ЭЛЕКТРОННОЕ ПОДСЛУШИВАЮЩЕЕ УСТРОЙСТВО «ШЕРЛОК»! 17 страница

— Лицо Джадвея было оторвано?

— Не знаю, чье лицо.

— Она когда-нибудь говорила о Джадвее?

— Кажется, нет. Кстати, я ни разу не слышала от Кэти и о Касси Макгро.

— Какая у нее фамилия?

— У Кэти? Миссис Кэтрин Салливан.

— Салливан. — Барретт попробовал фамилию на вкус. Она так долго ускользала от него. — Наверное, это фамилия человека, за которого она вышла замуж вскоре после смерти Джадвея. Он погиб во время Второй мировой войны. Она когда-нибудь говорила о нем?

— Пару раз, только не называла Салливаном. Говорила как-то, что овдовела и это заставило ее девочку обратиться к Богу.

— Понятно. Значит, она — Кэтрин Салливан. Отлично, загадка фамилии разгадана, но интересно, откуда взялось имя Кэтрин?

Едва он успел задать себе этот вопрос, как нашел ответ. Несколько недель назад он наткнулся в «Бен Фремонт бук эмпориум» на книгу под названием «Происхождение имен», в которой описывались христианские имена и производные от них. Он тогда посмотрел свое имя и имя Зелкина. Барретт узнал, что имя Майкл вовсе не ирландское, как он всегда думал, а еврейского происхождения и означает «похожий на Бога», а уменьшительное от него — Майк. Еще он выяснил, что Абрахам тоже еврейское имя, означает «отец множества детей» и имеет одно уменьшительное — Эйб. Увлеченный Майк Барретт начал просматривать другие имена. Касси оказалось древнегреческим именем, значило «чистая» и было одним из уменьшительных от имени Катерина. И только сейчас до него дошло, что еще одним вариантом имени Катерина было Кэтлин, имя героини «Семи минут».

Барретт забыл о своих исторических изысканиях и вспомнил о них только сейчас. Теперь все стало ясно. После женитьбы Касси отказалась от своего прошлого и приняла новое имя, но, как бы отдавая дань бессмертию героини и Джадвея, она сохранила очень тонкую нить, связывающую ее с прошлым, и назвалась Кэтрин.

Мисс Джефферсон остановилась перед открытой дверью, рядом с которой на стене было написано: «34-А. 34-Б», и сказала, указывая полусогнутым пальцем:

— Сюда.

Майк вошел вслед за ней. В комнате стояли две односпальные кровати, аккуратно заправленные красновато-коричневыми покрывалами и разделенные больничной ширмой. Стеклянные двери за кроватями вели во внутренний дворик.

Мисс Джефферсон дотронулась до изголовья первой кровати.

— Это кровать Кэти. Мы разрешаем ей после ужина немного погулять перед сном.

Барретт внимательно посмотрел на уголок Касси, такой далекий от парижского «Дома» и «Брэссьер Липп». В изножье стоял столик на колесах с полупустым стаканом апельсинового сока и розовыми таблетками в бумажном стаканчике. В изголовье на металлическом ночном столике стоял графин с водой, стакан, транзистор, лежали очки.

Барретт повернулся. Эвис Джефферсон стояла на коленях перед встроенным гардеробом, из которого она достала коричневый чемодан. Она открыла его, но Майк не видел, что она делает. Потом негритянка издала победный возглас и достала прямоугольный фотоальбом в голубом переплете из искусственной кожи.

Майк Барретт так часто терпел разочарования, что решил в последний раз усомниться.

— Мисс Джефферсон, интересно, Кэтрин Салливан, которой принадлежит этот альбом, хоть немного похожа на девушку с той старинной фотографии на фоне Эйфелевой башни?

— Конечно нет. Кто будет похож сам на себя после стольких лет? Возьмите меня, к примеру. Неужели я сейчас похожа на себя, какой была в школе? Ни капельки.

— Тогда как мы узнаем, что на фотографии из альбома мисс Салливан изображена она сама? Может, это просто подарок на память от Касси Макгро, с которой она дружила.

