Дональд А. Блох 1 страница

Моим детям — Тони и Миранде

ВВЕДЕНИЕ

Эта книга написана в надежде на то, что сможет послужить руководством для тех психотерапевтов, чьи интересы лежат в области изучения методов парадоксального и стратегического вмешательства в супружеские пары и семьи в рамках существующих систем. Поскольку данная книга была задумана как практическое руководство, в ней, главным образом, приводятся описания конкретных случаев, на примере которых прослеживаются все этапы процесса, на основе которого научные теории со временем обретают практическую значимость. Когда же теория оторвана от практики или когда поведение оторвано от контекста, всякое значение того и другого начинает утрачиваться за счет действия процесса диссоциирования. В течение многих лет я имела возможность наблюдать, что студенты лучше всего усваивают теории, непосредственно подтвержденные клиническими случаями. Часто после обсуждения теории, которая, на мой взгляд, была изложена ясным и понятным языком, студенты задавали мне те же самые вопросы, на которые я, как мне казалось, только что им ответила. Хотя академические категории и бывают полезны при разработке отвлеченных концепций, они оказываются довольно плохими помощниками, когда приходится иметь дело с реальной живой семьей. “Теория хороша, но и она не может воспрепятствовать существованию вещей” (Жан Мартин Шарко[1], цитируемый Фрейдом, 1893/1962). Поэтому, вместо того чтобы давать определение каким-либо концепциям с исторических или академических позиций, я постаралась ограничиться их определением с точки зрения их клинической применимости: при формулировке гипотез, при разработке и проведении вмешательств, при работе с “побочными продуктами” изменений, при работе с кризисами и при закреплении изменений. Сюда же относятся и общие указания по использованию различных методов вмешательства в различного рода ситуациях.

 

Первое знакомство с “вотчиной” Миланской группы (Мара Сельвини Палаззоли, Луиджи Босколо, Джанфранко Чеччин и Джулиана Прата) в 1977 году и последующая публикация их книги “Парадокс и контрпарадокс” (Paradox and Counterparadox, 1978) вскоре породили новую волну энтузиазма и экспериментальных исследований в области парадоксального подхода. Этот энтузиазм и любопытство были первоначально вызваны Джеем Хейли с его “Стратегиями психотерапии” (“Strategies of Psychotherapy ” ), опубликованными в 1963 году, и “Необычной терапией” (Uncommon Therapy, основанной на работе Милтона Эриксона) в 1973 году, а также Вацлавиком, Уик­лэндом и Фишем с публикацией “Изменения” (“Change”) в 1974 году. Хотя концепции парадокса использовались всеми ими совершенно по-разному, приводимые результаты были столь поразительны, что все большее число психотерапевтов поддались искушению проэкспериментировать с ними.

Одним из флагманов такого экспериментирования стал “Проект краткосрочной терапии” Института семейной терапии Аккермана, организованный Ольгой Сильверштейн и мною в 1975 году. Проект был основан с целью изучения перспектив применения методов парадоксального и стратегического вмешательства в семьи с симптоматичными детьми. Хотя этот проект был вдохновлен Миланской группой, которую мы посетили в 1974 году, очень скоро проявилась его собственная индивидуальность. Идеи, перенесенные из одной страны в другую, претерпевают изменения, обусловленные стилем, культурой и предшествующей подготовкой психотерапевтов. Точно так же, как Миланская группа трансформировала идеи своих предшественников — Хейли, Вацлавика, Уиклэнда, Фишера, Бейтсона и Эриксона — в свою собственную особую модальность, “Проект краткосрочной терапии” еще раз трансформировал их идеи.

