Кто из преподавателей повлиял на вас?

Были преподаватели, которые оказали на нас влияние. Ну, во-первых, Комина, которая сказала что ещё не поздно сменить профессию, она же мне сказала, что я буду писателем, она очень повлияла на меня, я дружила с ней почти до смерти. Но потом я написала антисоветский рассказ «Старики», как один человек вспоминал о Ленине и попросил другого, но в Перми было два, которые видели Ленина, он купил воспоминание у того за то, что он помог сделать операцию жене, чтобы быть только одним придворным революционером. Ну, это по тем временам казалось кощунственно, как это Ленина продать?! И этот рассказ я всюду посылала, а его прочла Комина, и она меня вызвала на ковёр и сказала:

«Вы беспринципный безнравственный человек!».

«А что случилось?» - говорю я.

Она говорит: «А вы что не понимаете?»

Я: «Нет!»

Я так недоуменно смотрю на неё..

Она: «На самом деле не понимаете?»

Я: «В самом деле, не понимаю!»

«Вы написали такой рассказ… вы его пошлёте, а нас опять затаскают». А когда мальчики пошли по процессу, их всех хотели уволить очень было тяжело им, они потеряли свои места, не смогли защитить вовремя докторские, не смогли напечатать монографии – жизнь рушилась, а это жизнь высоких людей, утончённых, готовым служить и родине, и науке, и студентам, и литературе и это все было безобразие, а тут Нина снова пошлёт рассказ, их снова затаскают.. Так надо было сказать: «Нина, я вот так вот нахлебалась, ты этот рассказ если посылаешь, не ходи ко мне, сделай вид что мы с тобой в разладе, чтобы нас с тобой не затаскали. Когда меня вызовут я скажу: Я Нине говорила, она меня не слушает» а вы меня даже не предупреждаете, что рассылаете такой рассказ». Я говорю: «Так ведь Солженицын, вы сами нас учили, что надо быть правдивым, надо говорить то, что думаешь, Солженицын тоже самое пишет.»
Она говорит: «Так он нас тоже всех предал». Ну, то-есть они написали сборник, где был момент статьи Томарченко в стиле Солженицына, этот сборник зарубили и опять их таскали-таскали. Ну, вот был Солженицын, он шел на Ленинскую премию, и вдруг его объявляют врагом народа и высылают. Это же все делалось мгновенно и сразу бы успеть за этими переменами невозможно. Сборник где-то там на корректуре, а его уже выслали и их уже таскают. То есть они были все сломаны, они имели право быть сломаны, имели… но они не имели права нам закрывать дорогу и говорить «Не пиши!», а надо было решать компромиссно. Ты напиши, это твоя судьба, но ты сделай вид, что мы с тобой вот в разладе. А говорить, что я безнравственна это не дело учителя. Ну, я перестала к ней ходить. Наверное, долго я не ходила, уже бросилась в омут советской власти, уже распался СССР, я получила международную премию за «Любовь в резиновых перчатках» - это же история филфака. Когда декан травил всю кафедру русской литературы только за то, что когда-то они его разгромили, он матери пенсию не платил, ну, не помогал материально, они его на парт собрании осудили, и вот он так им жестоко мстил. Эта история легла в основу «Любовь в резиновых перчатках» и Комина мне позвонила и говорит: «Ниночка, что то ты неестественное.» Нет! Она мне написала открытку! «Давайте снова видеться». Она поняла, что ветер подул в другую сторону. Я, конечно, с радостью. С мужем мы поехали, снова пили коньяк, она жила возле Феодосьевской церкви, снова говорили об искусстве, она же интересовалась всеми мелочами филологов, кто купил мастерскую, кто стал коммерсантом, кто что. Королёв в Москве печатался, она все читала до последней строчки. Юзефовича тем более. Кондаков, её любимый ученик, к ней приезжал все время, они обсуждали текущие момент в литературоведении, то есть она оставалась звездой. И когда она скончалась от рака в той столовой, за тем зданием были похороны, я вышла и заблудилась. Я была без мужа, он был на работе, то есть, вот университет, где я такую длинную жизнь прожила, где я знала каждый сучок и после Коминой, после её ухода, я туда-сюда, я не знала, куда идти, я поняла, что это я символически заблудилась, что мне её будет не хватать. Но время пришло самим становиться учителями, самим что-то формулировать, что-то сами понимать более ясно даже без Коминой.

