Виртуальный бубновый валет

(Еженедельник «Впрост», № 987, 2001. 28 октября)

«Один из парадоксов жизни: чем более высокое положение в обществе занимает женщина, тем сильнее под ее ногами дрожит земля», — написала Сара Бон Браннок. Эта фраза пришла мне на память во время чтения «Одиночества в Сети» Януша Л. Вишневского, автора, который со своим интернетовским романом о любви попал в списки бестселлеров. История о классическом треугольнике: двое мужчин и одна женщина; холодный муж, идеализированный любовник и она — привлекательная, образованная и одинокая. Такая, под ногами которой должна бы дрожать земля. Именно такую женщину большое чувство, как правило, вырывает из супружеского маразма и бросает в объятия любовника. Почему же эта, из книги, когда узнает, что она беременна, не выбирает свободу, а возвращается на старое пепелище? Не потому ли, что историю нам рассказывает мужчина? Я могла бы поставить диагноз априори, но в целях выяснения этого вопроса встретилась с автором в Сети.

 

Мейл из Варшавы: Меня удивила, если не сказать взбесила, безвольность вашей героини. Как это возможно, чтобы такая женщина решила остаться с тем, с кем ей никак? Зачем нужен этот стереотип? Неужели Вы не видите вокруг поколения молодых женщин, имеющих смелость быть смелыми? То же самое и в любви.

 

Мейл из Франкфурта: Мне защищаться? Я знаю несколько образованных, прекрасных женщин, которые, несмотря на то что им «вообще-то никак» и «уже давно потух очаг», продолжают оставаться в семье, потому что им уже за 35 и рады тому, что у них вообще есть этот очаг. «Огонь» они оставляют себе на дом отдыха, книги или чаты в Сети. Возможно, я сплющил этот финал. Кроме того, «смелость быть смелыми» имеет свою цену. В Сувалках, где большинство женщин уже отчаялись найти работу, она несравненно выше, чем в Варшаве среди сотрудниц западных фирм. Но и эти тоже могут не отважиться. Потому что надо в одночасье все поставить на карту. И речь здесь не только о супружеском обете, а о кредитах, ипотеке, а часто и об алиментах. Моя героиня вдруг испугалась, что эта карта, то есть любовник, может оказаться только бубновым валетом. Причем виртуальным бубновым валетом. Так что лучше сидеть вдвоем у погасшего очага, чем одному при свечах и плакать.

 

Мейл из Варшавы: Вы вовсе не обязаны защищаться! Хотя, впрочем, может быть, немного и прежде всего от таких мыслей, что, дескать, лучше одиночество вдвоем, чем одиночество при свечах. Психотерапевты зарабатывают на этих первых и убеждают, что лучше в слезах, чем в безнадежности. Лучше «огонь» переживать в одиночку с книжками, чем отказываться от них в пользу мужчины без свойств. Сегодня все больше женщин не хотят ставить свою жизнь вровень с кредитом. Однако предполагая, что Вы так прекрасно знаете, чего боятся женщины, вот Вам встречный вопрос: а чего боятся их мужчины?

 

Мейл из Франкфурта: Я не только из-за книги хотел перейти границу, которую обозначает эта банальная фраза, обычно произносимая женщиной во время спора с мужчиной: «Ты меня никогда не поймешь». У меня были и до сих пор остаются прекрасные возможности обсуждать эту тему с женщиной «до конца». И из всех дискуссий я сделал вывод, что я феминист. Настоящие феминистки могут меня упрекнуть лишь в том, что я не хожу к гинекологу. Но возвращаясь к мужчинам: они боятся главным образом других мужчин. Они знают, что мир — это джунгли из дарвиновского «Происхождения видов». Они боятся одиночества. Не могут справиться с ним. Им не придет в голову зажечь свечи и вздыхать над книгой. Мужчины боятся постели. Даже если у них нет проблем с эрекцией, то у них понижается уровень желания по отношению к собственной женщине. Они боятся признаться, что это так, потому что относятся к своей готовности к эрекции как к своего рода проверке степени умственного развития. Мужчины боятся того, что я называю синдромом ношения портфеля, то есть быть так называемым сопровождающим женщину лицом. Они боятся «носить портфели» своих женщин, даже если это дает им деньги на бензин, книги и химчистку. Кроме того, как я пишу в «Одиночестве…», мужчины «боятся зубного врача, облысения и того, что у их мобильника недостаточный роуминг… и причина всех этих страхов кроется в простате».

 

Мейл из Варшавы: Боже мой! Тогда уже только один вопрос: ради кого расходовать сердце и ум? Если так пойдет дальше, то окажется прав американский антрополог, который писал о мужчине как модели, выходящей из обихода. Немного жаль.

