ЭЛЕКТРОННОЕ ПОДСЛУШИВАЮЩЕЕ УСТРОЙСТВО «ШЕРЛОК»! 16 страница

С этими словами Фрэнк Гриффит отвернулся от Барретта, обошел машину и сел за руль. Барретт украдкой бросил взгляд в сторону дома. Мэгги до сих пор не было. Он сел в машину и отъехал чуть дальше. «Бентли» свернул на подъездную дорогу. Барретт проводил его взглядом, произнес еще одну молитву за Мэгги и закрыл глаза. Потом открыл их и проехал немного вперед, чтобы было лучше видно.

Он увидел, как Гриффит вышел из гаража, открыл дверь и скрылся в доме.

Бедная Мэгги.

Делать было нечего, оставалось только ждать.

Потом он заметил какое-то движение. Кто-то выскочил из-за дома, и через лужайку стремглав пронеслась женская фигурка.

Мэгги, запыхавшись, подбежала к машине.

— О господи, я так испугалась.

— Залезай, — скомандовал Барретт.

Она села впереди.

— В дом я попала, Майк, но мне пришлось спрятаться от сиделки, которую наняли вместо меня. Она помогала тете Этель спуститься вниз. Потом мне удалось наконец пробраться в кабинет, но, когда я выходила оттуда, меня заметила тетя Этель. Она знала, что меня уволили, и мне пришлось сказать, что я вернулась за личными вещами, которые забыла. Ей захотелось поболтать. Она сказала, что я не должна была ссориться с ее мужем, что ей жаль, что она пыталась уговорить его разрешить мне остаться. Время шло, и я умирала от нетерпения. Потом я услышала шум на улице, увидела столкновение ваших машин и сказала ей, что нужно посмотреть, что там произошло. Я выбежала из дома и увидела вас с дядей Фрэнком. Пришлось опять спрятаться за углом. Когда хлопнула входная дверь, я помчалась через лужайку. Фуф. И вот я здесь!

Барретт развернулся и на большой скорости спустился с холма. У заправочной станции он остановился и протянул руку:

— Она у тебя, Мэгги?

Девушка улыбнулась, достала из сумочки почтовую открытку и положила на его ладонь.

— Вот твои ключи к царству.

Он смотрел на глянцевую фотографию санатория «Саннисайд». На обратной стороне был текст. Справа — адрес и имя Фрэнка Гриффита, а слева все пространство, отведенное для сообщения, было до последнего миллиметра заполнено мелким почерком. Более-менее легко можно было разобрать только подпись: «Касси Макгро».

— Текст и подпись написаны разными почерками, — заметил Барретт. — Давай проверим, настоящая подпись или нет?

Из внутреннего кармана пиджака он достал фотокопии, сделанные в Парктаунском колледже, и развернул их. Потом положил обратную сторону фотографии, на которой были сняты О'Фланаган, Джадвей и Касси Макгро, рядом с почтовой открыткой.

— Ну? — спросила Мэгги.

— Старая написана твердой рукой, а эта похожа на кардиограмму, но и тут, и там одинаковые плоские верхушки у «г» и похожие на стрелы точки над «i»… — Он поднял голову и улыбнулся. — Да, подпись сделана той же самой рукой. Мы нашли Касси Макгро.

— Слава богу.

— И благодаря тебе. — Майк вновь завел машину. — Куда тебя отвезти?

— Я надеялась, что ты отвезешь меня домой.

— Домой?

— К себе.

Он уже собрался трогаться с места.

— У меня только одна кровать, Мэгги, одна двуспальная кровать.

— Двуспальная — значит, для двоих, так ведь?

Он накрыл ее руки, лежавшие на коленях, своими.

— Я говорил, что люблю тебя?

— Почему бы тебе не сказать это позже?

— Позже мне придется улететь в Чикаго.

Мэгги подалась к нему, приоткрыла губы, и они поцеловались, соприкоснувшись языками. Потом она прошептала:

— Неужели Касси не может подождать до завтра?