Эвис Джефферсон широко улыбнулась, показывая кривые зубы.

— Вы очень любите сомневаться. В альбоме есть много других ее фотографий, под некоторыми из них она написала: «Я в Париже в тридцать пять». Я хочу сказать, что на них та же самая женщина, что и на этом снимке, сделанном перед Эйфелевой башней. Сейчас сами увидите.

Мисс Джефферсон начала листать страницы, потом неожиданно остановилась и протянула альбом Барретту.

На развороте было четыре фотографии. Две совсем выцвели и стали хрупкими. Слева была приклеена фотография, которую Майк нашел в коллекции Шона О'Фланагана — с самим ирландцем, Касси Макгро и обезглавленным Джадвеем. Рядом находилась фотография Касси на фоне какого-то средневекового здания, а под ней была надпись: «Музей де Клюни, окт. 1936». Почерк был тот же, что и на фотокопии снимка, которая лежала у Майка в кармане. На одной фотографии на первой странице Касси снялась, очевидно, в Понт-Нефе, потому что на заднем плане виднелась Сена. На другой она шутливо отдавала честь, стоя навытяжку под табличкой с названием улицы «Бульвар Сен-Мишель».

Вспомнив о присутствии долговязой сестры, которая заглядывала через его плечо, Майк Барретт торопливо пролистал весь альбом от начала до конца. Страницы в большинстве своем оказались пустыми. Кроме четырех уже виденных, он нашел еще от силы десяток фотографий. Два совсем древних снимка — наверное, родителей Касси, детские фотографии: Касси в вагоне, на санях, на дереве. Молодой Шон О'Фланаган в Париже. Несколько снимков Касси в Цюрихе и один из Венеции, на котором она кормила голубей на площади Святого Марка. Единственная фотография кудрявой девочки лет четырнадцати с простым неулыбчивым лицом и подписью «Джудит». Очень светлый из-за плохой выдержки снимок молодого солдата с короткой стрижкой и кривой улыбкой в форме рядового Соединенных Штатов Америки. Несомненно, Салливан перед отправкой на фронт. И наконец, последняя фотография. Людей нет. Простая дверь, над которой ясно видна надпись: «„Этуаль-пресс“, 18, рю де Берри».

Барретт долго смотрел на последнюю фотографию, и его руки слегка дрожали. Вот оно, последнее доказательство. Он закрыл альбом. Наконец он нашел Касси Макгро.

Эвис Джефферсон спрятала альбом в чемодан и поставила его в гардероб на верхнюю полку.

— Где она? — нервно поинтересовался Барретт.

— В комнате отдыха. Я всегда оставляю ее там в кресле-каталке после ужина. Хочу, чтобы она посидела с кем-нибудь перед сном.

Барретт взял букет роз и сказал:

— Идемте.

Они опять вышли в коридор и направились в комнату отдыха. Мисс Джефферсон одобрительно посмотрела на него.

— Вы правильно сделали, что принесли розы. Когда я увидела на доске объявлений записку, я подумала, что вы какой-нибудь дальний родственник или что-нибудь в этом роде. Я надеялась, что вы ее родственник, потому что к ней никто не приезжает.

Барретт покачал головой:

— У нее никого не осталось, кроме дочери в монастыре.

— Но фотография меня озадачила, и я спросила о вас старшую сестру. Она рассказала, что вы адвокат, что защищаете в Калифорнии эту сексуальную книжку и что наша Кэти Салливан как-то связана с ней.

— Она была любовницей автора «Семи минут».

— Вы шутите! Наша Кэти? Эта маленькая славная старушка? Господи, вот так смотришь годами на людей и ничего о них не знаешь. В такое трудно поверить, когда видишь эту бабушку в кресле-каталке.

Что-то привлекло внимание Барретта… Кресло-каталка. Он вновь подтвердил свою репутацию сомневающегося человека.

— Почему она в кресле-каталке, мисс Джефферсон? Она ходит?