Первоначально проект состоял из восьми добровольно вызвавшихся семейных терапевтов, каждый из которых прошел подготовку в Институте Аккермана[2]. Группа из восьми человек была разбита на две группы по четыре человека в каждой. Одну из групп возглавила Ольга, другую я. Мы собирались один раз в неделю на целый день, посвящая утренние часы теоретическим обсуждениям и разработке различных концепций, а после полудня проводили сеансы с семьями. Все эти сеансы записывались на видеомагнитофон и наблюдались через одностороннее зеркало тремя остающимися “за кадром” коллегами каждой группы, образующими консультационную команду. На протяжении последующих лет эта команда делилась и преобразовывалась, кто-то из нее уходил, кто-то приходил на их место. Название “Краткосрочная психотерапия” было присвоено проекту в связи с тем, что мы собирались ограничить курс терапии максимум 12 сеансами. По мере того, как становилось ясно, что разные семьи имеют различный темп изменения, временные ограничения стали скорее препятствием, нежели подмогой, и мы от них отказались. Число сеансов варьировало в пределах от 1 до 22, но в большинстве случаев их число было близко к среднему значению.

 

Америка — это страна, в которой процветает множество различных направлений семейной терапии, и большинство терапевтов находятся под влиянием того или иного их числа. Мой собственный послужной список включает работу в стенах трех таких престижных научно-практических центров по вопросам семьи, как Институт семейной терапии Аккермана, Детская консультативная клиника в Филадельфии (PCGC) и Центр изучения семьи, в каждом из которых применялись свои собственные концептуальные модели, отличные от всех прочих. Получив начальную подготовку под руководством Натана Аккермана, я, таким образом, была введена в свою область пламенным первопроходцем, чье направление было преимущественно психодинамическим. Позднее, как один из основателей Центра изучения семьи, я и сама изучала и преподавала другим идеи Мюррэя Боуэна, чьи концепции в отношении расширенной семьи оказали влияние как на мою профессиональную, так и на личную жизнь. С 1976 по 1979 год я работала в учебном секторе Филадельфийской детской консультативной клиники, где мне довелось наблюдать уникальную артистичность Сальвадора Минухина, а также всю мощь и ясность мысли Джея Хейли. Публикации и видеозаписи Хейли с самого начала пробудили во мне живой интерес к применению парадокса. Этот интерес еще более обострился в результате наших частных бесед на протяжении тех лет, когда он наиболее щедро делился своими мыслями и временем.

Дальнейшим стимулом для меня послужили идеи Института психических исследований, как они представлены Вацлавиком и другими в книге “Изменение” (“Change”), а также их последующее убедительное изложение Вацлавиком в его книгах “Насколько реально реальное?” (“How Real is Real?”, 1976 ) и “Язык изменения” (“The Language of Change”, 1978 ). Появление Джона Уиклэнда в качестве друга и консультанта пролило свет на перспективы практического применения этих идей. Концепция применения метода парадоксального вмешательства ко всей системе семьи и ритуализация этих вмешательств с помощью письменных сообщений явились достижениями Миланской группы и послужили упрочению теоретической базы, на которой основывался Проект краткосрочной терапии.

В 1974 году я впервые посетила Миланскую группу в Центре изучения семьи (Centro per lo Studio della Famiglia) и была восхищена их последовательной и строгой приверженностью концепциям систем, полетом их творческого воображения и их смелыми и нестандартными методами вмешательств. На следующее лето в Милан со мной поехала Ольга Сильверштейн. Вдохновленные этой поездкой, мы вернулись, чтобы организовать Проект краткосрочной терапии.

Начальный период, в течение которого усилия были направлены на выработку последовательных концепций из всего богатого ассортимента имеющихся в наличии идей, был отнюдь не легким испытанием и потребовал многих часов, посвященных экспериментированию, интегрированию, изменению, переработке, совершенствованию, отбрасыванию, расширению и созданию новых форм. И хотя, по большей части, этот процесс происходил на заседаниях Проекта краткосрочной терапии, метод, с помощью которого эти идеи сформулированы и изложены в данной книге, является моим собственным.

На протяжении моих многолетних поисков более эффективных и быстрых методов психотерапии я пришла к выводу, что не существует такого направления, которое было бы верно всегда, для любой семьи и при любых обстоятельствах. Психотерапевт должен располагать некоторым запасом идей и методов вмешательства, которые он мог бы призвать себе на помощь, исходя из требований каждой конкретной ситуации. Психотерапевт, обладающий достаточной гибкостью в выборе одного из возможных подходов к каждой проблеме, способен будет найти и самое конструктивное решение.