— Может.

Он отпустил ее, и машина тронулась с места.

 

 

Чикаго не просто город, который находится на полпути между Лос-Анджелесом и Нью-Йорком, подумал Барретт. У него яркое и запоминающееся лицо.

Стольким враждебным глазам он казался некрасивым. Карл Сэндберг назвал его «самым большим убийцей свиней в мире», Арнольд Беннетт — «окраиной Варшавы», а Редьярд Киплинг — «грязным городом, в котором жили дикари». Для тех, кто знал Чикаго лучше, это был город, в котором были «Трибьюн» и Вейчел Линсдей, сестры Эверли и Джейн Аддамс, Аль Капоне и Эдгар Ли Мастерс, Сэмюэль Инсалл и Маршал Филд. Для любящих и знающих город людей Чикаго был «Петлей», надземкой, университетом, Центральным Иллинойсским вокзалом, небоскребом «Сирс и Робак», парком Линкольна, Лейк-Шор-драйв, Кук-Каунти, Городом ветров. Это был красивый, устрашающий и волнующий город, который всегда покидаешь в ранней юности и который навсегда остается в сердце.

Как и во многих городах и людях, в нем было много всего, и плохого, и хорошего, думал Барретт, выглядывая в окошко такси, но это явно был не тот город, в котором можно найти Касси Макгро, когда-то жившую в Париже на Монпарнасе.

Тем не менее она в Чикаго, и через какие-то минуты они встретятся лицом к лицу. И его родина, где он провел юность, почти забытая, неожиданно показалась ему прекрасной.

Майк Барретт оставил Мэгги, когда уже совсем рассвело, улетел из Лос-Анджелеса и теперь, во вторник, находился в Чикаго. В небе солнце неуверенно сражалось с целой армией воинственных тучек, но в конце концов проиграло сражение. Он уже проехал большую часть расстояния между отелем «Восточный посланник» и санаторием «Саннисайд», который находился на окраине чикагского Норт-Сайда, и, несмотря на пасмурный день, чувствовал, как в нем кипит энергия. Его переполняло ожидание.

Подняв окно такси, Майк Барретт как бы прогнал мысли о Чикаго, постарался забыть Мэгги и не думать о бесполезном дне, который предстоял Эйбу Зелкину в суде, и наконец сосредоточил все внимание на предстоящей встрече с Касси Макгро.

Почти автоматически, будто это превратилось в привычку, он достал из кармана почтовую открытку и в который уже раз перечитал ее. «Узнала из газеты о том, что произошло с Вашим сыном, и что Вы во всем вините „Семь минут“ и их автора. Я была подругой мистера Джадвея и вдохновила его на создание книги. Клянусь жизнью нашей дочери Джудит, которая сейчас служит Богу, как ее отец когда-то служил человечеству, что мистер Джадвей написал „Семь минут“ с одной-единственной целью: освободить сегодняшнюю молодежь от страха перед сексом. Книга не могла причинить вреда Вашему сыну, наоборот, она поможет ему обрести веру в себя и спасет его. Леру и остальные не знают правды. Поверьте мне и будьте милосердны. Искренне Ваша, Касси Макгро».

«Я верю тебе, Касси, — хотелось крикнуть Барретту, — какой бы ни была твоя правда, но поверишь ли ты мне, когда я попрошу разворошить прошлое? Хватит ли у тебя смелости нарушить свое уединение, рискнуть скандалом и выступить, чтобы спасти живых? Поможешь ли ты нам, Касси?»

Машина остановилась. Таксист выключил счетчик, повернулся и сообщил сумму.

Доставая бумажник, Майк Барретт склонил голову и посмотрел в окно. Санатории такого рода были ему хорошо знакомы. В одном из них, только на Востоке, провела последние годы жизни его мать. То, что он сейчас видел, лишний раз подтверждало его убеждение: у всех у них были одинаковые фасады, все они были одноэтажными, с белыми стенами и чем-то походили на тюрьму. «Саннисайд» отличался от виденных им на Востоке только тем, что по обе стороны от высоких стеклянных дверей стояли горшки с геранью, придавая санаторию более дорогой и ухоженный вид.