— Сейчас уже нет. Когда несколько лет назад я пришла в санаторий, она ходила на ходунках после перелома бедра. Не успела Кэти встать на ноги, как опять упала, сломала то же самое бедро и едва не умерла от отека легких после операции. Наша Кэти оказалась крепкой и поправилась, зато сейчас она совсем не ходит. Жалко, знаете ли, потому что, когда вот так сидишь все время, кости становятся хрупкими, силы тают.

— Да, жалко, — согласился Барретт и задумался над сложностями с доставкой Касси в Лос-Анджелес. Мистер Холлидей мог бы одолжить им на несколько дней Эвис Джефферсон, чтобы та присматривала за главной свидетельницей защиты. С каждым новым шагом, с каждым новым словом Касси Макгро становилась все реальнее и реальнее. — А чем она занимается целыми днями? Смотрит телевизор?

— О, она очень мало смотрит телевизор. Ей просто нравится сидеть, дремать и думать, как большинству наших пациентов. Мне иногда интересно, о чем они думают? Я ее раз спросила, но она улыбнулась своей прекрасной доброй улыбкой и ничего не ответила. Жаль, что я не знаю.

— Вероятно, о своей молодости и прошлом. Пожилым людям больше не во что играть.

— Может, да, а может, и нет, — сказала мисс Джефферсон. — Едва ли она много думает о прошлом.

Они дошли до дверей в комнату отдыха.

— Как жаль, что Кэти, или Касси, или как там вы ее называете, почти ничего не помнит.

— Ничего не помнит? — Майк Барретт остановился как вкопанный. Эта мысль ни разу не пришла ему в голову. Это было единственное препятствие, которого он не предвидел, и сейчас он стоял, словно пропустив нокаутирующий удар. — Вы хотите сказать… что она совсем ничего не помнит?

— Она старый человек, — ответила мисс Джефферсон. Потом, увидев выражение лица Барретта, отпустила ручку полуоткрытой двери. — В чем дело?

— Именно на ее память я и рассчитывал.

— Какая жалость! Вы хотите сказать, что она не поможет вам?

— Не поможет, если не сумеет вспомнить свое прошлое.

— Ах, какая жалость! Тогда я не стану брать у вас деньги.

— Нет, вы нашли ее и заслужили деньги. Но кто же мог знать, что у нее старческий склероз? Хотя можно было бы и догадаться. Днем мистер Холлидей показал всем открытку и фотографию, но никто не вспомнил. Касси, наверное, посмотрела на них, но тоже ничего не вспомнила. И все же… — Его вдруг осенило. — Мисс Джефферсон, скажите мне одну вещь. Открытку она подписала сама. Она вспоминает и защищает Джадвея и «Семь минут» и называет себя другом Джадвея. Она вспомнила события почти сорокалетней давности, когда диктовала. Как вы можете объяснить это?

— Вы просто никогда не сталкивались со старостью, мистер Барретт. Старые люди в подавляющем большинстве такие же, как ваша Касси. Сосуды головного мозга постепенно твердеют. Сначала человек теряет ощущение времени. Память мало-помалу ухудшается, пока не исчезает окончательно. Бывает такой склероз, когда больной даже не может вспомнить, кто он. Конечно, Кэти еще не дошла до этого, но она уже близка к полному склерозу. Однако у многих пожилых людей наблюдается одно странное и любопытное явление. Бывают дни, когда они могут вспомнить, что произошло пятьдесят лет назад, но не помнят, с кем только что встречались или что ели пять минут назад. В другие дни они могут вспомнить совсем недавние события, но напрочь забывают прошлое. Один врач сказал, что большую часть времени их мозги похожи на лошадиные. Он имел в виду, что, если лошадь что-нибудь сделает не так и вы накажете ее, то через десять минут она уже забудет, в чем провинилась. Лошадь знает только то, что происходит с ней в данную секунду. Обычно наша Кэти в таком же состоянии.

— Но открытка, мисс Джефферсон.

— Наверное, был один из дней, когда ее память обострилась. Каждый месяц, возможно, у нее выпадает пара таких дней или несколько часов. Объяснить эту открытку легко. Когда я или другая сестра видим, что ее память обостряется, мы пользуемся моментом и читаем ей газеты и журналы, которые оказываются под рукой, чтобы она знала, что происходит в мире. Наверное, то же самое произошло с этой почтовой открыткой… Когда она была написана?