 

Мейл из Франкфурта: Это правда, но расходовать сердце — это так очаровательно. Даже если оно тратится на динозавров. Важно это переживать. Динозавры — это только предлог. Этот китчеватый мелодраматизм, эти губы, отпечатавшиеся на листке бумаги, эти стихи, которые хотелось бы написать и которые вдруг всплывают в памяти. Вся эта прекрасная химия и запруженные молекулами эмоций рецепторы, как из сновидения. Стоит расходовать сердце ради этих эмоций и этих химических реакций. И вообще, это не всегда должна быть ядерная реакция. Ну разве что потом захочется женщине позаимствовать немножко из этих ядер, и родить ему детей, и печь ему по воскресеньям пирог с ревенем, чтобы запах шел по всему дому. Если бы только удалось обмануть эволюцию… Да, я — выходящая из обихода модель.

 

Мейл из Варшавы:Все равно желаю всего наилучшего.

Малгожата Домагалик

 

Кое для кого сам факт, что я написал книгу, показался недоразумением. Они считали, что как ученый я в определенном смысле «предаю» свое призвание, что я «не вправе» писать беллетристику, что для этого больше подходят гуманитарии.

 

Я, как и Вы, компьютерщик. Во время отпуска в Греции от пляжной скуки я прочел Вашу книгу, которую нашел на полке в гостинице. Кто-то, видать какой-то поляк, оставил ее там. Вся была исчеркана. К тому же не хватало нескольких страниц. Кто-то вырвал их и унес.

Я все думал, зачем Вы написали эту книгу. Я много пережил, вроде Вас, но не настолько самонадеян, чтобы об этом рассказывать всему миру. Не в том смысле, что мне не понравилась Ваша книга. Это не так. Понравилась, иногда я даже дольше оставался на пляже, чтобы ее почитать. Меня больше раздражало, что Вам в голову пришла эта идея. Мне кажется, что в этом много высокомерия, а кроме того, я считаю, что только гуманитарий может писать книги, потому что он к этому соответствующим образом подготовлен. Для того чтобы написать хорошую книгу, надо прочитать много других. Просмотрев помещенную в книге Вашу биографическую справку, могу предположить, что у Вас было не слишком много времени на чтение. Иначе Вы не стали бы тем, кто Вы теперь, не так ли?

По-моему, Вы ступили на зыбкую почву и провалитесь. Потому что у Вас нет надлежащей выучки и Вы не владеете языком (я нашел несколько доказательств тому в «Одиночестве…») так, как это делают профессионалы. Вы ведь занимаетесь по жизни чем-то совершенно другим.

Все равно, поздравляю Вас с книгой. Это лучшая книга из известных мне, написанных компьютерщиком:-)

Всего.

Марчин Стабровский (e-mail: [email protected])

 

Мне трудно писать о своем мастерстве. Главным образом потому, что, по словам корреспондента, у меня нет соответствующей подготовки. Зато точно могу сказать, что, когда я писал «Одиночество…», мною двигало отнюдь не высокомерие. Автора, высокомерно складывающего свои тексты в стол, наверное, не придумал бы даже Мрожек.[44]

Кроме того, мне кажется, что на определенном этапе многие люди хотят писать. У кого-то эти «этапы» случаются еще на школьной скамье, как о том свидетельствуют последние литературные дебюты в Польше. Или, как в моем случае, человек хочет «что-то» написать. Рассказать истории, которые были его судьбой, зафиксировать мысли, которые приходили ему в голову, описать места, которые его очаровали, где с ним случилось что-то важное, привести биографии людей, которые были или остаются в его жизни значимыми и незаменимыми. В определенный момент и я оказался на таком этапе и, вместо того чтобы отбросить эту мысль как абсурдную, потому что у меня ведь нет «надлежащей выучки», «я не профессионал» или «прочел слишком мало книг», позволил себе увлечься ею: она, эта мысль, потянула за собой, и я начал записывать свои истории, составлять из них книгу.

Не соглашусь также с лишением ex catedra «негуманитариев» права писать беллетристику. Считаю, что их взгляд на мир порой может оказаться и аналитичным и поэтичным одновременно. По-моему, прав был культовый французский поэт, драматург и график Жан Кокто, когда сказал, что «поэзия — точная наука». В свою очередь, Ричард П. Фейнман, физик, нобелевский лауреат, несравненный популяризатор науки, умеет так рассказывать о физике, что у слушателя складывается впечатление, что он слышит стихи.

Я уверен, что если бы Эйнштейн писал стихи (подозреваю даже, что писал, только не отважился публиковать), то Германия могла бы гордиться еще одним великим поэтом.

