — спросил Алун, чувствуя, что дурман лести постепенно выветривается. — Мы с Чарли знакомы много лет.

— Не сомневаюсь, он часто вас вспоминает. Но мой бедный брат совершенно беззащитен перед обстоятельствами и, как никто другой, нуждается в размеренном и спокойном существовании. Вы наверняка считаете, что я преувеличиваю, и тем не менее это так.

— Надо же.

— Да. — Тут Виктор заметил, что какой-то человек в дверях — видимо, тот самый друг, про которого сплетничали, — подает сигналы, и легкая враждебность в его манере в мгновение ока сменилась прежним радушием. — Как говорят, безделье — мать всех пороков. Рад был познакомиться, Алун. Или вы останетесь на обед? Любите гребешки?

Услышав утвердительный ответ, Виктор поднял ладонь, прекращая дальнейшие разговоры, и поспешил прочь вполне мужественной походкой. Алун заказал еще выпивки и, после того как с него не взяли денег, почувствовал новое уважение к Виктору. Меж тем время поджимало. Алун огляделся, как несколько минут назад внизу: снова лавочники и домохозяйки, совсем не впечатляющая публика. Он уже вяло подумывал о том, что придется обедать одному или в компании Виктора, если тот улучит минуту, когда вошел Чарли. За ним следовал некто, смахивающий на чрезвычайно обидную и одновременно весьма похожую карикатуру на Питера Томаса лет так в восемьдесят пять и не меньше полутонны весом. Приглядевшись, Алун понял, что это Питер Томас собственной персоной.

На долю секунды все трое замерли, потом разом зашевелились. Алун поднял бокал, Чарли махнул рукой, Питер кивнул. Приятели подошли ближе, Алун улыбнулся (сдержанно) и пожал Питеру руку (не слишком крепко). Затруднение состояло в том, что он привык излучать дружелюбие и благожелательность в немыслимых количествах и сейчас никак не мог взять холодный тон, которого требовали обстоятельства: Алун сурово осуждал чужую непорядочность.

— Давно не виделись, — обратился он к Питеру. — Выпьем?

Пока несли выпивку, Алун кивнул на живот Питера и продолжил:

— И как это у тебя получается? Небось ешь и пьешь все, что захочешь?

— Это из-за диетического тоника. На самом деле мне удалось снизить скорость прироста скорости прироста.

— Хорошее место, — сказал Алун Чарли, переводя взгляд из стороны в сторону. — Мне даже заплатить не дали.

— А, так ты уже встретился с Виктором.

— Да, — с воодушевлением сообщил Алун. — Отличный малый! И свое дело знает. Настоящий профессионал.

Чарли, видимо, был не совсем согласен с последним утверждением. Он немного помедлил, затем поднял стакан:

— За нас! Добро пожаловать в Уэльс, ах ты, шельма!

Все трое переглянулись и торжественно выпили. Алун почувствовал себя немного спокойнее. Еще лучше стало, когда они заказали по второй, перешли к политике и отлично провели время, соревнуясь в том, кто сильнее приложит лейбористов, местное отделение лейбористской партии, пролейбористский Совет графства, профсоюзы, систему образования, пенитенциарную систему, здравоохранение, Би-би-си, темнокожих и молодежь. (О сексуальных меньшинствах сегодня не упоминали.) Неодобрительные высказывания перемежались похвалами в адрес президента Рейгана, Еноха Пауэлла,[12] южноафриканского правительства, израильских ястребов и правителя Сингапура, как там его по имени. Разговор продолжался в том же ключе, когда они спустились вниз пообедать, вернее, когда Чарли, сообщив, что обычно ест вечером, один раз в сутки, сел рядом с ними и приготовился пить, пока приятели едят. Он даже захватил с собой из бара еще одну порцию выпивки — чтобы не прерываться.

Едва они уселись, как к столу поспешил официант в длинном фартуке — разложить на коленях у гостей салфетки, неожиданно большие, отутюженные и из чистого льна, но почему-то нежно-розового цвета. Алун демонстративно поднял руки вверх и держал так, пока официант не закончил. Тогда Алун сделал серьезное лицо и поучительно произнес:

— Это называется салфетка. Она предназначена для того, чтобы защитить одежду от кусков пищи, которые благодаря своим застольным манерам вы обязательно выроните изо рта или до него не донесете. Кроме того, ею пользуются, когда не хотят вытирать рот ладонью или рукавом. Потребуется много времени, чтобы вам это растолковать, и, возможно, вы ничего не поймете, так что просто сядьте тихо и заткнитесь.

— О Господи! — воскликнул Питер, посмотрев на меню. Еще в баре им всем дали по экземпляру, но до сих пор никто не удосужился туда заглянуть. — Валлийский обед или ужин! Надо же!

Он оглянулся в поисках виновника, и его взгляд упал на Чарли.