Большинство случаев, изложенных в данной книге, были рассмотрены в Проекте краткосрочной терапии Института Аккермана с участием консультационной группы. Ольга Сильверштейн выполняла роль моего главного консультанта в следующих случаях: “Дочь, которая сказала “нет”, “Изгнание призраков”, “Не будь похож на отца”, “Цена освобождения”, “Золотая нить” и “Великая материнская традиция”. Хотя Ольга и отказалась стать моим соавтором при написании этой книги, изложенные здесь идеи были разработаны при самом непосредственном ее участии. Без ее изобретательности, мудрости и творческого подхода этот проект не смог бы достичь такого расцвета. Наш метод работы строится на тесном сотрудничестве психотерапевта и консультанта, на построении одной идеи на базе другой, на взаимообогащающей игре воображения. Многим мы обязаны так же и Стэнли Сигелю, куратору учебных программ, который недавно присоединился к нашему проекту и чей свежий взгляд на вещи оказался неоценимым как при проведении клинических исследований, так и при написании данной книги.

Я также многим обязана моему британскому другу и коллеге Алану Куклину, директору лондонского Института семейной терапии, за его проницательную критику; Аните Моравец за ее прекрасные советы и Алану С. Гурману за его помощь при подготовке текста к печати.

Данный проект никогда бы не смог принести таких результатов, если бы не та добрая атмосфера творческой свободы, что была создана в Институте Аккермана его директором Дональдом А. Блохом. Под его руководством Институт превратился в такое место, где бок о бок могут мирно уживаться множество совершенно различных, порой конфликтующих идей. Его приверженность этой политике широкого взгляда на вещи, лишенного всяких предубеждений, позволила вырасти по-американски демократическому учреждению, весьма необычному в своей области, где явно проявляются тенденции к поляризации мнений и догматическому следованию одной конкретной модальности. Все эти годы он постоянно служил в Институте источником вдохновения и поддержки тем из нас, кто заразился экспериментированием. Он отстаивал наше право на это, даже когда не был согласен с нашими идеями, и помогал собраться духом, когда нас начинали одолевать сомнения. За это я и хочу поблагодарить его от всего сердца.

1. ДИЛЕММА ИЗМЕНЕНИЯ

Что такое система?

Слово “система” превратилось в клише семейной терапии — в слово, во многом утратившее свое первоначальное значение по причине неуместного употребления, всяческих обобщений и большой расхожести в академической среде. Хотя понятие “теория систем” и служит краеугольным камнем всей семейной терапии, разнообразие клинических методов указывает на существование множества различных способов, с помощью которых может определяться и рассматриваться система семьи.

Большинство учеников реагируют на академическое определение понятия “система семьи” замутившимся взглядом, как бы желая сказать: “И что же прикажете делать с самокорректирующейся, гомеостатической системой, которая активизируется в случае возникновения ошибки и саморегулируется посредством отрицательных и положительных цепей обратной связи в целях сохранения своего равновесия?” (определение системы в кибернетике). Или же: “Как следует обращаться с элементом, обладающим внутренним планом и эволюционирующим на новые непредсказуемые уровни организации в результате процесса дискретных изменений непредсказуемых скачков?” (эволюционистское определение системы).

К сожалению, эти концепции гораздо легче поддаются академическому определению, чем применению в клинической практике. Проводя клиническую работу, психотерапевты в большинстве случаев дают определение системы на основании того, что, по их мнению, является причиной возникновения проблемы, а также исходя из метода, которым они собираются производить вмешательство. Например: Сальвадор Минухин дает определение системы, исходя из ее границ и иерархической организации, поскольку их-то он и собирается изменить; определение Мюррэя Боуэна основывается на концепции треугольников и степеней дифференциации, поскольку это является полем его вмешательства; Джей Хейли и Клу Маданес рассматривают систему в терминах энергетической структуры и сосредоточивают свои усилия на изменении таковой; Норман Поль выискивает области неразрешенной скорби, Бозормени-Наги — преемственности трех поколений, а Сельвини Палаззоли — системные парадоксы, служащие основными мишенями проводимых ими вмешательств. Как остроумно заметила Линн Хофман: “Семейная терапия была и по-прежнему остается подобием Вавилонской башни: строители ее изъясняются на совершенно различных языках” (1981, стр. 9).

