Журнал компрессионных испытаний 13 страница

 

161 перницам. Характерно, что во всех этих случаях одновременно присутствует, скорее — как результат, частичное или полное избегание или запрет на соперничество с женщинами или же, напротив, явно компульсивная чрезмерно выраженная установка на соперничество. И чем сильнее чувство побежденности, тем глубже укореняется специфический психологический фон отношения к сопернице: только с твоей смертью я буду свободна. Эта ненависть к торжествующей сопернице может проявляться по-разному. Если она остается в значительной степени предсознательной, то вина за эротическую неудачу возлагается на других женщин. Если она вытесняется, причина неудач видится в своих собственных качествах, и тогда самоистязающие сетования сочетаются с чувством вины, происходящим от вытесненной ненависти. При переносе часто можно отчетливо наблюдать не только то, как одна установка сменяется другой, но и как подавление9 одной автоматически усиливает другую. Если подавлен гнев на сестру или мать, как правило, усиливается чувство вины пациентки; если слабеют самообвинения, начинает бить ключом ненависть к другим. Формула достаточно проста — кто-то же должен отвечать за мои несчастья: если не я, так другие; если не другие — значит я сама. Из этих двух установок чувство собственной ответственности вытесняется гораздо сильнее. Сомнение: «А не виновата ли в неудачных отношениях с мужчинами я сама?», как правило, в процессе анализа появляется не сразу; чаще вначале оно лишь присутствует как общее убеждение в том, что дела идут не так, как надо бы; нередко пациентки чувствуют или всегда чувствовали тревогу: „А нормальна ли я?"... Иногда эта тревога рационализируется, как опасения, что они функционально или органически нездоровы. Иногда механизм защиты против таких сомнений проявляется в форме настойчивого подчеркивания своей нормальности. Если у пациентки акцентирована защита, психоаналитическая терапия часто воспринимается как нечто постыдное, так как является еще одним свидетельством того, что все идет не так, как следует (естественно, такие пациентки стараются скрывать то, что они ходят к аналитику). В процессе терапии ментальная установка у одной и той же пациентки может изменяться от одной крайности к другой — от безнадежной уверенности, что психоанализу не под силу исправить такие фундаментальные неполадки, до прямо противоположной уверенности, что все в порядке, и поэтому не надо никакого психоанализа. Самая частая форма, которую принимают эти сомнения в сознании — это убеждение пациентки, что она безобразна и по-162

 

 

этому не может нравиться мужчинам. Это убеждение обычно достаточно независимо от реальных фактов; его можно встретить, например, у необычайно хорошеньких девушек. Как правило, оно основывается на реальном или воображаемом дефекте внешности — у меня волосы не вьются, руки или ноги слишком велики, я толстая, рост слишком большой или маленький, не те возраст или фигура. Эта самокритика неизменно связана с глубоким, патологическим в своей природе, чувством стыда. Одна пациентка, например, переживала за свои ступни и бегала по музеям, чтобы сравнить свои ноги с ногами статуй, чувствуя, что покончит с собой, если у нее они не такие, как надо. Другая пациентка, естественно — в свете собственных переживаний, не могла понять, как это ее муж все еще не умер со стыда за свои скрюченные пальцы на ногах. Еще одна неделями голодала, потому что ее брат как-то мимоходом заметил, что руки у нее слишком полные. В некоторых случаях стыд относился к одежде, а рационализация состояла в том, что нельзя быть красивой без красивой одежды. В попытках приблизиться к идеалу у этих пациенток всегда особое место отводится одежде, однако, независимо от реальных возможностей, успех и здесь недостижим, так как сомнения постоянно вторгаются и в эту сферу, делая ее источником вечных терзаний. Для них абсолютно невыносимо, если они замечают, что те или иные части одежды не вполне идеально сочетаются друг с другом, если платье полнит, кажется слишком длинным или коротким, слишком простым или элегантным, слишком вычурным, слишком молодежным или недостаточно модным. Зная, что одежда действительно важна для женщин, может быть, в этом и не стоило бы особо копаться, однако, обращают на себя внимание достаточно неадекватные проявления связанных с одеждой чувств — стыда, незащищенности и даже ярости. Одна пациентка, например, должна была обязательно разорвать платье, если ей казалось, что оно ее полнит; другие обращали весь свой гнев на портниху или кого-то еще. Конечно, все эти случаи — проявление неадекватных форм защиты. Другой род защиты — желание быть мужчиной. „Как женщина я ноль",— говорила одна пациентка,— „мне бы мужиком быть",— и сопровождала свое замечание специфически мужским жестом. Третий, и, как мне представляется, самый важный, способ защиты состоит в том, что пациентка хочет во что бы то ни стало всем доказать, что она чрезвычайно привлекательна для мужчин. Здесь мы снова сталкиваемся с той же гаммой чувств: быть без мужчины, никогда не иметь с ними дела, остаться девственницей, незамужней — все это позор, и может б* 163