— Около двух с половиной недель назад.

— Значит, скорее всего, в тот день туман ненадолго рассеялся, и я, или кто-то другой, прочитала ей передовицы разных газет, может, новости о политике, убийствах или что-нибудь интересное вроде вашего сексуального процесса. Ей прочитали отчет из зала суда, он запал ей в голову, и Кэти вспомнила Джадвея и его книгу. Потом чтица ушла по своим делам, а ее место занял один из добровольцев, которые помогают пациентам. Кэти еще не забыла, что ей читали, попросила написать открытку и продиктовала текст. Помощник все написал и отправил открытку. Вот и все.

Так оно, скорее всего, и было, и сейчас Барретт понял это. Его надежды, как и память Касси, улетучились. Но по несколько часов один-два дня каждый месяц она многое помнит, и поэтому крошечная надежда еще теплилась.

— В каком она состоянии сегодня? — спросил он.

— Не знаю, я еще не разговаривала с ней. Давайте посмотрим. Она сидит в кресле за дальним столиком у двери во двор. Пойдемте, я представлю вас.

Эвис Джефферсон и Майк Барретт вошли в комнату отдыха. Они миновали группу стариков у включенного цветного телевизора, и Майк Барретт впервые увидел легендарную Касси Макгро.

Он был готов ко всему, но все же понимал, что к такому нельзя подготовиться безупречно. Он понимал, что больше нет очаровательного мальчишки-пострела с Левого берега, так же как нет тридцатых годов, но в глубине души надеялся на чудо. Но хотя бы взглянуть на очаровательную пожилую леди со следами былой красоты и богемным прошлым.

Майк Барретт увидел жалкое подобие женщины. Старушка в большом светло-синем халате, которая наверняка выглядела старше своих лет, с белыми, как снег, непричесанными волосами, тусклыми глазами, впалыми щеками, несколькими жесткими седыми волосинками на подбородке, сморщенной тонкой шейкой, морщинистыми ручками, покрытыми синими венами, и распухшими ногами, сидела за круглым столиком и смотрела не на восковые фрукты в центре стола, не на дворик и даже не внутрь себя.

Любовница Джадвея, страстная, дарящая любовь героиня самой запретной книги в истории человечества, Касси Макгро смотрела в никуда.

Барретт положил уже ненужные красные розы на соседний стул. Мисс Джефферсон взяла его за руку, обвела вокруг стола и поставила перед Касси.

— Привет, Кэти, как дела? — спросила негритянка и потянула Барретта. — Кэти, посмотрите, какого красивого мужчину я вам привела. Это мистер Барретт. Он прилетел из Лос-Анджелеса, чтобы повидаться с вами. Правда, здорово?

Барретт сделал робкий шаг к столу.

— Я очень рад, мисс Макгро.

Голова Касси медленно, очень медленно поднялась, и ее тусклые глаза постепенно сфокусировались на посетителе. Она несколько секунд смотрела на него, потом слегка кивнула, и ее губы разомкнулись в прекрасной улыбке. Эта улыбка как бы показала, что она знает о его присутствии. Потом ее внимание вновь обратилось к предмету, лежащему у нее на коленях. Это был скатанный в шарик «клинекс». Слабые костлявые старческие пальцы начали играть им, разрывая на клочки.

— Видели улыбку? — с преувеличенным воодушевлением спросила мисс Джефферсон. — Это значит, что она рада вашему приходу. Садитесь, мистер Барретт. Можете поговорить с ней. Спрашивайте все, что угодно.

Барретт придвинул стул поближе к Касси Макгро и сел. Эвис Джефферсон села напротив.

— Мисс Макгро, — серьезно начал Майк Барретт, — вы помните человека, который очень давно был вашим близким другом? Его звали Дж Дж Джадвей или Джад, как вы его называли.

Ее глаза бесстрастно следили за его губами, а пальцы продолжали теребить «клинекс». Она ничего не сказала.

— Может, мисс Макгро, вы помните книгу, которую он написал? Вы помогли издать ее в Париже. Она называлась «Семь минут». Помните?