— Какого черта? — с искренним недоумением спросил Питер.

— Никуда не денешься, приходится ставить в меню, — ответил Чарли. — Посетители ждут чего-нибудь местного. Готовим только по пятницам и в День святого Давида.[13] И даже тогда можно эти блюда не заказывать. Весьма порядочно с нашей стороны, так как на вкус они омерзительны, если только ты не любитель курицы с медом.

— Хочешь сказать, кто-то действительно это ест? — спросил Алун.

— Редко. Тут дело в другом. Людям нравится видеть в меню названия валлийских блюд. Та же история, что и с дорожными знаками.

— Да, но у вас нет английского перевода, — заметил Питер.

— Понимаешь, это бы испортило удовольствие. Посетителям нравится думать, что они понимают валлийский, ну или могли бы, если бы присмотрелись повнимательнее. Может, им и удается кое-что разобрать — самые простые слова вроде «горох» или «картошка», — благо пишутся почти так же, как на английском.

— О Господи! — повторил Питер с усталой брезгливостью.

— Надеюсь, мы не будем воевать из-за такой мелочи? По-моему, ничего страшного.

— А здесь ты ошибаешься. Это часть, пусть и совсем крошечная, но все же часть огромной Китайской стены всякого вздора, вернее, я имею в виду, часть вала Оффы, который…

— Вот-вот нас поглотит, — продолжил Чарли. — Знаю. Только я уверен, что десяток-другой валлийских слов в меню вряд ли ухудшит положение дел. Назови мне бастион, который действительно стоит удерживать, и я встану с тобой рядом.

— Мы всегда так рассуждаем, в том-то и проблема.

— Нужно еще выпить, — вмешался Алун. — И я бы посоветовал тебе, Питер, переключиться на что-нибудь другое. Диетический тоник на тебя плохо действует.

— Могу я порекомендовать суп? — спросил Чарли. — Надеюсь, вы заметили, что он называется «суп», а не «cawl»? Пожалуй, я себе тоже возьму. Суп картофельный с пореем, наш повар отлично его готовит, так что не пожалеете. Если, конечно, Питер не решит, что порей положили из националистических соображений.[14]

— Хорошо, Чарли, убедил, — сказал Питер.

Едва они сделали заказ, как к столу подошел Виктор — уже не тем подчеркнуто мужественным шагом, которым выходил из бара.

— Извините. Алун, одна из ваших поклонниц просит, чтобы вы уделили ей минутку.

— Что еще за поклонница?

— Понятия не имею, но сказал бы, что она еще совсем молода. Вон, выходит из-за угла.

Судя по тому немногому, что Алун смог рассмотреть без очков, поклонница была молодой и симпатичной.

— Хорошо, но вы должны сказать ей, что я обедаю с друзьями.

— Конечно, Алун, предоставьте это мне.

— Время от времени приходится с ними общаться, — произнес Алун пару секунд спустя. Он выглядел несколько смущенным.

— Не беспокойся, все нормально, — сказал Чарли.

— Я имею в виду, что в принципе от них всегда можно отвязаться, если не боишься выглядеть законченным мудаком, но, к сожалению, у меня не хватает решимости. Только когда очень нужно.

— Понимаем.

При ближайшем рассмотрении поклонница оказалась очень хорошенькой и не старше тридцати лет. Алун тотчас же махнул Виктору, и тот с несколько издевательской готовностью послал официанта за четвертым стулом. Поклонница мило пожала всем руки и согласилась выпить бокал вина.

— Чем могу быть полезен? — Алун решил, что нет смысла скрывать радость от неожиданного поворота событий.

— Не могли бы вы выступить перед моей группой?

— Какой группой?

Выяснилось, что это литературный кружок, в лучшем случае — человек тридцать, но послушать знаменитость вроде Алуна Уивера придут больше, — в двадцати минутах езды отсюда, а о гонораре даже не стоит спрашивать. Да, пусть будет авторское чтение, если его это устраивает.

— Я подумаю, — сказал Алун. — Вы не против, если мы сделаем эту встречу официальной? Я свяжусь с местным отделением Би-би-си. Спасибо, что пригласили меня, очень любезно с вашей стороны.

— Приятно было познакомиться.

Голос девушки тоже был хорош. Она пошла к выходу, и Чарли долго смотрел ей вслед.

— И это все? — требовательно спросил он.

— Что именно? Я выступлю перед ее группой, если сочту нужным. Куда ты клонишь?

— Куда, говоришь, клоню? Слабовато, честно тебе скажу.

— Не понимаю, о чем ты.

— Неужели это все, на что ты способен? Даже не спросил номер ее телефона!

Чарли покачал головой.

— А, теперь ясно. По-твоему, я должен был схватить ее за грудь.

— Ну, это вполне в твоем духе, разве не так?