Барретт расплатился с таксистом, дав чаевые, быстро вылез из машины и направился по короткой цементной дорожке к «Саннисайду».

Помня санатории, в которых доживала свою жизнь его мать, он ожидал что вот-вот вдохнет слабый запашок мочи и моющих средств, но, к удивлению и радости Барретта, внутри пахло сиренью. Просторный коридор устилала широкая ковровая дорожка. Впереди виднелись стеклянные двери во внутренний дворик, заставленный ящиками с яркими цветами. В центре этого цветочного великолепия, под яркими разноцветными зонтиками стояло несколько металлических столиков, но, за исключением пожилого джентльмена в шляпе, просторном свитере и мешковатых брюках, который клевал носом на стуле, в дворике никого не было.

В регистратуре, расположенной от дверей во дворик, сидела аккуратно одетая и похожая на херувима медсестра. Она с любопытством посмотрела на посетителя.

Майк Барретт представился и объяснил, что прилетел из Лос-Анджелеса, чтобы встретиться с главным врачом санатория. Девушка несколько минут наводила справки по внутренней связи, потом его направили в кабинет главврача. Майк прошел мимо комнаты психотерапии, огромной комнаты отдыха, где работали телевизоры, доски объявлений, и очутился в небольшом кабинете главного врача санатория «Саннисайд». Сейчас он сидел напротив мистера Холлидея, который напоминал чисто выбритого Христа Спасителя, если можно представить себе Христа с лицом бухгалтера. Он встретил Барретта немного настороженной улыбкой. Хотя Барретт явился неожиданно, он мог оказаться родственником потенциального пациента. Погладив пуговицу «Ротари-клуба», Холлидей сказал:

— Вы прилетели из самого Лос-Анджелеса, только чтобы встретиться со мной? Или я неправильно понял? Хотите устроить к нам какого-нибудь знакомого или родственника?

— Я хотел поговорить с вами и одной из ваших пациенток.

— Лос-Анджелес… Я был там на конференции лет пять назад, — с теплотой произнес мистер Холлидей, и Барретт сразу догадался, что доктор приезжал без жены. — Времени для осмотра города почти не было. Мы побывали только в Диснейленде и Ноттс-Берри-Фарм. Огромный санаторий и курорт.

— Никогда не задумывался об этом, — с улыбкой ответил Барретт.

— Ну что же… — Мистер Холлидей слегка подвинул арифмометр и высыпал пепел из пепельницы в корзину для бумаг. — Чем могу служить, мистер Барретт?

— Я хотел бы встретиться с одной из ваших пациенток… или, если будет нужно, с одной из сестер. Только не знаю, с которой.

Мистер Холлидей взял карандаш.

— Имя пациентки?

— Касси Макгро.

Главный врач нахмурился.

— Она белая?

— Да.

— Кроме двух старших сестер, весь персонал в санатории цветной. Что-то не припоминаю у нас пациентки с такой фамилией. — Он взял бумаги. — Макгро, говорите? Сейчас посмотрим.

Он пролистал первые страницы, потом провел карандашом по странице с фамилиями пациентов, начинавшимися на «М».

— Сейчас у нас в санатории больше ста пациентов, но, боюсь, ни одной Макгро. Ни одной фамилии, даже отдаленно похожей на эту. Может, вы говорите о женщине, которая когда-то была здесь, но сейчас ее у нас нет? В таких санаториях, знаете ли, пациенты постоянно меняются. — К нам привозят старых людей, которые обижаются и считают, что их посадили чуть ли не в тюрьму. Им, конечно, одиноко. Когда раз или два в неделю их навещают родственники, они постоянно выслушивают жалобы на администрацию. Родственники с самого начала чувствуют вину, поэтому они обычно верят жалобам и рано или поздно перевозят своих отцов и матерей в другие санатории, но там выслушивают такие же жалобы. После двух-трех переездов они начинают понимать, что виноваты не мы, а старческий синдром. Так что, наверное, ваша Касси Макгро была…

— Мистер Холлидей, она находилась у вас две с половиной недели назад.