Касси внимательно слушала его голос, и неожиданно на ее лице появился интерес и легкое замешательство.

— Мисс Макгро, имена Кристиана Леру и Шона О'Фланагана что-нибудь говорят вам?

Макгро пошевелила губами, но не ответила. Казалось, она что-то жевала.

— У нее расшатался зуб, — объяснила мисс Джефферсон, — и она раскачивает его. — Сестра погрозила Касси пальцем. — Кэти, ну не упрямьтесь и не притворяйтесь, будто ничего не понимаете. Я знаю, что вы все понимаете. Этот человек приехал к вам за помощью. Он защищает эти «Семь минут» на процессе в Лос-Анджелесе. Я собственными глазами видела открытку, которую вы продиктовали и подписали две с половиной недели тому назад. Сейчас расскажите этому хорошему человеку, зачем вы написали открытку?

Старушка мило улыбнулась сестре, как бы хваля певицу за виртуозное выступление, но продолжала молчать.

— Кэти, вы помните свою дочь? — спросила мисс Джефферсон.

Ресницы Касси дрогнули, на губах — все та же добрая улыбка. Но… молчание.

Эвис Джефферсон печально посмотрела на Барретта и пожала плечами.

— Наверное, вам не повезло, мистер Барретт. Она почти все время такая. Это нормальное состояние для склеротиков. Бесполезно.

— Боюсь, вы правы, мисс Джефферсон. — Майк Барретт вздохнул. — Какое огромное разочарование — проделать ужасно долгий путь и так и не узнать, какие воспоминания о Джадвее… скрываются в этой голове. Мне жаль не только себя, но и ее. Черт бы побрал эту жизнь!

Он отодвинул стул, чтобы встать, и услышал странный звук, похожий на карканье.

— Как поживает мистер Джадвей? — прохрипела Касси Макгро.

Барретт рухнул на стул как подкошенный. Он смотрел на медленно шевелящиеся губы Касси и молил Бога.

— Прекрасно, — быстро ответил Барретт и оглянулся на мисс Джефферсон, которая взволнованно махала рукой, словно умоляя продолжать. Майк Барретт вновь повернулся к старушке. — Мистер Джадвей чувствовал себя прекрасно. Каким он был, когда вы видели его в последний раз?

— Он не хотел уезжать из Парижа, — хрипло сказала Касси Макгро. — Мы оба не хотели уезжать, но ему нужно было возвращаться домой.

— Он уехал домой? Вы хотите сказать, он уехал из Парижа и вернулся в Соединенные Штаты?

— К своей семье в Кон… Кон…

— В Коннектикут?

— Он вернулся из-за отца, а мы с Джуди остались в Нью-Йорке. Я подумала, что, может быть… — Ее голос стих. Она молча жевала, пытаясь вспомнить, потом печально покачала головой. — Нет, я не могла остаться. Я должна была уйти от него. Должна.

Она замигала, и ее пальцы нащупали бумажный комок на коленях.

Пытаясь привлечь ее внимание, Барретт дотронулся до тонкой руки. Кожа напоминала старый пергамент.

— Мисс Макгро…

Касси подняла голову, но ее глаза вновь потускнели.

— Что вы мне говорили? — пытался расшевелить ее Барретт. — Вы говорили, что вы с Джадвеем уехали из Парижа и навсегда вернулись в Соединенные Штаты? Что он не убил себя? Что вернулся к своей семье в Коннектикут, а вы остались в Нью-Йорке? И вам не понравилось, что он вернулся к семье и бросил вас? Вы это пытались сказать?

На лице старушки появилось замешательство. Ее пальцы рвали «клинекс», но губы оставались неподвижными.

— Касси, Касси, — умолял ее Барретт, — мы были так близко… Пожалуйста, попытайтесь, постарайтесь вспомнить, постарайтесь закончить или по крайней мере объяснить то, что начали говорить. Ответьте мне, пожалуйста, покончил Джадвей жизнь самоубийством в Париже или это ложь? Вернулся ли он на родину целый и невредимый? Пожалуйста, вспомните!