То, что в семейной терапии подразумевается под определением “теория систем”, является не более чем набором весьма слабо связанных между собой концепций, пришедших из кибернетики и общей теории систем. Описанию многочисленных и весьма разнящихся методов истолкования и применения теории систем посвящена обширная литература (см. Вацлавик, Бивин, Джексон, 1967; Вацлавик и др., 1974; Г. Бейтсон, 1972; Хофман, 1981; Ки­ни, 1983; Паолино и Мак Крэди, 1972; Минухин, 1974; Боуэн, 1978; Сельвини Палаззоли и др., 1978; Хейли, 1977; Напьер и Витакер, 1978). Руководствуясь задачами данной книги, я ограничусь описанием наиболее основополагающих принципов этой теории и того, как они вводятся в клиническую практику при данном конкретном подходе.

Ключевые концепции при рассмотрении систем касаются целостности, организации и эталонирования. События изучаются в пределах того контекста, в котором они происходят, внимание при этом концентрируется на связях и взаимоотношениях, а не на каких-то отдельных характеристиках. Центральными в данной теории являются идеи о том, что целое всегда считается большим, чем сумма входящих в него частей; что каждая отдельная часть может быть понята только в контексте целого; что любое изменение в какой-то отдельной части скажется на всех остальных частях и что целое саморегулируется последовательностью цепей обратной связи, которые рассматриваются как кибернетические цепи. По этим цепям обратной связи в обоих направлениях передается информация в целях обеспечения стабильности или гомеостазиса в данной системе. Части постоянно изменяются в целях поддержания системы в равновесном состоянии (подобно тому, как канатоходец постоянно перемещает свой вес для сохранения равновесия). Система в целом сохраняет свою форму как эталон связи между изменениями в ее частях. Данная концепция эталонирования и организации по типу замкнутой цепи, в отличие от описания отдельных элементов и истолкования явлений с позиций линейности, и послужила той основой, на которой зиждется семейная терапия.

Концепция такого рода означает, что ни одно событие или поступок не влечет за собой какого-либо иного события или поступка, а, скорее, связывается с множеством других событий или поступков по типу замкнутой цепи. Данные события и поступки со временем формируют последовательные, периодически повторяющиеся стереотипы, действие которых сохраняет равновесие в семье и позволяет ей эволюционировать от одной стадии развития к другой. Все поведение в целом, включая симптом, устанавливает и поддерживает эти стереотипы. Данная регулирующая функция считается более важной, чем поведение или симптом как некая реальная сущность сама по себе. Основным объектом внимания психотерапевта является функционирование поведения и то, каким образом функция одного поступка связывается с функцией другого поступка, так чтобы сохранялось равновесие в семье.

Члены семьи рассматриваются не как изначально обладающие определенными врожденными характеристиками, а как проявляющие соответствующее поведение в зависимости от поведения дру­гих. Вместо того, чтобы сразу пытаться понять причину поведения, психотерапевт старается выяснить отклонения в стереотипе, из которого проистекает смысл данного поведения. Например: линейное причинно-следственное истолкование проблемы может быть таким, что ребенок замыкается в себе, поскольку мать его чуждается. В этом случае психотерапевт будет прежде всего стремиться к тому, чтобы заставить мать относиться к ребенку менее отчужденно. Такая линейная перспектива может также включать в себя причинно-следственное описание трех поколений, которое указывает на то, что мать проявляет отчужденность, поскольку у нее самой была мать, которая ее чуждалась. Системный же взгляд, с другой стороны, определил бы замкнутость ребенка как часть некого набора взаимоотношений, образующего кибернетическую цепь, а именно: мать становится излишне придирчивой к сыну, когда отец, который находится в подчинении у матери, старается подорвать ее авторитет, позволяя сыну намного больше, чем положено. В ответ на это сын принимает сторону отца, становясь в оппозицию к матери, что, в свою очередь, приводит к тому, что мать начинает относиться к сыну со все возрастающей неприязнью.