— В самом деле? Сейчас проверим списки выбывших за прошлый месяц.

Он открыл ящик стола, потом другой и наконец нашел нужные документы. Медленно прочитал первую страницу, нахмурился и положил бумаги обратно в ящик.

— Никакой Макгро в «Саннисайд» не было ни две с половиной недели назад, ни вообще в прошлом месяце. Извините, мистер Барретт. Может, вы ошиблись санаторием?

Барретт достал почтовую открытку и фотокопии из Парктауна и протянул открытку главному врачу.

— Ваша?

Мистер Холлидей посмотрел на лицевую сторону карточки.

— Да, наша. Мы раздаем их нашим пациентам и дарим посетителям в рекламных целях.

— Переверните ее. — Когда Холлидей перевернул открытку, Барретт добавил: — Касси Макгро подписала одну из ваших открыток… это точно ее подпись… из текста ясно, что она живет здесь.

— Нелегко разобрать, что здесь написано, — пробормотал мистер Холлидей, читая послание. — Да, судя по всему, она пациентка…

— Естественно, текст написан не ее рукой, но подпись принадлежит Касси Макгро. Можете как-нибудь это объяснить?

— Да. — Главврач поднял голову. — В этом нет ничего странного. Большинство из наших пациентов страдают артритом, или у них дрожат руки, поэтому они часто просят посетителей писать за них. Некоторые благотворительные организации каждые две-три недели присылают к нам добровольцев, чтобы они писали за больных, читали им вслух, развлекали. Так что, наверное, эта открытка была написана одним из таких добровольцев и подписана самой пациенткой.

— Если все эти добровольцы из одной организации, тогда я мог бы…

— Нет, человека, который написал эту открытку, искать бесполезно. Десятки благотворительных организаций, сотни добровольцев.

— А дата никак не поможет?

— Я вас понимаю. Хорошо, я попрошу старшую сестру проверить. — Он перечитал текст и в конце что-то вспомнил. — Джадвей… Как же я сразу не вспомнил. Газеты только о нем и пишут. Процесс против непристойности.

— Я защитник на этом процессе.

На лице мистера Холлидея появилось выражение почтения.

— Почему же вы сразу не сказали? К нам не каждый день приезжают знаменитости. Конечно, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь. — Он помахал открыткой. — Это имеет какое-нибудь отношение к процессу?

— Самое прямое, — ответил Барретт и принялся рассказывать о прошлом Касси Макгро, о ее отношениях с Дж Дж Джадвеем и о том, как важно защите найти ее.

Холлидей очень внимательно выслушал Барретта и сказал:

— Она была той еще штучкой, да? Но боюсь, у нас нет ни одной такой пациентки.

— Почему нет? Пожилые люди, которые в старости остаются одинокими, должны где-то доживать последние годы. Касси сейчас шестьдесят с лишним лет. Она могла превратиться в немощную старуху. Нам известно, что у нее никого не осталось. Почему же она не может быть здесь?

— Все верно, — сказал мистер Холлидей с нотками почтения в голосе. — Я сейчас проверю наши списки и буду искать Касси Макгро, как золотую жилу.

После пятиминутных поисков Холлидей вновь не нашел ни Макгро, ни какой-то другой пациентки с фамилией, хотя бы отдаленно похожей на Макгро.

— Ничего? — упавшим голосом спросил Барретт.

— Ничего. Разве что она записана у нас под девичьей фамилией. Это — единственная возможность.

— Макгро и есть ее девичья фамилия, — сообщил Барретт, — но вскоре после смерти Джадвея она недолго была замужем.

— Может, поэтому мы и не можем найти ее. Какую фамилию она носила в браке?

— Не знаю, — с несчастным видом ответил Барретт. — А имя, мистер Холлидей? Среди ваших пациенток нет каких-нибудь Касси, пусть с другими фамилиями?