Касси очаровала неистовость Барретта, словно он объяснялся в любви или преданности, но ее прекрасная улыбка была бессмысленной.

— Касси… Кэти… попробуйте, — молил Майк. — Ответьте мне на единственный вопрос. Умер Джадвей или нет? Он… он жив сейчас?

Она посмотрела на него отсутствующим взглядом, а мозг, вернее, то, что от него осталось, вновь уснул.

Больше от нее ничего не добиться, подумал Барретт. Такое сенсационное начало, а потом молчание, похожее на безмолвие мертвых, только хуже.

Он отодвинул стул и встал.

— Она пыталась вам еще что-то сказать, — сказала сестра, тоже вставая, — но, кажется, не смогла. Мысль упорхнула. Или она все же что-то сказала?

— Не совсем. Вернее, не рассказала ничего, на что я рассчитывал.

— Я хотела предложить вам остаться на неделю-другую. Тогда вы могли бы застать Кэти в один из дней просветления.

Барретт слабо улыбнулся.

— Если бы я писал историю, я бы остался, но я участвую в процессе, и у меня нет времени. Процесс может завершиться послезавтра. Похоже, нам конец. — Он посмотрел на старушку. — Она вела себя молодцом. Она старалась, по-настоящему старалась. Кэти замечательная леди. В молодости она, наверное, была потрясающей женщиной.

Его взгляд наткнулся на букет роз, и он взял цветы.

— По крайней мере, их она заслужила.

Он нагнулся и осторожно положил розы на колени Касси Макгро. Старушка немного удивленно подняла глаза, потом посмотрела на букет и дотронулась до лепестков. Подняв голову, улыбнулась осмысленной улыбкой.

— Цветы, — сказала Касси Макгро. — Сегодня у меня день рождения?

Мисс Джефферсон весело рассмеялась, покачала головой, и они ушли.

— Ну и старуха! Слышали? «Сегодня у меня день рождения?» Видите, она может помнить, она может кое-что помнить. Каждый год на день рождения ей приносят цветы, и, наверное, цветы для нее ассоциируются с днем рождения.

У Барретта мелькнула мысль, которую он тут же высказал:

— Я думал, она совсем одна. Вы сказали, ей приносят на каждый день рождения букет роз? От кого? Кто посылает их? И кстати, кто оплачивает ее пребывание здесь?

— Я однажды спросила об этом мистера Холлидея. Он сказал, что деньги поступают из доходов с ее имущества, того, которое еще оставалось, когда ее привезли сюда.

— А цветы на день рождения? От дочери? От Шона О'Фланагана? На карточке есть чье-нибудь имя?

— Мистер Барретт, их приносят без всяких карточек.

Они вышли в коридор. Барретт все никак не успокаивался.

— Если есть цветы, кто-то должен их присылать.

— Я не знаю кто, мистер Барретт. Мне известно только, что их приносят утром в день рождения из цветочного магазина «Милтон».

— Где находится этот «Милтон»?

— Здесь, в Чикаго, на Стэйт-стрит.

— Вы уверены, что их носят оттуда?

— Конечно, уверена. Я даже могу сказать почему. Мы дружим с рассыльным из этого магазина. И каждый раз, когда он приносит букет для Кэти… вашей мисс Макгро… он всегда настаивает на том, чтобы пройти к ней, вручить цветы и спеть «С днем рождения!».

Барретт достал бумажник и вытащил пять двадцатидолларовых банкнот.

— Ваше вознаграждение, — сказал он и сунул мисс Джефферсон в руку.

— Вы очень добры, но вы не обязаны давать мне деньги, потому что…

Он протянул еще одну двадцатидолларовую купюру.

— Хотите заработать и эту? Мне нужно, чтобы вы позвонили своему знакомому в «Милтон» и узнали, откуда поступают цветы для миссис Салливан. Сделаете?

— Подождите здесь, мистер Барретт, — сказала она и выхватила деньги из его руки.

Девушка торопливо скрылась за углом, а он принялся ждать, такой усталый, что не было сил даже закурить трубку.

Не прошло и пяти минут, как вернулась запыхавшаяся мисс Эвис Джефферсон.