 

вызвать только презрение. Соответственно, иметь мужчину — поклонника, друга, любовника или мужа — доказательство „нормальности". Отсюда — безумная погоня за мужчиной. По сути от него требуется только одно — быть мужского пола. Если у него есть и другие качества, чтобы потешить нарциссизм женщины — тем лучше. В остальном неразборчивость женщины может быть потрясающая, особенно в сравнении с уровнем требований, предъявляемых ею в других отношениях. Но и этот способ защиты, как и тот, который касается одежды, не приносит успеха — в любом случае женщине ничего не удается доказать наверняка ни себе самой, ни другим. Если даже в нее влюбляется один мужчина за другим, она подыщет причины, по которым все они будут не в счет: „не было под рукой других женщин, чтобы в них влюбиться"; „да кто он вообще такой?"; „это я сама его вынудила"; „он любит меня лишь за то, что я умная, что я могу быть ему полезна" и т. п. Во всех этих случаях анализ в первую очередь обнаруживает особую тревогу по отношению к своим половым органам, ее типичное содержание — что пациентка повредила себе мастурбацией или причинила себе какую-нибудь травму. Часто страхи выражаются в виде характерной идеи, что при этом случайно был разорван гимен, или что в результате мастурбации у нее не может быть детей 10. Под прессом этой тревоги мастурбация полностью подавляется, как правило, даже воспоминания о ней вытесняются (в любом случае достаточно типично заявление, что такого якобы вообще никогда не было). В относительно редких случаях, когда пациентки прибегают к мастурбации в более позднем возрасте, она сопровождается жесточайшим чувством вины. Основу такой сильнейшей защиты от мастурбации следует искать в нередко сопутствующих ей экстраординарно садистских фантазиях об издевательстве над женщиной: она находится в тюрьме, ее унижают, оскорбляют, пытают или, что характерно, калечат ее гениталии. Эта последняя фантазия вытесняется особенно сильно, но, как представляется, является существенным элементом в психодинамике многих случаев. По моему опыту, эта фантазия никогда не бывает явной, тем более, что иногда в процессе онанистических актов наслаждаются другими представлениями жестокости. Однако эту фантазию всегда можно реконструировать по ее эквивалентам, как, например, в случае пациентки, которая рвала одежду, если ей казалось, что она ее полнит. Вначале мне казалось, что такое поведение — эквивалент онанизма, но потом по ряду признаков я поняла, что после этого пациентка чувствовала себя так, как если бы она со-164

 

 

вершила убийство, следы которого во чтобы то ни стало нужно скрыть; затем выяснилось, что полнота символизирует для нее беременность и напоминает о беременности матери (когда пациентке было пять лет); и лишь потом, когда было установлено, что в сознании пациентки особым образом связаны представлен ния о беременностях (в том числе моих, как женщины — аналитика) и их возможных последствиях — внутренних разрывах, ко мне наконец, пришло понимание того, что когда она рвет свое платье — она как будто раздирает половые органы матери. Другой пациентке, по ее словам, полностью преодолевшей привычку мастурбировать, во время болезненных менструаций казалось, что ее внутренности как бы вырывают из нее. Она испытывала сексуальное возбуждение, когда слышала об абортах; она вспомнила, как в детстве у нее были представления, что муж делает что-то насильственное с телом жены с помощью иголки и нитки. Газетные заметки о насилии и убийствах возбуждали ее. В ее сновидениях постоянно крутился один и тот же сюжет: половые органы девочки оперирует или просто режет женщина, так что они кровоточат. Такое сделала (по данным криминальной хроники) с одной девочкой учительница в исправительном заведении, и пациентка в своих фантазиях хотела бы сделать тоже самое с аналитиком или со своей ненавистной матерью. Аналитический опыт позволяет предполагать наличие таких деструктивных импульсов и у других пациенток, прежде всего на основании сходным образом выраженного страха репрессалий, как, например, преувеличенная тревога, что любая женская половая функция может оказаться болезненной и кровавой, в особенности дефлорация и роды. Фактически, во всех случаях мы обнаруживаем, что в бессознательном наших пациенток все еще действуют, практически — в неизменившейся форме и с неослабевающей силой, деструктивные импульсы, направленные против матери или сестры в раннем детстве. Мелани Клейн придавала большое значение этим импульсам. Легко понять, что их редукции препятствует преувеличенное и озлобленное соперничество. Первоначальные эти бессознательные импульсы против матери как бы означают: ты не должна вести с моим отцом половую жизнь, ты не должна иметь от него детей, а если будешь, ты будешь так изуродована, что никогда не сделаешь этого снова и станешь навсегда безвредной; или — как позднейшая переработка — станешь страшилищем, отпугивающим всех мужчин. Но это все, по неумолимому закону талиона, господствующему в бессознательном, возвращается затем в виде страха той же самой участи. Если 165