Ни за одним человеком не признается одностороннего контроля над каким-либо другим человеком. Контроль заложен в том методе, с помощью которого организована и продолжает свое действие данная цепь.

Миланская группа разработала уникальный способ, позволяющий избежать линейного мышления при формировании гипотезы путем замены глагола быть на глагол проявлять. Например: “Отец, мистер Франчи, проявляет во время сеанса скрытый эротический интерес к идентифицированной пациентке, которая, в свою очередь, проявляет к нему враждебность и неприязнь. Миссис Франчи проявляет сильную ревность по отношению к своему мужу и дочери, проявляя в то же время повышенную симпатию по отношению к другой своей дочери, которая, с свою очередь, в ответ на эту симпатию не проявляет никаких признаков взаимности” (Сельвини Палаззоли и др., 1978, стр. 28). Данное описание не навешивает ни на одного из членов семьи ярлыков типа “ревнивый”, “враждебный”, “соблазняющий”, “симпатизирующий” или “отчужденный”. Напротив, оно отображает серию взаимосвязанных откликов и соотносит эти отклики с контекстом, в котором они проявляются. Она рассматривается всего лишь как ходы и ответные ходы, которые и составляют суть семейной игры.

В системном мышлении не существует абсолютов или определенностей: истина и реальность цикличны. “Прагматическая истина”, как она рассматривается Миланской группой, — это истина, которая наиболее “полезна”, то есть истина, которая связывает определенные события и поступки таким образом, чтобы дать возможность семье осуществить конструктивные изменения.

Формирование симптома

В этом месте совсем не лишне было бы задаться вопросом: почему, если система постоянно себя уравновешивает и сохраняет таким образом свое равновесное состояние, могут вообще возникать какие-либо проблемы, требующие клинического содействия? Ответ заключается в том, что порой тот метод, при помощи которого семья достигает своего равновесия, заключает в себе симптом, который для нее и/или общества неприемлем. Когда данный симптом начинает вызывать невыносимый стресс, будь то в пределах или за пределами семьи, семья становится перед необходимостью обратиться за помощью.

Проявление симптома может быть ускорено благодаря множеству различных событий. Оно может быть вызвано изменением в одной из более крупных систем, в которых протекает жизнь данной семьи, — в социальной, политической, культурной или образовательной системе. Например: экономическая депрессия, вызывающая безработицу или крупные финансовые потери; политический кризис, разрушающий семью физически или идеологически; социальная революция, как та, что произошла в шестидесятые годы и сокрушила условности и жесткое распределение ролей; несовершенные методы образования или слабая материальная база учебных заведений; расовая, социальная и иная дискриминация. И все это — часть более широкоохватных кибернетических цепей, оказывающих свое воздействие на цепи семьи. Ускоряющее событие может зародиться в недрах самой семьи как реакция на какое-либо происшествие в жизненном цикле, как, например, смерть бабушки или дедушки, рождение ребенка, изнурительная болезнь или уход детей из дома. Элизабет Картер и Моника Мак-Голдрик (1980) дали детальное описание различного рода симптомов, с большой вероятностью проявляющихся в различные моменты жизненного цикла.

Любое из этих событий может разрушить перекрывающиеся сте­реотипы семьи, с возможным развитием какого-то нового симптома как средства выработки иного стереотипа. То, что в семье перестает работать какой-то один стереотип, вовсе не означает, что и все остальные стереотипы также не будут работать. Работа психотерапевта заключается в выявлении конкретного стереотипа, относящегося к симптому, и в выяснении того, каким образом можно изменить данный конкретный стереотип.