— Мой знакомый еще не положил трубку. Я не уверена, что его ответ устроит вас.

— Что он вам ответил?

— Он проверил по документам и сказал, что заказ на цветы для Кэти Салливан поступает из цветочного магазина с Капитолийского холма в Вашингтоне, округ Колумбия. Вы же не это хотели узнать?

— Да, я хотел узнать, от кого. Кто оплачивает счет в Вашингтоне, округ Колумбия?

— Я так и подумала и только задала ему этот вопрос, но он не знает. Вы такой добрый и щедрый, что я попросила его позвонить в Вашингтон, в этот цветочный магазин, прикинуться хозяином и спросить, кто оплачивает счет, а вы оставите деньги за разговор. Хотите, чтобы он попробовал?

Барретт быстро достал десятидолларовую бумажку и положил на ладонь мисс Джефферсон.

— Пусть ваш друг позвонит в Вашингтон.

— На это может уйти десять-пятнадцать минут.

— Я подожду здесь.

Она опять ушла, а он снова принялся ждать, стараясь ни о чем не думать.

Не прошло и десяти минут, как вернулась радостная мисс Джефферсон.

— Он узнал, мистер Барретт. У меня очень сообразительный друг. Он притворился владельцем магазина, что-то наплел, и ему сказали, кто оплачивает счета. Вот, я записала.

Девушка протянула клочок бумажки.

«Мисс Ксавьер, Сенат Соединенных Штатов, Старое здание, Вашингтон, округ Колумбия. Для того, чтобы позвонить, нужно набрать код Капитолия 180, потом номер 224–3121 и попросить соединить с мисс Ксавьер по номеру 4989».

Барретт сложил бумажку и спрятал в карман.

— Мисс Джефферсон, можно поцеловать вас за это?

— Ни в коем случае.

— Тогда где здесь можно найти такси?

Через двадцать минут он уже был в своем номере в отеле «Восточный посланник» и набирал номер телефонистки Капитолия.

Майк Барретт сейчас знал все, что могла сказать Касси Макгро. Она успела только начать, но потом добавила: «Сегодня у меня день рождения?» и этим сказала все остальное.

Майк попросил телефонистку соединить его с мисс Ксавьер в Старом здании и дал номер — 4989.

— Одну минуту, пожалуйста. Соединяю.

Послышались длинные гудки, но никто не снимал трубку.

Наконец телефонистка сказала:

— Извините, сэр, но мисс Ксавьер, наверное, ушла домой. В кабинете сенатора Бейнбриджа сейчас никого нет…

Значит, сенатор Бейнбридж!

— …но если это важно, я могу попробовать позвонить мисс Ксавьер или сенатору домой.

— Я хотел поговорить с самим сенатором по очень важному делу.

— Постарайтесь дозвониться до него. Как вас зовут?

Он быстро ответил деловым тоном:

— Скажите, что с ним хочет поговорить из Чикаго мистер Майк Барретт, друг мисс Касси Макгро.

— Майкл Барретт из Чикаго, друг мисс Касси Макгро. Хорошо. Если вы подождете, я постараюсь соединить вас.

В трубке наступила тишина, время от времени прерываемая треском и шумом. Барретт прижимал трубку к уху, моля Бога, чтобы последняя надежда не подвела его.

— Мистер Барретт?

— Я слушаю.

— Я дозвонилась до сенатора Бейнбриджа. Он сейчас поговорит с вами. Говорите, пожалуйста.

Послышалась тишина, потом на другом конце хриплый мужской голос произнес:

— Алло.

— Сенатор Бейнбридж? Это Майкл Барретт. Я адвокат, который защищает книгу Джадвея на лос-анджелесском процессе.

Последовало долгое молчание.

Когда сенатор вновь заговорил, из его голоса исчезла хрипота.

— Да, мистер Барретт, нам было интересно, сколько у вас уйдет времени… — осторожно ответил сенатор. — Мы с Джадвеем… ждали, когда вы найдете нас… Давно ждали.