 

я желаю такой травмы тебе и навлекаю ее на тебя в своих фантазиях при мастурбации, я должна бояться, что то же самое случится со мной, когда я окажусь в той ситуации, в которой я желала, чтобы испытывала страдание ты. Фактически, в определенном числе таких случаев дисменорея развивается как раз тогда, когда девушка начинает обыгрывать идею половых отношений. Иногда, более того, развивающаяся в это время дисменорея воспринимается девушкой совершенно сознательно и открыто как наказание за возникающие деструктивные желания. В других случаях страхи пациенток носят менее специфический характер, проявляясь в основном в виде запрета на половой акт. Эти страхи наказания относятся отчасти к будущему, как уже было указано, но отчасти и к прошлому: поскольку я переживала все эти деструктивные импульсы при мастурбации, эти самые вещи произошли и со мной; я изуродована так же, как она, или, как позднейшая переработка — я такая же уродина, как она. Такая связь полностью осознавалась и высказывалась вслух одной моей пациенткой, у которой реальные сексуальные авансы со стороны отца породили необычайно сильные проявления патологического соперничества — до прохождения анализа она не осмеливалась глядеться в зеркало, думая, что безобразна, хотя на самом деле была удивительно хорошенькой. Когда в процессе анализа прорабатывались ее конфликты с матерью она вновь пережила сильный аффект, и в момент высвобождения аффекта она увидела себя в зеркале с лицом своей матери. Во всех рассматриваемых случаях наблюдаются также деструктивные импульсы по отношению к мужчинам. В сновидениях они обычно проявляются как кастрационные импульсы, а в жизни — в определенной степени всегда присутствующего желания причинить страдание мужчине, или в форме защиты против таких побуждений. Однако, эти, направленные против мужчин, импульсы, очевидно, только относительно связаны с идеей собственной анормальности, их раскрытие в процессе анализа происходит обычно при малом сопротивлении и совсем не меняет общей картины. С другой стороны, тревога исчезает с раскрытием и проработкой деструктивных побуждений, направленных против женщин (матери, сестры, психоаналитика), и, наоборот, она остается неизменной, пока избыток этой тревоги препятствует возможности что-то сделать с жестоким чувством вины и всеми связанными с ним побуждениями. Защита в таком случае выглядит как сопротивление анализу, на которое я уже ссылалась, но является по сути защитой против чувства вины, и имеет приблизительно такое содержание: нет, я, конечно, не 166

 

 

причинила себе никакой травмы, я так просто так уж устроена. Последнее в то же время служит поводом для многочисленных жалоб на судьбу, которая так несправедливо распорядилась; или на наследственную предрасположенность: что дано от рождения — это все раз и навсегда; или, как в двух случаях,— на сестру, которая что-то сделала с гениталиями пациентки; или на постоянное угнетение в детстве, от которого не было избавления. Ясно видна функция таких жалоб — это защита от чувства вины, и поэтому пациентка за них держится. Первоначально я предполагала, что устойчивость идеи своей анормальности определялось иллюзией маскулинности, а сопутствующее чувство стыда — идеей утраты пениса или опасением, что он вырастет из-за мастурбации; я считала, что погоня за мужчиной была определена отчасти вторичным сверхподчеркиванием женственности и отчасти желанием иметь мужчину, если уж нет возможности им быть. Но по ходу дела, как я говорила выше, я пришла к убеждению, что фантазии о маскулинности не представляют динамически эффективного фактора и являются только выражением вторичных тенденций, имеющих корни в вышеописанном соперничестве с женщиной, и в то же время содержат рационализованное тем или иным путем обвинение несправедливой судьбе или матери в том, что не родила мужчиной, или являются выражением необходимости создавать в виде сновидений или фантазий средства уйти от мучительных конфликтов с женщинами. Имеются, конечно, клинические случаи, в которых приверженность иллюзии „я — мужчина" действительно играет динамическую роль, но у этих женщин наблюдается совершенно иная картина: в явно заметной степени имеет место идентификация с определенным мужчиной — отцом или братом — на основе которой, в основном, и происходит развитие в гомосексуальном направлении или формирование нарциссической установки. Таким образом, переоценка отношений с мужчинами может иметь свой источник совсем не там, где мы до сих пор его видели, то есть не в необычайной силе сексуального импульса, а в факторах, лежащих за пределами отношений мужчина — женщина, а именно — в восстановлении травмированной самооценки и в вызове торжествующей сопернице. Поэтому представляет интерес вопрос о том, действительно ли в погоне за мужчиной играет, и в какой степени, роль стремление к сексуальному удовлетворению. Несомненно, что сознательно борются именно за него, но верно ли это с точки зрения инстинктов? Весьма существенно, в этой связи, напомнить о том важном 167