Чувственность физика, по-моему, ничуть не меньше, чем чувственность полониста. Физиков очаровывают не только тензорные уравнения или формализм концепции суперсимметрии для квантовой теории гравитации. Они могут закрыть свои книги и склониться, например, над страданиями других, так, как это делает Иоанна Охойска, с которой я учился несколько лет в Торуни, до тех пор, пока на четвертом курсе она не оставила физику и не занялась астрономией, чтобы потом, через многие годы, заняться чем-то более важным.

Кстати, упомянутый выше Эйнштейн умел видеть мир не только как продолжение взрыва бесконечно плотной материи в особой точке пространства-времени Вселенной. Не кто иной, как он, является автором высказывания, которое можно было бы приписать скорее Оскару Уайлду, чем ему: «Есть только два способа жить. Один — так, как будто ничто не является чудом. Второй — так, как будто всё является чудом». Я не понимаю, почему описание этого «чуда» должно быть отдано на откуп «литераторам» — что бы ни значило это слово, — а, например, не физикам или компьютерщикам. Обусловленный знанием точных наук взгляд на жизнь, на исчезающее время порождает совершенно иные рефлексии. Знание о том, что карликовая звезда, каковой является Солнце, это разогретый теплом термоядерных реакций соединения четырех протонов водорода в ядро гелия газовый шар, не помешает никому, даже космологу, восхищаться заходом солнца на пляже в Устке. Убежден, что если бы я не был физиком, то никогда бы не написал:

«Время, оно как гравитация, которая морщит Вселенную, или словно падающая капля дождя, которая морщит поверхность лужи или озера. Только кое-кто успевает уйти, пока эта капля упадет» («Любовница», рассказ «Менопауза»).

Я не думал, что одно это предложение может оказаться для кого-то настолько важным, что человек захочет написать мне:

 

Уважаемый пан!

Вы наверняка помните сентенцию Эпикура о смерти. («Самое большое зло, смерть, нисколько нас не касается. Потому что, пока мы живы, смерти нет, а когда есть смерть, то нет нас».) Я «носилась» с этой сентенцией, потому что я все время здесь и сейчас — по крайней мере физически… Но дело дошло до измены: какие-то полгода назад я влюбилась, точно в Ника Кейва, в Вашу «Менопаузу». Точнее, в одно предложение, которое всегда доводит меня до слез: «Время, оно как гравитация, которая морщит Вселенную, или словно падающая капля дождя, которая морщит поверхность лужи или озера. Только кое-кто успевает уйти, пока эта капля упадет». Видите ли, я не хотела бы в этом часто абсурдном существовании забыть сказать что-то важное, перестать любить, забыть простить, забыть о сопереживании прежде, чем упадет капля. Я боюсь что-нибудь упустить и позволить кому-то уйти без прощания, без прощения, без надежды…

Как Вы меня растрогали!!! Спасибо!!!

Иоанна Фалдзинская (e-mail: [email protected])

 

Меня так и тянет писать о науке, потому что для меня наука, кроме всего прочего, это еще и спектакль.

О присутствии науки в моей литературе я часто рассказывал в своих интервью. Особенно четко это прозвучало в ответах на вопросы Анны Зарембы, журналистки из белостокского ежемесячника «Культура».

 

Я — верующий в Бога физик…

(«Культура», Белосток, январь 2003)

Анна Заремба (АЗ): Вы ученый. Как получилось, что Вы пришли в литературу? Что пишете рассказы, романы? Ведь не часто случается, что ученый становится хорошим прозаиком. Писать — это было Ваше хобби, которое Вы в один прекрасный момент решили обнародовать, а может, с самого начала в Вас «гнездились» две души: рационалиста-ученого и писателя — рассказчика историй.

Януш Л. Вишневский (ЯЛВ): Кроме сочинений, которыми я доводил до слез мою учительницу польского в техникуме, до 1998 года я ничего, что называется, «литературного» не писал. Кроме того, я не слишком охотно отзываюсь на обращение «прозаик». Ибо в этот момент я ощущаю дискомфорт и чувство принадлежности к группе, к которой я (пока еще) не имею права причислять себя. Это произошло вдруг. Сел и начал писать. Даже если во мне, как Вы говорите, «гнездились» две души, то до ноября 1998 года «писательская» душа была где-то глубоко скрыта и молчала. Самое главное в том, что я пишу. Полагаю, что люди могут рассказать много прекрасных историй, ради которых стоит читать. Потому что литературная фантазия останавливается у границы, за которой только настоящие человеческие истории.

АЗ: А то, чем Вы занимаетесь в университете, влияет каким-то образом на то, о чем Вы пишете?