 

Мисс Ксавьер оказалась маленькой спокойной женщиной лет тридцати с небольшим. Блестящие черные волосы, спадающие на плечи, и бронзовая кожа говорили, что ее предки были индейцами. Она ждала у лифта в Капитолии.

Когда шофер сенатора отправился назад к машине, она сказала:

— Сенатор Бейнбридж еще точно не знал, где примет вас: в своем кабинете в Старом здании Сената или здесь. У него две важные встречи, поэтому я отведу вас в его кабинет, где он сможет уделить вам двадцать минут.

— Спасибо, — поблагодарил Майк Барретт.

— Мы поедем по подземной железной дороге.

— После вас, мисс Ксавьер.

Она вошла в кабину, и Барретт последовал за ней.

Вспомнив краткий разговор с сенатором Бейнбриджем вчера вечером, Майк понял, что ничего не узнал, кроме того, что без четверти одиннадцать в отель «Мэйфлауэр» за ним заедет шофер. Но того, что он узнал до звонка в Вашингтон, было достаточно. Подозрения и сомнения, зародившиеся после допущенной доктором Хайремом Эверхартом ошибки в датах и после рассказа Шона О'Фланагана, росли как снежный ком и наконец подтвердились.

Темнота сменилась слепящим светом.

Дж Дж Джадвей был жив.

После разговора с сенатором он позвонил в Лос-Анджелес и сообщил ошеломляющие новости Зелкину, Кимуре и Сэнфорду, которые сначала потеряли дар речи, а потом внезапно преисполнились энтузиазма и восторга.

— Черт, черт, черт! — нараспев произнес Зелкин. — Ты провернул операцию под кодовым названием «Лазарь». Ты воскликнул: «Джадвей! Иди вон!» и воскресил мертвого. Майк, ты оживил Джадвея!

И они втроем, как сумасшедшие, проревели:

— Аминь!

Тридцать минут Барретт выкладывал все подробности, и они размышляли о воскрешении Джадвея и новом повороте событий. Наконец Барретту удалось восстановить некое подобие порядка среди своих коллег, и он попросил Зелкина рассказать о процессе, чтобы быть в курсе дел перед встречей с сенатором Бейнбриджем и Джадвеем.

Зелкин доложил, что после обеда свидетели защиты выступали лучше. Они оказались на зыбкой почве, когда графиня Дафна Орсини, которую привезли из Коста-Брава, чтобы поведать о благодушном нраве Джадвея и добрых побуждениях, с которыми он написал «Семь минут», была вынуждена признать под яростным огнем Дункана, что встретилась с Джадвеем только раз на бале-маскараде, который давала в Венеции, и что он ни на миг не снимал маску. Она даже не могла утверждать под присягой, что это был Джадвей. Графине пришлось признаться, что она не «видела» его в прямом смысле этого слова. Потом выступил сексопатолог из Швеции, доктор Рольф Лагергрен, который блестяще описал отношение современного общества и среднего человека к половому акту, но доктору тоже изрядно досталось во время перекрестного допроса.

После получения от Лагергрена ответа, что «Семь минут» является точным описанием (в художественной форме) мыслей и ощущений большинства женщин во время занятия сексом, Дункан привел самые последние данные самого Лагергрена, которые опровергают его же утверждения. Исследовав тысячу замужних и незамужних женщин, доктор Лагергрен обнаружил, что три из четырех достигают оргазма не в течение семи минут, а в промежутке между второй и седьмой. И только у одной из четырех на достижение оргазма уходит семь минут или больше. Поняв, что его поймали на слове, доктор Лагергрен немного вспылил и сердито ответил, что Джадвей написал свою книгу давно, когда еще не проводили таких подробных исследований, и что автор мог позволить себе пойти на небольшой литературный вымысел. Взяв себя в руки, доктор Лагергрен настаивал, что, даже если героиню Джадвея и нельзя считать средней женщиной, если воспользоваться самыми последними данными о времени достижения оргазма, все описание Джадвеем сексуальных переживаний женщины отражает ощущения и мысли большинства женщин. За шведским ученым выступила библиотекарша Рэчел Хойт, которая с блеском доказывала достоинства и чистоту «Семи минут».