— Посмотрю еще раз. — Главный врач вновь принялся водить пальцем по спискам. Наконец он поднял голову и разочарованно посмотрел на Барретта. — И Касси нет.

— Давайте попробуем по-другому. — Барретт протянул врачу фотокопию. — Здесь образец почерка Касси и ее подпись, относящаяся к тридцатым годам. У нас имеется открытка с ее теперешней подписью. Видите, они не идентичны, но очень похожи. Нельзя ли сравнить их с подписями ваших больных? В конце концов, подпись — то же самое, что отпечатки пальцев.

Мистер Холлидей покачал головой:

— Нет. Мало кто из них подписывается, а если и подписывается, то каждый день по-разному. У нас нет образцов подписей наших пациентов. Документы обычно подписывают родственники, которые привозят их к нам. Я не хочу весь день до вечера ходить и собирать у них автографы, потому что это смутит тех из них, кому трудно писать, а некоторые могут просто отказаться. Если бы вы дали мне несколько недель…

— У меня нет и нескольких дней, мистер Холлидей. Ладно, идея неудачная. Нельзя ли послать сестру с этой открыткой, чтобы она показала подпись Касси всем пациенткам? Я не хочу мешать вашей работе, но это…

— Вот что я вам скажу, — прервал его Холлидей. — Я сделаю это сам. — Я сделаю даже больше… Не только покажу каждой нашей пациентке эти подписи, но и спрошу, узнает она их или нет, и знакомо ли ей имя Касси Макгро. Некоторые могут сейчас дремать, но я их разбужу. Я всех опрошу сам, если вы не возражаете. Это займет с полчаса.

— Возражаю? Я не могу выразить, как я вам признателен. К сожалению, не знаю, чем можно отплатить вам за ваше участие.

Мистер Холлидей подошел к двери.

— Есть способ. Если я найду вам Касси Макгро, вы пришлете мне «Семь минут» со своим автографом.

— Если вы ее найдете, я пришлю вам десять книг, — пообещал Барретт, вставая. — Если же мы ее не найдем, боюсь, книг вообще не будет.

— Если хотите, можете посмотреть телевизор в комнате отдыха.

— Я лучше пройдусь и через полчаса вернусь.

— Нет, возвращайтесь через сорок пять минут.

После ухода главного врача Барретт сел, закурил трубку и задумался. Разочарование переросло чуть ли не в физическую боль. Он вспомнил, на что им с Мэгги пришлось пойти, чтобы попасть сюда, как много они с Зелкином поставили на карту, и печально подумал, что, находясь так близко к Касси Макгро, он все же так же далеко от нее, как и неделю или месяц назад.

Дверь открылась, и мистер Холлидей заглянул в кабинет.

— Вы еще не ушли? Только что проверили с сестрой благотворительные организации, которые присылали своих людей две с половиной недели назад. Не повезло даже больше, чем я думал. В тот день к нам приехал автобус с пожилыми, но здоровыми людьми, которые во время отпусков разъезжают по стране, заглядывая в санатории для престарелых, чтобы подбодрить своих менее везучих сверстников. Нет не то что их имен, но мы даже не знаем, откуда они. Извините. Сейчас иду опрашивать пациенток.

Разочарованный, но продолжающий цепляться за последнюю надежду, Барретт наконец покинул кабинет главного врача. Теперь в коридоре попадались люди. Несколько старушек передвигались в креслах-каталках. Одна медленно шла вдоль стены, держась за перила. На улице наконец выглянуло солнце, и во дворике сидели с полдюжины старушек в шалях и халатах и несколько стариков с тросточками.

И вновь на Барретта нахлынуло разочарование. Одна из этих женщин могла быть Касси Макгро.

Но которая?

Если только она не решила спрятаться от внешнего мира, то, конечно, признается главврачу, когда увидит свои подписи и услышит свое имя. На это он и надеялся. И пошел с этой надеждой бродить по Чикаго.