— Чарли, ты мне льстишь. Возраст никого не щадит.

Заказали еще выпить, на сей раз виски и джин, чтобы поднять градус после сравнительно слабого вина. Вскоре принесли гребешки. Они оказались неплохими, во всяком случае, вполне съедобными, так что, когда подошел Виктор, Алун рассыпался в похвалах, не слишком кривя душой. Затем Алун настоял, чтобы ему позволили заплатить, иначе он будет чувствовать себя неловко, и Виктор вежливо не стал возражать, а потом согласился выпить с ними бокал вина из второй бутылки «Шабли фан крю». По вполне объяснимым причинам Алун утверждал, что не разбирается в вине, но это было явно хорошим. Улучив минуту, он поведал, что утром его снимали для телепередачи — мол, именно поэтому ему захотелось поскорее сбежать и пропустить стакан-другой в компании приятелей. Алун добавил, что испытывает подобное желание после всех телесъемок, даже для местных каналов.

— В Лондоне ты, наверное, часто выступал на телевидении, — заметил Чарли.

— Да, а что? Некоторые, ну, знаешь, эти чертовы интеллектуалы, презирают тех, кого показывают по ящику чаще, чем раз в сто лет. Считают их дешевками. Только не я. Не думаю, что выступления на телевидении роняют мое достоинство. На что еще я гожусь? В конце концов, я старый фигляр, так почему бы и не выступить там, где меня увидят?

— Ну что ты, Алун, перестань, — перебил его Чарли, а Питер тут же добавил:

— Ты к себе слишком строг.

— Вы оба очень добры, однако после стольких лет у меня нет никаких иллюзий. Пусть и успешный, но все же фигляр. Старый мошенник. — Он замолчал, словно прикидывая, действительно ли он слишком строг к себе, а потом весело продолжил: — Ладно, забудьте. К чертям собачьим. Кто хочет сыру? А к нему — стаканчик портвейна, сыр без него, как день без ночи.

Чарли согласился сразу, а Питер раздумывал секунду-две. Алун попросил принести сырную тарелку, два больших бокала марочного портвейна и стакан домашнего красного вина, объяснив, что с недавних пор плохо переносит портвейн, а затем удалился в туалет, посетовав на свой возраст и признавшись, что завидует им, молодым.

— Мы вовремя ему возразили, правда? — спросил Чарли. — Насчет его излишней самокритичности.

— Сделали все, что в наших силах. Неужели он думает, мы поверили, будто он и вправду считает себя фигляром и мошенником? Видит себя в этом свете?

— Не знаю. Честно говоря, сомневаюсь. Я не удивлюсь, если он считает, что заслужил наше доверие. Вроде как обманщику, который признался в обмане, верят больше.

— Возможно. Как бы то ни было, он угостил нас прекрасным обедом. Во всяком случае, меня.

— Да, это уж точно. И вынужден признать, что он умеет поднять настроение.

— Понимаю, что ты имеешь в виду, и, пожалуй, соглашусь.

Алун торопливо подошел к столу, когда сомелье — похоже, из одного теста с барменом, одетый в изящную тужурку с изображениями виноградных гроздей на лацканах, — разливал вино. Сыр уже принесли. Чарли взял кусочек чеддера.

— Что за марочный портвейн? — поинтересовался Алун.

— Портвейн — это крепленое вино из Португалии, — ответил сомелье, который, видимо, не расслышал вопрос. — А марочным называют портвейн…

— Я не просил вас читать лекцию о виноделии, чучело вы этакое! — со смехом произнес Алун. — Назовите экспортера и год, а потом убирайтесь к себе и больше не высовывайтесь.

Его слова нисколько не смутили молодого человека.

— Грэхем, тысяча девятьсот семьдесят пятый, сэр, — сказал он с руританским[15] акцентом и удалился.

— Чтобы тебя хорошо обслуживали, не стоит полагаться только на уважение, — с ухмылкой объяснил Алун. — Немного страха не помешает.

— Может, ты забыл, но я совладелец этого ресторана, — сказал Чарли.

— Ни в коем случае, потому и выступил. Понял, что тебе неудобно возмущаться.

— Извините, я на минутку. — Чарли решительно встал и пошел за юношей.

Какое-то время Алун глядел, как он пересекает зал почти ровной походкой, затем повернулся к Питеру и посмотрел ему в глаза.

— Думаю, это удобный случай поговорить. Что бы там у вас ни было много лет назад, все давно закончилось и забыто, насколько я знаю. И я не испытываю к тебе враждебных чувств. А что касается Рианнон, она наверняка скажет тебе то же самое. Извини, если вмешиваюсь. И давай больше не будем об этом.

— Очень великодушно с твоей стороны, Алун. — Питер опустил взгляд. — Спасибо.