ЯЛВ: Я не работаю в университете. По крайней мере три четверти года. В учебном заведении (Поморская педагогическая академия в Слупске) я работаю остальное время. Разумеется, влияет. Во Франкфурте я работаю в фирме, которая производит коммерческое программное обеспечение для химии. Но я окружен наукой и постоянно что-нибудь исследую и создаю что-то новое. Наукой я занимаюсь с тех пор, как окончил институт. Вот почему столько науки в «Одиночестве…» и в «Любовнице». Наука полна скандалов, эмоций, зависти и мечтаний. Я говорю об этой науке на каждом шагу. Отсюда фрагменты, касающиеся молекул эмоций, отсюда история о том, что стало с мозгом Эйнштейна после смерти, отсюда рассказ о том, кто на самом деле открыл ДНК, и отсюда сравнение сморщенной гравитацией Вселенной с морщинками на женском лице. Я не перестаю быть ученым «во внерабочее время». Иногда я получаю награды за это. Так, одна из читательниц «Одиночества…» прислала мне мейл, в котором отметила, что «такие научные куски она чаще всего пропускает». Потом добавила: «но вы так написали, что я и не заметила, как прочла».

АЗ: Герои Вашего романа встречаются сначала (случайно, не зная друг о друге) в Берлине, потом только в интернете. И в связи с этим не считаете ли Вы, что кажущиеся случайными ситуации запланированы заранее какой-то высшей силой? Верите ли Вы в предопределение или скорее все зависит от случайности и т. п.? Не пишет ли кто нам сценарий судьбы?

ЯЛВ:В рамках ответа на вопрос «случай или предопределение?» появились книги, научные и псевдонаучные работы философов, теологов, математиков, астрологов или просто шаманов, зачастую настолько наглых, что из описания возможных случаев или предсказаний они сделали себе профессию и за установленную плату рассказывают о возможных сценариях по линиям на ладони, но звездам или картам. Я, видите ли, верующий в Бога физик, программист и в последнее время химик и знаю, что ответ на этот вопрос — функция времени. Бывают периоды, когда я верю, что что-то было предопределено, чтобы через неделю или час спустя убедиться (на неделю или следующие полчаса), что все это — случайность. Жизнь — это реализация программы человеческой судьбы. Никто не знает, кто Программист. И может, это и есть магия жизни. Для одних стечение обстоятельств — результат вероятности, для других — используемый Богом прием для того, чтобы Самому оставаться в тени. И те и другие могут быть правы. Могут.

АЗ:«Одиночество в Сети» — роман об обаянии, дружбе, наконец, о любви, рождающейся в интернете. Что Вас побудило написать такой роман? Откуда идея? Может, Вы сами пережили похожие эмоции, контактируя с кем-то в интернете?

ЯЛВ: «Одиночество…» — это прежде всего роман об одиночестве. Выбранном в качестве модели жизни или незаслуженном, возникающем из-за того, что кто-то пренебрегает вами. Интернет может быть местом встречи двух таких одиночеств. В моем романе так и происходит. Вместо того чтобы встретиться в баре или в костеле, два одиноких человека встречаются в Сети. И это место ничуть не хуже прочих. Мне не была нужна идея для «Одиночества…». Мне надо было лишь хотеть описать это. А побудило меня к этому наблюдение, что такие встречи в Сети становятся все более распространенным явлением. Люди включают компьютеры и модемы и обретают любовь всей жизни по ту сторону экрана монитора. Кто-то готов на основании этих встреч выйти замуж или жениться. Другие готовы ради такой любви развестись. Разумеется, не стану сообщать, касается ли это меня лично.

АЗ: Это значит, что Вы верите в любовь, рожденную в интернете?

ЯЛВ: Конечно верю. В противном случае я не написал бы эту книгу. Любовь можно созидать разными способами. Шепотом во время танца, прикосновением, обнаженностью тела, но также и словами. В интернете все начинается со слова.

АЗ: Когда я захожу в чат, от него веет скукой. Меня достают глупыми текстами и приставаниями, болтовней обо всем и ни о чем. В Вашем романе все по-другому: интернет-диалог «искрится» с самого начала. Там нет скуки. Не является ли это слегка идеализированным, «дистиллированным» образом, лабораторно вычищенным от интернет-сорняков?

ЯЛВ: В моем романе герои встречаются случайно, но не в чате. Если чатятся, то исключительно друг с другом. Кроме того, вход в чат немногим отличается от входа в комнату, где собрались случайные люди. В основном здесь идут так называемые small talks ни о чем. Но вдруг в углу комнаты оказывается кто-то, кто вместо погоды начинает говорить о поэзии. Причем о той, которую Вы любите, которой очарованы. Возможно, Вы пока еще не добрались до того угла комнаты.