Вернулся Барретт через пятьдесят минут, а мистер Холлидей уже ждал его.

— Все, к сожалению, получилось так, как я и думал, мистер Барретт. Никто не вспомнил имя Макгро. Или среди них нет мисс Макгро, или мисс Макгро не хочет быть узнанной. Боюсь, что дела неважные, мистер Барретт. Не знаю даже, что еще вам посоветовать. Наверное, ее имя можно внести в список без вести пропавших вроде Чарли Росса, Амброза Бирса, судьи Картера и других.

— Боюсь, вы правы, только мне ужасно не хочется признавать это, — кивнул Барретт.

Он забрал открытку и фотокопию и начал засовывать их в карман, но нащупал там другие фотокопии. Достав их, посмотрел и протянул одну мистеру Холлидею.

— Я вам это не показывал? Это копия старинной фотографии Касси Макгро в Париже в тридцатые годы. Может, стоит показать ее пациентам?

— Едва ли. Если они никак не отреагировали на подписи и имя, то и тут ничего не получится.

— А ваш персонал? Может, кто-нибудь из сестер узнает лицо на фотографии или вспомнит, кому оно принадлежит?

— Совсем мало шансов, мистер Барретт. На этой фотографии двадцатилетняя девушка. Сомневаюсь, что кто-нибудь заметит сходство между двадцатилетней девушкой и шестидесятилетней или даже семидесятилетней старухой.

Майк Барретт решил предпринять последнюю отчаянную попытку.

— Я хотел бы предложить награду, мистер Холлидей. — Он вернул открытку главному врачу. — Не могли бы вы показать фотографию и открытку своим сестрам и передать, что если кто-нибудь из них что-нибудь вспомнит, то получит сто долларов? Пусть она позвонит в отель «Восточный посланник».

— Ну… я не знаю. Большинство сестер дневной смены уже видело открытку, а от старинной фотографии совсем никакого проку. По-моему, бесполезно…

— Просто на всякий случай, мистер Холлидей.

— Уверяю вас, я хочу помочь вам. Для нас будет неплохой рекламой, если вы найдете в «Саннисайд» Касси Макгро, но не думаю, что эти две карточки могут что-нибудь дать. Ну, разве что ради вашего успокоения… В четыре часа заступает вечерняя смена. Знаете, что я сделаю? Я приколю фотографию и открытку к щиту объявлений и напишу, что, если кто-нибудь узнает ее или вспомнит об открытке, пусть свяжется со мной или с вами в «Посланнике». И напишу о награде. Ну как?

— Больше мне не о чем просить.

— В четыре, когда заступит вторая смена, меня не будет, но я загляну в санаторий часов в восемь. Так что если я что-нибудь выясню, то свяжусь с вами. Только, если откровенно, мистер Барретт, я бы на вашем месте приготовился к неудаче.

— Знаю.

Главный врач проводил Барретта до выхода на улицу. У двери Майк остановился.

— Я буду в отеле до восьми часов, мистер Холлидей. Если до этого времени вы не позвоните, я уеду домой.

— Вы не можете выиграть дело без Касси Макгро?

— Нет, — бесцветным голосом ответил Майк Барретт и вышел из здания.

 

К половине шестого он нуждался в спиртном и сейчас сидел в полумраке бара «Памп-рум» в отеле «Восточный посланник».

Майк Барретт провел несколько часов в номере над раскрытым телефонным справочником. Он обзванивал все санатории и дома престарелых в округе Кук, монотонно задавая один и тот же вопрос: есть ли у них пациентка по имени Касси Макгро? И получал один и тот же отрицательный ответ.

Эта неудачная попытка была предпринята с отчаяния и, естественно, ни к чему не привела.

Обзвонив все санатории, он позвонил Донне Новик в Лос-Анджелес, попросил рассказать о своей неудаче Эйбу Зелкину и поинтересовался, как дела в суде. Зелкин звонил и сказал, что Дункан расправляется со всеми свидетелями защиты на перекрестных допросах.