Текущая полемика о том, выполняет симптом гомеостатическую или эволюционную функцию, — то есть служит ли он для того, чтобы сохранить семью в неизменном виде или же побудить ее к развитию новой стадии, — имеет весьма малое значение при данном подходе, поскольку решающим клиническим вопросом является то, что симптом и система связаны между собой и определены как служащие друг другу. Определение точной природы данного взаимодействия таким образом, чтобы это было наиболее полезно с терапевтической точки зрения, остается на усмотрение психотерапевта. Поскольку изменение и стабильность рассматриваются как две стороны одной медали, выбор становится чисто прагматическим. “Всякое изменение может пониматься как усилие по сохранению некоторого постоянства, а всякое постоянство сохраняется через изменение” (Г. Бейтсон, цитируемый М. Бейт­соном, 1972, стр. 17).

Часто возникает вопрос, обязательно ли симптом выполняет в системе какую-то функцию или же он может быть реакцией на какие-то обстоятельства вне семьи — на работе, в школе или в социальных отношениях. Хотя происхождение симптома может корениться в каком-то внешнем событии, его постоянство вполне может указывать на то, что он используется семьей в каком-то текущем деле. Например, если муж был уволен в результате экономического спада, он может впасть в депрессию из-за того, что стал безработным. Депрессия, скорее всего, пройдет, как только у него появится новая работа. Однако, если в этот период он начнет использовать свою депрессию в качестве оружия в текущем противоборстве со своей женой, депрессия, скорее всего, приобретет хронический характер, поскольку начнет исполнять определенную функцию в супружеских отношениях. Степень, в какой симптом может быть функционален, варьирует в зависимости от обстоятельств, времени и места. Симптом может выполнять различные функции, в различное время и для различных наборов взаимоотношений. Семьям, не использующим переходные симптомы в качестве оружия в текущих семейных делах, редко приходится прибегать к услугам психотерапии.

Дилемма изменения

Описываемый мной подход к системам целиком зависит от способности психотерапевта занимать и сохранять за собой определенную позицию по отношению к изменениям, а также от его умения использовать эту позицию в терапевтических целях. Эта позиция появляется в результате прослеживания систем и осмысления с позиций кибернетики их окончательного результата: если семья рассматривается как саморегулирующаяся система, а симптом — как механизм регуляции, то в случае ликвидации симптома вся система окажется временно нерегулируемой. Говоря в терминах систем, изменение является не единственным решением единственной проблемы, а дилеммой, требующей разрешения. Это будет справедливо независимо от того, какой является данная система: биологической, экологической, психологической, социальной или политической. Всякое изменение имеет свою цену и ставит вопрос о том, каковы будут последствия для остальных частей системы. Не принимать во внимание эти последствия — значит действовать с тех позиций, которые Брэдфорд Кини (1983) окрестил “экологической безграмотностью”. Такого рода последствия стали совершенно очевидными в последние годы, когда ученые из различных областей проводили наблюдения эффектов изменения одной из частей системы. Решение какой-то срочной проблемы часто приводит к возникновению проблемы в еще большем экологическом масштабе. Например: ДДТ уничтожает насекомых, но оказался также опасным для животных и человека; сухой закон породил новую профессию торговца контрабандными спиртными напитками, который действовал гомеостатично в целях обеспечения поставок алкоголя; уничтожение койотов в целях защиты фермерских овец привело к размножению кроликов, которые, в свою очередь, начали уничтожать урожай тех же фермеров; лесные пожары, которые когда-то считались стихийным бедствием, как оказалось, в долговременной перспективе выполняют полезные функции и в последнее время иногда даже не тушатся. Если решения принимаются со всей ответственностью, то они должны учитывать всю сложность крупномасштабных систем во временном плане. Опытные семейные терапевты уже давно это поняли, наблюдая за тем, как избавление от старых проблем порождает новые. После исчезновения у ребенка симптома родители возвращаются, чтобы сказать: “С Джейн все в порядке, но нам никак не удается с ней поладить”; или оптимистически настроенный супруг все больше впадает в депрессию по мере того, как его пребывавшая в депрессии половина становится все более оптимистичной; или “примерный” брат начинает доставлять все больше хлопот, когда идентифицированный пациент исправляется. Подобные последствия сдвига системы проиллюстрированы в главе 8 “Работа с супружескими парами”: жена заявляет, что ее муж стал тем, кем она всегда хотела его видеть, и теперь “просто не может этого вынести”. Или жена, постоянно ревнующая мужа, вдруг осознает, насколько ей нравится побыть одной, когда муж начинает каждый вечер вовремя приходить домой. Дистанцирование мужей, несомненно, выполняет определенную функцию в супружеских отношениях, которая начала осознаваться только после того, как они перестали дистанцироваться. Художественное изображение последствий “заботы” можно видеть в замечательном фильме Марко Беллочио “Прыжок в пустоту”, в котором жизнь брата рушится, когда с него снимается бремя заботы о больной сестре. Именно этот универсальный феномен заставил Джорджа Бернарда Шоу прийти к выводу, что в жизни есть только две трагедии: одна — когда не можешь добиться заветной мечты, а другая — когда она осуществилась.