АЗ: Что бы Вы ответили женщине, которая написала бы Вам такое же послание, как и героиня Вашего романа? Вы отнеслись бы к этому серьезно? Да и вообще, можно ли рассматривать интернет (интернет-знакомство) серьезно?

ЯЛВ: Героиня моего романа попала на кого-то, кто с ее посланием долгое время не имел ничего общего. Спрятавшийся по собственному желанию в эмоциональной скорлупе, он не сталкивался с нежностью или избегал ее. Но она нашла щель в этой скорлупе. Это немного напоминает нейробиохимию. В мозгу синтезируются внутренние морфины, так называемые эндорфины. Если они попадут на свободный рецептор, то пройдут через него до сердцевины нейрона и вызовут сигнал, но если этот рецептор будет занят, например молекулой инсулина, то они не пройдут и ничего не произойдет. То, что я написал бы такой женщине, зависело бы от того, «заняты» мои рецепторы или нет. Интернет-знакомства такие же серьезные и такие же несерьезные, как и знакомства в реальной, не виртуальной действительности. Может быть, только более интенсивные. Большую роль в них играет фантазия. И нехватка времени. Потому что на самом деле неизвестно, как долго тот, другой, собирается оставаться на линии. Кроме того, не видя собеседника, мы написанное им добавляем к некоему идеальному образу этого человека. Часто ложному. Особенно этой ошибке подвержены мужчины. Потому что они исходят из того (и это подтверждают исследования социологов интернета), что в Сети они имеют дело исключительно с привлекательными женщинами.

АЗ: По прочтении Вашего романа и рассказов у меня сложилось впечатление, что Вы прекрасно знаете женскую душу. Ваша проза в каком-то смысле женская проза. Откуда вся эта информация о женской психике, о предменструальном синдроме, анорексии и т. п.? Вас так сильно пленяет женщина? А может, так: каково различие между женственностью и мужественностью (если таковое вообще существует)?

ЯЛВ: Облекая все это, быть может, в слишком пафосные для данной ситуации слова, можно сказать, что Бог после сотворения мужчины чувствовал, что дело сделано не до конца. И с этим ощущением незавершенности Он создал женщину. У мужчины, по-моему (главным образом благодаря другому набору гормонов), — более узкий мир переживаний, концентрирующийся главным образом вокруг эмоционального феномена любви. Я хотел понять это различие. Поэтому читал почти все, что издано по-польски, по-английски и по-немецки на тему психологии женщин (например, Карен Хорни, Карла Густава Юнга). Но также об их физиологии (Натали Ангер). Добывал я информацию и другими способами. Так, например, для того чтобы написать одно предложение в рассказе «Менопауза» в еще одной моей книге — «Любовница», я провел два часа на приеме у гинеколога, предварительно записавшись. Конечно, женщина пленяет меня. Я считаю, что мир женщин обеспечивает им большую полноту жизни. Позволяет интенсивнее прожить каждое мгновение. Фундаментальное различие между женственностью и мужественностью я вижу в том, что женщины любят момент, а мужчины любят моментами. О таких «моментах» каждый из рассказов в «Любовнице». Я потратил много времени, я много размышлял, чтобы эти рассказы о женщинах были похожи на правду. Возможно, отсюда лестное для меня мнение о «прекрасном знании женской души». В своих работах я слегка приподнимаю женщину и ставлю на пьедестал, но не для того, чтобы заглянуть ей под юбку. И не потому, что меня интересует дамское белье. (Вы ведь признали, что в моих книгах довольно много эротики и телесности.) Напротив, я считаю, что, глядя ввысь, на этот пьедестал, можно с большей кротостью писать о женщинах. Очень рискованно писать рассказ от первого лица единственного числа женского рода. Я рискнул. На самом деле я хотел, чтобы из этих рассказов побольше могли о себе узнать мужчины.

АЗ: «Одиночество в Сети» построено на интернет-диалоге, то есть на контакте с другим человеком. Почему Вы называете это одиночеством?

ЯЛВ: «Одиночество…» относится скорее к душевному состоянию моих героев перед тем, как установился диалог. Потому что именно одиночество толкает их к любви. У Нее — одиночество, фрустрация и озлобленность как результат невнимания со стороны мужа. У Него — одиночество как результат его выбора, как состояние, гарантирующее, что Он уже никогда не потеряет никого из близких. Кроме того, я хотел показать, что это одиночество перенесено в Сеть. Заметьте, что на самом деле эта пара остается одинокой и почти все время каждый из них тоскует от отсутствия другого человека. У рыбаков, надолго уходящих в море (героев рассказа «Замкнутый цикл» из сборника «Любовница»), теоретически есть женщины, но из-за отдаленности они одиноки. Любовь к кому-нибудь через интернет включает встроенное одиночество. Можно договориться и по обеим сторонам экрана пить то же самое вино, слушать ту же самую музыку и даже зажечь на столе возле компьютера такие же пахнущие ванилью свечи. Но в постель они все равно ложатся в одиночку. Вот что я имел в виду, когда решился на такое название.