Когда Барретт положил трубку, его настроение окончательно испортилось и ему страшно захотелось позвонить домой, чтобы просто услышать голос Мэгги. Однако он на всякий случай решил не занимать телефон, потому что шел пятый час.

Майк выкурил полкисета табака, но телефон так ни разу и не зазвонил.

И вот сейчас, оставив сообщение телефонистке, где его искать, он спустился вниз забронировать билет на самолет в Лос-Анджелес, а потом отправился в «Памп-рум», чтобы попытаться заглушить боль.

Барретт пил коктейли, но это не помогало. Он спрашивал себя, имеет ли право бедный неудачник, совершенно бесперспективный адвокат средних лет просить Мэгги Рассел разделить с ним судьбу? Она была прекрасная девушка, и он с удовольствием вспомнил ее. На сердце сразу стало легко, и Майк почувствовал возбуждение. Он понял, что вчерашней ночью впервые в жизни познал полные и совершенно откровенные отношения с настоящей женщиной.

Роман с Фей был совсем другим из-за однообразности их отношений. Он чувствовал себя не партнером, а обыкновенным жеребцом, который внушал ей, будто она нормальная женщина. Другие его любовницы, до Фей, были еще хуже. Романы с ними напоминали танец, в котором партнеры двигаются под разную музыку.

Долгие годы Майк чувствовал себя отверженным и думал, что на земле нет женщины, с которой он мог бы связать свою судьбу. Он то и дело читал в книгах о фантастических отношениях между мужчинами и женщинами и испытывал разочарование и тоску, потому что страдал комплексом неполноценности. На основе своего романтического опыта он сделал вывод, что всякие отношения с женщинами определяются в основном постелью.

Только вчера Барретт понял, что во всех этих книгах писали неправду, что его обманули.

Он начал понимать, что честно, а что ложно в отношениях между мужчиной и женщиной, еще когда готовился к процессу. Вчера ночью он впервые испытывал это на себе.

Процесс научил его распознавать ложь в самых лучших эротических книгах. И теперь Майк мысленно поблагодарил своих учителей.

Спасибо вам, профессор Эрнст ван дер Хааг, учитель номер один, за то, что показали фикцию порнографии. «Секс бушует в пустом мире, в котором люди используют друг друга, в мире без любви и ненависти, без благородных мыслей и чувств. Чувства низведены до голых ощущений типа боли и удовольствия, и люди непрерывно чисто механически занимаются сексом только забавы ради».

Спасибо вам, Жак Барзун, учитель номер два. «Обычно половой акт в литературе начинается с краткого вступления, потом — кровать. Мужчина раздевает женщину или заставляет женщину раздеться самой. Внимание читателя привлекается к какой-нибудь одной части женского тела, а потом почти с космической скоростью следует описание собственно секса. В большинстве случаев попытка заканчивается успехом, несмотря на отсутствие подготовки, которая необходима, если верить теории, но мало кто задумывается над последствиями. Чаще всего читатель может найти единственное завершение полового акта в самом оргазме… Современное совокупление в литературе является вымыслом, приемом, направленным на исправление тех или иных пробелов и огрехов в нашей культуре и воспитании».

Спасибо вам, профессор Стивен Маркус, учитель номер три. В «Порноутопии» вы описали, так сказать, эротический ландшафт. «…Два громадных белоснежных холма… Дальше вниз пейзаж меняется. Справа и слева тянутся два гладких белых горных кряжа, в точке соединения которых растет темное дерево… Оно иногда именуется чащей и имеет треугольную форму. Еще оно похоже на кедровую рощу, в центре которой находится темная романтическая расселина. В этой расселине спрятаны чудеса природы… Это центр Земли и дом человека». Природа порноутопии — «огромная женщина, лежащая на спине… Что касается мужчины, то он в порноутопии не является частью природы. Это не человек, а громадный пенис в состоянии возбуждения, к которому и прикреплена человеческая фигура».

Такова сказка о мужчине и женщине, которую в случае необходимости нужно защищать, но в которую никогда нельзя верить.