 

факте, что этого удовлетворения ищут не со средним усердием, а определенно и непомерно переоценивают. Такая установка периодически была довольно отчетливой также и на сознательном уровне, но я вначале была склонна недооценивать ее, принимая во внимание, с одной стороны, силу сексуальных запретов, а с другой, силу непроизвольного стремления к мужчине, имеющую другое происхождение; следовательно, я воспринимала обсуждаемую установку как в значительной степени рационализацию, служащую для сокрытия бессознательных мотивов и для демонстрации стремления к мужчине как чего-то „вполне нормального и естественного". Теперь я считаю, что это стремление, без сомнения, является также и рационализацией, но в данном случае мы находим подтверждение еще и старому правилу, что пациент всегда — в некотором смысле — прав. Отдав должное как самому естественному стремлению к сексуальному удовлетворению, так и сопутствующим ему внесексуальным элементам, мы, кроме того, должны согласиться с постоянным присутствием у наших пациенток избытка сексуального влечения, и особенно к гетеросексуальному половому акту. Если бы гиперсексуальность этих женщин была по сути, только средством протеста против самого факта существования других женщин или средством самоутверждения („нарциссической компенсацией"), то было бы очень нелегко объяснить тот факт, что в реальности, часто не осознавая этого, и, фактически — вразрез со своей сознательной позицией, они жадно ищут половых контактов практически с любым партнером. Они часто высказывают идеи, что без этого просто не могут чувствовать себя здоровыми и работоспособными. Эта рационализация возникает или из наполовину понятых идей психоанализа, или теорий о гормонах, или просто заимствуется из мужской идеологии о вреде воздержания 11. Насколько половой акт важен для них, видно по тому, что их усилия, чем бы они не были детерминированы в других отношениях, имеют общий знаменатель: обеспечение себя половым сношением, или хотя бы гарантией того, что не окажешься неожиданно лишенной возможности его совершить. Эти усилия реализуются тремя путями, по сути очень различными, но равнозначными по стоящей за ними мотивацией: это фантазии о проституции, стремление выйти замуж и желание быть мужчиной. Фантазии наших пациенток о проституции и замужестве с этой точки зрения почти однозначны и означают, при такой их основе, что под рукой всегда будет доступный мужчина. Желание быть мужчиной или ненависть к мужчинам при этом нередко обусловлены мифом о том, что мужчина может иметь сношение всегда, когда захочет. 168

 

 

Я считаю, что за такую переоценку сексуальности ответственны следующие три фактора:

1. С точки зрения экономии либидо, в типичной психологической структуре таких женщин много особенностей, толкающих их именно в сферу сексуальности, потому что путь к другим возможностям удовлетворения [или сублимации либидо — М. Р.] оказался слишком трудным. Гомосексуальные импульсы отвергаются, потому что они сочетаются с импульсами деструктивного характера и из-за позиции соперничества с другими женщинами. Мастурбация не удовлетворяет, даже если она, как в большинстве случаев, не была полностью подавлена. Остальные формы аутоэротического удовлетворения в широком смысле, как в прямом, так и в сублимированном виде — все, что делают и чем наслаждаются в одиночку (еда, зарабатывание денег, искусство, природа) — заторможены, и, главным образом, потому, что такие женщины, как и все люди, чувствующие себя обделенными жизнью, лелеют сильнейшее желание иметь что-нибудь для себя одной, не позволяя больше никому наслаждаться ни каплей своего сокровища, желание все забрать у всех — вытесняемое из-за порождаемой им ответной тревоги и из-за его несовместимости с прочими нормами поведения индивидуума. В дополнение к этому запреты у них проецируются на все сферы деятельности, которые, в соответствии со здоровым честолюбием, избираются другими людьми и приносят им громадное внутреннее удовлетворение.