АЗ: После «интернетовского» начала герои «Одиночества…» звонят друг другу, присылают фото. И здесь уже не остается ничего от интернетовской анонимности. И не является ли физическая встреча естественным продолжением интернет-знакомства?

ЯЛВ: У людей есть инстинктивная потребность прикосновения. Исследователи эволюции приводят доказательства того, что прикосновение — самый старый способ демонстрации близости у всех представителей приматов. В начале было слово (так, например, в Библии), но сразу после — прикосновение. Люди хотят прикоснуться друг к другу. Химия прикосновения — одна из наиболее чарующих химий. И мало кто хочет отказаться от нее. Поэтому шаг за шагом дело доходит до прикосновения. Путь пролегает через все станции чувств. Сначала зрение (фото), потом слух (телефонный разговор), потом запах (надушенные традиционные письма или у более утонченных — пахнущие «собой» предметы белья), чтобы в конце концов подойти к моменту, где остается только прикосновение. Вот так. В этом все дело.

АЗ: Заключаемые с помощью интернета знакомства напоминают молодому поколению брачное бюро. Одинокие, ищущие любви и партнера, они всё посылают и посылают друг другу письма, фотографии. Вам не кажется, что суть поиска осталась той же самой, а изменился только способ (с бумажного на электронный)? То есть что открытия, связанные с «демоничностью» и суперновизной интернета, сильно преувеличены…

ЯЛВ: Интернету уже 33 года. И сам по себе он уже очень старый. Упомянутая Вами демоничность интернета проявляется только (в настоящее время, когда ослабевает очарование того факта, что Сеть ликвидировала понятие географической отдаленности) в том, что Сеть как посредник обеспечивает одновременность. Суть поиска всегда останется той же самой. Но в случае с интернетом общение ищущих контакта происходит в реальном времени. Мейлы, короткие сообщения, посылаемые через так называемые instant messengers, такие как ICQ, Yahoo или, в последнее время в Польше, GG, приходят моментально. И воспринимается эмоциональность этих посланий «здесь и теперь, одновременно». Письмо приходит с опозданием. Кроме того, это симулирует непосредственный разговор. Разговор посредством писем всегда отягощен сдвигом во времени. В случае Сети этого не происходит. Думаю, что именно это притягивает людей к Сети.

 

В многажды упомянутой Сети (большинство знает, что Сеть через прописную «С» — это никакие не LAN, не MAN и даже не WAN;[45]Сеть через большое «С» — это только интернет), которую я выбрал как место действия «Одиночества…», есть много реальных, а не только литературных фабул. Я вовсе не «культивирую» — в чем меня часто упрекают — интернет. Наверняка не культивирую, точно так же как я не культивирую холодильник, электромагнитные волны и линии авиаперелетов. Что не мешает мне считать, что интернет наряду с огнем, вином и изобретением Гутенберга — одно из самых значительных достижений человечества. Однако я могу представить «Одиночество…» без интернета. Прав был Ян Ламовский, написавший на Мерлине в рецензии на «Одиночество…»:

 

Умная и теплая, берет за душу. Очень красивая история о любви. Интернет — только фон, как цветущий луг.

(Jan Lamowski: www.merlin.com.pl)

 

На фоне интернета разыгрывается множество историй. Невыдуманных. Совсем не литературных. Кое-кому показалось, что, после того как я описал историю Якуба и Ее, я должен знать о них. В отзывах на «Одиночество…» мне писали о них:

Сегодня я была в моем храме — в книжном магазине. И купила две книги. В смысле купила больше. Но одна — «Одиночество в Сети» — оказалась той, которую я начала читать сразу. Начала с истории любви Якуба, потом — с начала. Сижу с ней и думаю: «Как бы я хотела написать человеку, который все это придумал». Знаю, наверняка таких чокнутых, что пишут к тебе, пачки. Пучки, пачки и штабеля женщин с, как им кажется, искалеченной жизнью. Во всяком случае, я с радостью заметила (наверняка уже неактуальный или просто придуманный) электронный адрес. Едем дальше. Понимаешь, я на распутье, потому что мой муж полюбил чистой любовью. Нет его больше. Жуткая история, впрочем, может, все это мне только кажется. И что ужасно, я никогда его не любила. Это он в нашей паре был стороной любящей.