— Слушай, утром, когда записывали эту дурацкую передачу, у меня возникла одна довольно интересная мыслишка. Пока я распинался, мне вдруг пришло в голову, что было бы неплохо поколесить по округе.

Чарли вернулся и сел на место, и снова вполне достойно.

— Сейчас чертовски трудно подыскать персонал, — примирительно сказал он.

— Не спорю, — весело отозвался Алун и, не переведя дух, продолжил: — Я тут говорил Питеру, что в ближайшие несколько недель надо бы сделать пару вылазок — ничего особенного, просто пройтись по окрестным пабам. А после, может, что-нибудь и напишется. Одно-два стихотворения, если старая хрычовка Муза еще на ходу.

Чарли и Питер переглянулись.

— Неплохая мысль, — признал Чарли.

— Да, но скучно мотаться туда-сюда одному. Не хотели бы вы двое составить мне компанию, если, конечно, ничем не заняты? Может, и старину Малькольма вытащим. Повеселимся вместе.

Пока он говорил, оба приятеля смотрели на него с недоверием, только Чарли — с веселым, а Питер — с мрачным. Недоверие их было вполне естественным, но в данном случае совершенно необоснованным. Алун любил компании, любил выступать перед людьми и обожал путешествовать. По крайней мере сейчас, когда уговаривал своих слушателей. Вскоре они начали сдаваться, и не столько из-за того, что поверили Алуну. В конце концов, обед был очень хорош. Да и свободного времени у них хватало.

Первым сдался Чарли. Питер продержался немного дольше. Он заявил, что ему нужно подумать и вообще он любит тишину и покой, однако и его уломали в считанные секунды — сказали, что небольшое развлечение пойдет ему на пользу. К ним вновь вернулся дух товарищества, который несколько было угас из-за сомелье. Они наперебой предлагали разные места, куда стоит заехать, обсуждали их, вспоминали прошлое. Алун заказал еще два больших бокала портвейна и стакан домашнего красного, но только пригубил вино и как будто потерял к нему интерес. Через несколько минут он попросил принести счет, заплатил, оставил щедрые чаевые и отправился по делам — как он сказал, отогнать машину в ремонт и починить стартер.

 

Однако стоило Алуну сесть в машину и включить зажигание, как мотор завелся в считанные секунды. Более того, Алун не стал заезжать в гараж или ремонтную мастерскую, а въехал в фешенебельный жилой район и припарковался у обочины. Затем прошел ярдов сто до короткой подъездной дорожки и остановился. Он стоял почти неподвижно, уставившись перед собой задумчивым взглядом, и случайный прохожий, особенно прохожий-валлиец, легко бы принял его вид за духовное или интеллектуальное озарение, после которого человек немедленно отказывается от всех своих планов, какими бы они ни были. Спустя мгновение из нижней части его туловища вырвался звук, похожий на отрывистый лай, который перешел в тонкое прерывистое завывание, а затем в громкий хлопок, который не могло бы издать живое существо, а уж человек — тем более. Наступила тишина, прерываемая еле слышным щебетом птиц. А потом, словно кинопленку перемотали назад, Алун энергичным шагом вернулся к машине и вскоре уже стоял на внушительном крыльце и звонил в дверь.

Ему открыла Софи Норрис в светло-коричневом шерстяном платье. Она выглядела великолепно. При виде Алуна с ее лица исчезла дежурная улыбка.

— Ну, ты и наглец, Алун Уивер! — сказала она знакомым пронзительным голосом. — Так и подмывает захлопнуть дверь прямо перед твоей нахальной рожей!

— Да, но ты же не сделаешь этого, милая? Да и зачем? Вот, заглянул к тебе на чашку чаю; что в этом плохого?

Тяжело вздыхая и цокая языком, она посторонилась.

— Десять минут, не больше, понял? Мне нужно в магазин. Тебе повезло, что я еще не ушла.

— Конечно. А Чарли нет дома?

Тут Алун слегка перегнул палку.

— За кого ты меня принимаешь, Уивер, чертов придурок? — с негодованием произнесла Софи, широко распахнув глаза. — Да ты и носа сюда не сунешь, пока не удостоверишься, что его нет дома! Думаешь, я не знаю? Идиот!

— Ладно-ладно, шучу. Вообще-то я только что из «Глендоуэра». Питер там тоже был. Мы втроем обедали. Кстати, весьма неплохо. Можно сесть?

Она неохотно кивнула.

— Почему ты ничего не сказал тогда у Морганов? Мог хотя бы позвонить…

— Случая не представилось. Нет, не так. Наверное, нужно было. Просто не сообразил.

— Позволь поинтересоваться, когда же тебе это пришло в голову?

— Ну… сегодня утром. Не помню точно. Не думал, не думал, а потом — раз, и захотелось приехать.

— И ты решил, что можешь ни с того ни с сего свалиться как снег на голову?