В жизни и честной литературе все оказалось совсем иначе. Реальность, по словам профессора Маркуса, в меняющихся чувствах и эмоциях людей. Реальность по Барзуну включала в себя нежность и смущение любви, ее ощущения и фантазии. Реальность заключалась в мыслях джадвеевской Кэтлин. В его чувствах к Мэгги. Еще во многом.

И все же, несмотря на уверенность в своих чувствах к Мэгги, уверенность в том, что они подходят друг другу, Майка тревожили ее чувства к нему. Ведь им придется жить вместе долгие годы. Мэгги была так одинока, что теперь способна отдать свою любовь, силы, способность к деторождению неудачнику. В этом мире неудачник — мужчина лишь наполовину, а Мэгги нуждалась в настоящем мужчине. В случае проигрыша процесса он никогда не сможет попросить ее выйти за него замуж, и, даже наберись он наглости, едва ли она согласится.

Он хотел заказать третий коктейль, когда услышал:

— Мистер Барретт!

Барретт оглянулся, увидел, что в бар вошел метрдотель, и поднял руку.

— Мистер Барретт, вас к телефону.

Барретт быстро расплатился, догнал метрдотеля и спросил:

— Международный или местный?

— Не знаю, сэр. Телефонная будка в холле.

Майк Барретт торопливо вошел в будку, снял трубку и представился.

Звонили из Чикаго.

— Мистер Барретт, — произнес женский голос. — Я звоню по поводу награды…

— Да? — Он сразу напрягся. — Кто это?

— Меня зовут Эвис Джефферсон. Я ночная сиделка в санатории «Саннисайд». Я была занята, поэтому только сейчас увидела записку на доске объявлений. Мистера Холлидея нет, и я решила сразу позвонить вам. Там написано, что вы заплатите сто долларов человеку, который поможет вам найти мисс Макгро.

— Пр… правильно, — заикаясь, согласился он.

— Я могу вам помочь. Я говорю о фотографии.

— Вы узнали женщину на фотографии, мисс Джефферсон? Она была сделана почти сорок лет назад.

— Я видела эту фотографию раньше, мистер Барретт.

— Где?

— Здесь, в санатории. Я даже могу показать ее вам, если хотите.

— Дорогая вы моя, именно этого я и хочу! Немедленно выезжаю. Дождитесь меня. Я буду через двадцать минут. Встретимся у регистратуры.

 

Эвис Джефферсон ждала его у регистратуры «Саннисайд». Она была высоченной (дюйма на три-четыре выше его) белозубой негритянкой с кожей чернильного оттенка. Облаченная в белоснежный халат Эвис дружески пожала ему руку. Она была образчиком кипучей энергии и сразу понравилась Майку Барретту.

— Пойдемте со мной, — сказала негритянка и повела его по коридору.

Он неловко нес букет роз, которые возможно, понравятся Касси Макгро, если она все-таки существует, и чувствовал себя как школьник, который идет на первый урок.

Когда они свернули за угол, Эвис Джефферсон сказала:

— В прошлом году весной мы убирались в палатах. Я проверяла чемоданы в палате тридцать четыре «А», искала, нет ли там какой-нибудь годной одежды, и наткнулась на один из старинных альбомов, ну тех, в которые нужно вклеивать фотографии. Мне стало любопытно, потому что всегда думаешь о пациентах только как о старых людях и забываешь, что они когда-то тоже были молодыми. Я открыла альбом, чтобы посмотреть, какой эта женщина была в молодости. Внутри было много снимков, а среди них — сделанные в Париже. Она рассказывала мне, что много путешествовала и жила за границей, но я не очень-то верила. Там-то мне и попалась эта фотография, на которой она стояла с двумя джентльменами перед Эйфелевой башней. Я запомнила снимок, потому что у женщины были такие веселые глаза, она была такой радостной и энергичной. И еще из-за того, что на снимке, как и на вашем, был оторван угол. Я не сомневаюсь, что эта та же самая фотография.