У меня есть ребенок, сын, который злится, когда я сижу в чате. А приносит чат много. Один — горный инженер, второй — по светской теологии. Оба, ясное дело, женаты. Не знают они того, между нами говоря, что я их в себя влюбляю, просто вид мести. Сознательно влюбляю в себя. Пусть узнают вкус вдребезги разбитой жизни.

Знаю я и много счастливых семей, и всегда, когда наблюдаю за ними, мне хочется плакать. И я плачу.

Sorry. Это письмо — плод минутной слабости. Я слишком эмоционально отнеслась к этой книге, которая, наверное, всего лишь товар на рынке…

Но спасибо за нее.

(e-mail: [email protected])

 

Мне 37 лет, живу недалеко от Познани, вот уже 17 лет я с мужчиной, моим мужем. Вчера прочла Вашу книгу, а собственно, проглотила ее днем, пораженная тем, чт о прочла.

Спасибо, что смогла почувствовать это… сейчас не могу написать больше… но уже получила мейл от него… я каждое утро начинаю с мейла от него… каждый день у меня кончается мечтой, чтобы мой мужчина раньше оказался в спальне… и чтобы я словами могла подобраться поближе к нему. Я не такая умная, как Она, да и он не научный работник, тем не менее нас соединяет описанная Вами история… это наша история…

Целую Вас впервые… его я целовала, может, раз так 1273, скучаю по нему, каждый день, с того самого момента, когда он спросил, счастлива ли я…

Всего хорошего…

Кьяра (e-mail: для сведения автора)

 

Вчера я прочел последнюю страницу…

И хочу поблагодарить! Потому что еще никогда не произносил слов благодарности… Я познакомился с Ней четыре года тому назад, в интернете, два года ездил к Ней каждую неделю, по пятницам, сразу после работы, 500 километров от Штутгарта до Дортмунда. Ночью с воскресенья на понедельник те же 500 километров обратно. Прямо на работу… Первого августа исполнится вторая годовщина моего существования рядом с Ней. Надолго, возможно, навсегда… Но это только так, заметки на полях. Это только моя часть интернета. По прочтении «Одиночества…» я как под наркотиком. Полон грусти, но и надежды тоже.

Кшиштоф (e-mail: [email protected])

 

Начало не мое, но…

прочла

проглотила

прониклась

закончила читать вся синяя от холода, с обгрызенными ногтями, с широко открытыми от удивления глазами и едва дыша, не в состоянии понять конца, который все равно не зависит от меня, больше всего меня зацепило, что начало моего знакомства через интернет было таким же, как и в книге, там, где книга кончается, не дословно, я была год назад, дети были гораздо раньше, но конца еще нет, верю, что он будет другим, а может, его вовсе не будет?

Спасибо за «Одиночество…».

Наталия (e-mail: [email protected])

 

Спасибо за «Одиночество…» год назад… это все еще продолжается. Хотелось бы Вам все это описать и услышать, Вы… нет, это слишком коротко. Мы знаем, что это правда, и знаем, что это стоит того.

Наилучшие пожелания от всего сердца.

Бернадетта и Томек

Вена, 11.09.2002

 

 

Это еще не конец. Это не может так закончиться.

(e-mail: [email protected])

 

Разрешишь, я буду называть ее моей книгой? Обожаю в ней каждое слово, каждую мысль, даже ту часть, которую не могу понять, но которая создает впечатление, что я познаю совершенно новые области (как это банально), а с другой стороны, все мне так знакомо, каждая эмоция… так же и я люблю, и тоже кого-то с той стороны монитора, и он тоже поначалу обращался ко мне на Вы… и мне теперь тоже хочется на станцию Лихтенберг, потому что это уже конец! Эту книгу я люблю, но и ненавижу: впрочем, все чувства я переживаю крайне интенсивно. Книга невероятная, удивительно умная, вызывает стремление к новым знаниям, а кроме того, ее эротизм позволил мне не чувствовать себя одинокой нимфоманкой…

(e-mail: [email protected])

 

Она:

Я писала это письмо раз пятьдесят: в мыслях, на песке на пляже, на лучшей бумаге, какую только можно достать в Республике Польша, шариковой ручкой у себя на бедре, на конвертах пластинок с музыкой Эннио Морриконе. В конце концов набрала его на клавиатуре компьютера.

Я прочла «Одиночество в Сети». Два раза. С перерывом в 21 час. Я еще немного под впечатлением, и мне так чертовски хорошо, что хочется об этом кому-нибудь сказать. Кому-то совершенно незнакомому. Наконец-то сгодится на что-то весь этот интернет.