Это не значит, что людям не следует добиваться исполнения заветных желаний или меняться, а говорит лишь о том, что последствия перемен непредсказуемы, преисполнены неожиданных поворотов и иронических гримас. Если бы психотерапевт мог заранее знать обо всех неисчислимых осложнениях, сопутствующих изменению системы, он мог бы воспользоваться этими осложнениями в целях осуществления изменений.

Некоторые новейшие критики кибернетической модели утверждают, что данная модель является скорее теорией стабильности, нежели изменения, и поэтому никак не может служить основой психотерапии. “Основным недостатком данной теории исходя из целей психотерапии является то, что она является не теорией изменения, а теорией стабильности” (Хейли, 1980, стр. 15). Справедливость этой критики определяется тем, используется ли данная теория лишь для описания самокорректирующихся процессов в семье или применяется клинически в расчете на получение терапевтического результата. В подходе, реализованном в Проекте краткосрочной терапии, теория стабильности или гомеостазиса используется парадоксально с целью вызвать изменение. Концепция саморегуляции применяется для увязывания симптома с системой и изменения, таким образом, одной из наиболее существенных посылок, при которых осуществляется вся деятельность семьи — посылка о том, что симптом является чуждым элементом, находящимся вне системы, и может быть изменен отдельно. Когда семья приходит для проведения курса терапии, то ее члены уже отсоединили симптом и просят психотерапевта изменить симптом без изменения их системы. Психотерапевт соединяет симптом и систему, чтобы показать, что нельзя изменить одно, не изменив другого, и излагает семье ее собственную дилемму. Эта дилемма изменения и все вопросы, имеющие к ней отношение, становятся фокусом курса психотерапии. Центральный вопрос психотерапии заключается не в том, как избавиться от симптома, а в том, что произойдет, если от него все же избавиться; терапевтические дебаты переносится с вопросов о том, кто является носителем этого симптома, что его вызывает и как от него избавиться, на вопросы, как будет без него функционировать семья, какую цену придется заплатить за его исчезновение, за чей счет это произойдет и стоит ли овчина выделки.

Последствия изменения системы и возникающие вследствие этого изменения дилеммы становятся основным пунктом терапевтической дискуссии, происходящей между психотерапевтом и семьей. Эта дискуссия содержит в себе ряд наиважнейших переопределений, меняющих восприятие членами семьи данной проблемы и, следовательно, их восприятие решения данной проблемы. В процессе этой дискуссии все вопросы, относящиеся к изменению и лежащие на неявном уровне семьи — секретные союзы, скрытые коалиции, тайное противоборство и замаскированные приготовления — все это становится явным и связывается с симптомом. Поскольку члены семьи постоянно предпринимают попытки восстановить свою посылку путем диссоциирования симптома, психотерапевт продолжает отрицать посылку, присоединяя ее. Когда семья наконец принимает новую посылку, то вполне возможно, что изменение произойдет неожиданно и в непредвиденном направлении. “Поскольку лишь некоторые из персональных характеристик элементов полностью абсорбируются и утилизируются системой, все остальные остаются доступными и могут найти применение при построении работающей системы семьи, когда, например, равновесие старой уничтожено... Данное взаимодействие не требует упорной и продолжительной работы со стороны психотерапевта, а требует лишь способности воспользоваться подходящим случаем в нужное время” (Сельвини Палаззоли и др., 1978, стр. 199).