Боже мой, все были удивительные люди, там, допустим, многие преподаватели всё ещё помогают мне материально, потому что гонораров нет, денег нет. Значит, очень многие дарят сюжеты, очень многие звонят по телефону и часами со мной разговаривают, чтобы как-то что-то понять. Если сейчас они в смятении, теперь уже я для них какой-то авторитет, или они делают вид, что я авторитет, чтобы пообщаться, может быть, а может быть и меня в чем-то предупредить, что политика меняется и надо быть осторожным, снова в стол рассказы писать, что я и делаю. То есть связь с университетом остается такой плотной. Я еще до прошлого года еще раз в году выступала, то у Бори, то у Васильевой, то у Абашева потому, что когда у Славы случилась беда и надо было 30! 30 человек чтобы сдали кровь первой группы… 30 человек! Мы не знали, что делать. Повесили объявление. Мы сами с дочерью три ночи не спали, всех вызванивали, набрали что-то семь… и мы повесили объявление здесь, в университете, и студенты, 36 человек, сдали кровь первой группы, то-есть вычислили, у кого первая группа, собрали и пришли из дали, потому что я у них выступала, они представляли, что если я прошу кровь, то это очень нужно и надо помочь. Но это беспрецедентная история, счастье, спасения, помощи. Ну, я, конечно, если выступала, дарила им картиночки и, безусловно, говорила, что вы счастливые, что вы на фифаке. У нас как говорили: «Историк все знает, но ничего не понимает. Филолог ничего не знает, все понимает. Конечно историк голову расшибет - никто не знает. Филолога палец порежет - весь университет об этом рассуждает.» Тут самый разные стороны отличия нас от историков, от физиков, но я сама любила физика очень сильно. Была так влюблена, что я была раба любви. У меня руки дрожали, когда я шла на свидание, вдруг он не придёт?! И потом нелепо поссорилась из-за какой-то ерунды вообще, просто из-за ерунды, из-за того что, он голодал в сессию - эксперимент над собой ставил, а я от любви не могла сдавать сессию, а он ещё в это время так рассудочен, что эксперименты может ставить. Я с ним поссорилась. Ну, конечно я хотела с ним помириться, но этого не случилось. И я очень счастлива, что я с ним поссорилась. Я первый вещи писала, чтобы он подумал, что это я, казалось, вот зря потерял Ниночку, она вот писательница, она талант, но потом я забыла, что я для него пишу, чтобы он подумал - я уже так увлеклась процессом. А если бы я с ним жила в браке, я бы так в рот ему смотрела, руки бы у меня дрожали, я бы ничего не писала, я бы была работа любви, то есть и любовь - это прекрасно, сладко, божественно, тем более взаимно, но для реализации личности женской это не всегда хорошо. Как говорили, помните, Бетси у Толстого: «Чтобы любить, надо ошибиться, а потом поправиться.» Она два раза так говорила. Так вот я ошиблась, поправилась и реализовалась как писатель. Но зато если бы я вышла за него, я б реализовалась как жена, как мать, как женщина, ходила бы в красивых нарядах сейчас, безусловно, на каблуках была бы модно пострижена, а теперь я не успеваю. Почему? Комина нам комментировала Наташу Ростову, которая вбегала в гостиную с пятном жёлтым на пелёнке, ну, с поносом, но оно уже вот жёлтые, а не зелёное - это уже все, процесс прошёл выздоровления, она не опустилась она была ничего саном она не опустилась, она была нечесана, но она не опустилась, а возвысилась до понимания Пьера, которого отпускает на декабристские собрания, то есть она с ним всем сердцем, всей душой стала единым целым, и это она возвысилась. Вот до этих слов Коминой я вязала, шила модные платья, даже пальто сама шила, чтобы все было по высшему классу. После этих слов Коминой я не вяжу, не шью, не крашу волосы, потому что главное возвыситься, а когда началась перестройка, и университет был запущен, и даже там все подало, штукатурка осыпалась, она говорила: «я студентам говорю, главное сохранить духовную высокую планку» то есть она до конца сохранила вот эту высоту, а не штукатурку. Очень и штукатурка важна, но всё-таки главное другое. Когда она заболела, говорила так. Ну, у нее же рак печени: «Встаю утром, есть не хочется, жить не хочется, в окно смотреть не хочется, на работу идти не хочется, но встаем, но пью кофе или чай, допустим, уже, но иду на работу, подхожу в тоннель и навстречу идут студенты первой смены, лучшие лица в нашем городе, настроение повышается, и я вступаю в аудиторию» То есть сами лица её лечили, оживляли. Этот вывод и есть лучшие лица в нашем городе. То есть она умела так формулировать, так любить своих студентов, так много им дать, что, ну, не бывает наверно дня, чтобы я Комину не вспоминала. Да нет, не бывает! Я детям пересказываю то одно, то другое.