Выпало на Вас. Могу я с Вами поделиться?

Я — женщина, то есть существо, отличающееся от остальных существ только тем, что у меня есть грудь, мне не нужно бриться и на меня можно положиться. Больше всего в жизни я боюсь, что мое сердце будет когда-то биться над именинным тортом, трагически полным свечек, и тогда я подумаю, что мое время ушло, а я так ничего и не пережила. Ведь только ради переживаний и стоит жить. И ради того, чтобы иметь возможность потом кому-нибудь о них рассказать.

Я замужем. Давала супружеский обет! У нас есть дом — это мой дом. Он так старается. У нас такие планы. Родители его обожают. Он работящий. Заботится о доме. Не изменяет мне. У нас есть дети. Он сделал бы для меня буквально все. Это хороший человек. Вот только пламя каждую ночь дано только пожарным, из всего, что вечно, самый краткий срок у любви, а рационализм холоден и неуютен, как покинутое иглу. Видимо, поэтому совершенно неожиданно для себя в одно апрельское утро я открыла для себя чат!

В интернете все находятся на расстоянии вытянутой руки. Надо только знать, куда эту руку протянуть. Я оказалась способной ученицей. И с тех пор мне все чаще приходилось говорить: «Разум, сделай что-нибудь для меня! Мог бы ты на какое-то время отключить мою Совесть? У меня такие несусветные мысли, что даже мое подсознание заливается румянцем». Из коричневых мои глаза все чаще превращались в зеленые (они всегда этого цвета, когда я счастлива), а дождь становился для меня лишь краткой фазой перед появлением солнца. Его голос в телефонной трубке повышал концентрацию окиси азота в крови так, что в ней образовывались пузырьки.

И конечно, никогда-никогда я не забывала, что ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ИНТЕРНЕТ!

И как после всего этого и по прочтении романа не думать, что если Бог на самом деле создал людей, то созданию автора «Одиночества…» Он посвятил немного больше времени???

Не могу отделаться от впечатления, что эту книгу написала женщина. Но читать ее зато должны именно мужчины!

 

 

P.S. Может, Вы меня впишете в список Ваших друзей? Например, тех, что в списке ICQ?

Он:…

(e-mail: [email protected])

 

Наплакалась я из-за Вас. И так хватает переживаний, особенно теперь. Хуже всего то, что истории вроде ЭТОЙ на самом деле случаются. У меня тоже случилась, только с другим концом. Не на железнодорожной станции в Берлине. История закончилась в Познани, над Вартой, куда гуляющие не доходят, потому что тропка становится слишком узкой, а весной и осенью можно заляпать обувь.

В Познани над Вартой стоит дерево…

(e-mail: [email protected])

 

Кое-кто говорит — слащавое чтиво.

Но на меня подействовало терапевтически.

Я никогда не могла простить себе словесного одиночества в Сети в течение долгих-долгих лет.

Ничего не вышло. Было множество слов.

Моих, не моих.

А читая, я улыбалась воспоминаниям.

Как будто читала архив.

Странно.

Чувства пошлы. Но кто сказал, что все в жизни должно достигать вершин артистизма?

Вот я и листала страницу за страницей.

Знаю, какие они на вкус, эти слова.

Знаю, как они пахнут, как искушают, как ранят.

Один из романов. Слащавый.

Тогда откуда же такая улыбка? Неужели я всегда такая циничная?

Смеюсь над словами.

Это всего лишь слова.

Но какие!

Помню свое начало в Сети… всего-то пять лет назад. Помню свое начало в icq — версия, кажется, 98-бета. Нахлынули воспоминания.

Боже, кусок жизни…

Поздравляю с книгой.

Производит впечатление и остается в человеке надолго. Во мне осталась.

И поздравляю с мастерским вплетением научных знаний в ткань повествования.

Это тоже впечатляет.

Катажина Скшипек-Луковская (e-mail: [email protected])

 

Откуда берутся такие люди, как Вы? Как мой Михал? Как моя мама??

Мне пока еще не слишком много лет, и, несмотря на это, у меня сложилось впечатление, что все это я уже пережила и ничто больше не имеет смысла.

Книги. Обожаю их, читаю килограммами все, что попадает в руки. На площади Вильсона в Варшаве есть такой маленький магазинчик с дешевыми книжками. Мне не следовало бы туда ходить, потому что всегда трачу там все деньги, сколько есть. Не могу удержаться ни от того, чтобы зайти туда, ни от покупки. (Какое счастье, что там нет порта для считывания кредитных карточек!!)

Вчера купила две книги. Одну — Вашу, а другую — «Парфюмера» Зюскинда. Это ничего, что сегодня останусь без обеда, обойду