2. Вышеописанный фактор позволяет объяснить реальное усиление сексуальных потребностей, а следующий — составляет непосредственную основу завышенной ценности половой жизни для этих женщин. Я говорю об изначальном поражении в сфере женского соперничества, в результате которого возник глубокий страх перед тем, что другая женщина постоянно будет мешать гетеросексуальной активности пациентки, что реально и достаточно ясно проявляется в ситуации переноса. Это, фактически, что-то вроде „афанизиса" 12, описанного Эрнстом Джонсом, хотя здесь это не тревога относительно утраты способности к сексуальным переживаниям, а скорее страх быть лишенной их навсегда внешними обстоятельствами. От такой тревоги женщина ограждается попытками достичь вышеупомянутой защищенности. Эта тревога приводит к переоценке сексуальности в такой степени, в какой любая цель, становящаяся объектом спора, всегда переоценивается.

3. Наличие третьего источника кажется мне менее надежным, так как я не смогла обнаружить его присутствие во всех случаях. Некоторые из этих женщин, как уже было упомянуто, 169

 

припоминали пережитое в раннем детстве сексуальное возбуждение, похожее на оргазм. О том, что у некоторых женщин такое переживание имело место, можно было судить по таким явлениям, как страх достичь оргазма при половом акте, хотя сновидения выдавали, что он им знаком. Пережитое в раннем детстве возбуждение испугало или из-за специфических условий, в которых произошел оргазм, или из-за его силы, сокрушительной для незрелого субъекта, вследствие чего переживание было вытеснено. Пережитый опыт, однако, оставил ощущение удовольствия, намного превосходящего любое другое, и чего-то странно живительного для всего организма. Я склонна думать, что это бессознательная память об этом детском ощущении принуждает тех женщин, которые его испытали,— в гораздо большей степени, чем это происходит обычно — принимать сексуальное удовлетворение за эликсир жизни, которым могут снабдить только мужчины, без которого любая женщина должна иссохнуть и зачахнуть и недостаток которого делает невозможным успех в любой другой сфере. Последнее, однако, нуждается в дальнейших подтверждениях. Несмотря на то, что погоня за мужчинами обусловлена многочисленными внутренними факторами и несмотря на энергичность предпринимаемых усилий, все попытки достижения этой цели, как правило, обречены на неудачу. О причинах неудачи уже было сказано. Ее корни в том же, что однажды уже привело к поражению в соревновании за мужчину, и в то же время заставляет снова прилагать исключительные усилия для его завоевания. Установка на озлобленное соперничество с женщинами вынуждает обсуждаемую группу пациенток демонстрировать вновь и вновь свое эротическое превосходство, но в то же время их деструктивные импульсы, направленные на женщин, неизбежно связывают любое соперничество за мужчину с глубокой тревогой. В соответствии с силой этой тревоги и, возможно, даже более в соответствии с субъективным осознанием неизбежного поражения и последующего снижения самооценки, конфликт между преувеличенным стремлением соперничать с другими женщинами и преувеличенной тревогой, возникающей вследствие соперничества, приводит внешне или к избеганию такого соперничества или к увеличению усилий в этом направлении. Следовательно, внешние проявления могут быть абсолютно различными: от женщины, чрезвычайно заторможенной в проявлении хоть какой-нибудь, необходимой для завязывания отношений, симпатии к мужчинам и одновременно стремящейся к ним так отчаянно, что это исключает любое другое желание; и до жен-170

 

 

щины — настоящего Дон-Жуана. Основанием для включения всех этих женщин в одну категорию, вопреки из внешнему несходству, является не только подобие их основных конфликтов, но также подобие их эмоциональной ориентации, несмотря на разницу в их образе жизни, точнее — несмотря на отличие их установок в сфере эротики. Уже было упомянуто, что «успех» у мужчин для женщин этой группы, даже в случае его достижения, не имеет какой-либо эмоциональной ценности сам по себе. Это обстоятельство является важным проявлением их внутреннего сходства. Более того, ни в одном случае эти женщины не достигали физически или психически удовлетворительных отношений с мужчиной. Оскорбленная женственность влечет этих женщин как прямо, так и через страх не быть нормальной к тому, чтобы доказать свою женскую состоятельность самой себе; но так как эта цель недостижима из-за постоянного самоуничижения, возникает необходимость постоянной смены мужчин. Их интерес к мужчине порой так силен, что может создавать у окружающих иллюзию безумной влюбленности, ослабевающей однако, как правило, как только он «завоеван» — то есть, как только он стал эмоционально зависимым от них. Уже описанная мной характерная для переноса тенденция — делать человека зависимым через любовь, имеет еще один обусловливающий фактор. Она определяется тревогой, которая подсказывает, что зависимость — это опасность, которой надо избегать любой ценой, а поскольку любовь или любая эмоциональная привязанность создает сильную зависимость, то она и представляет собой то самое зло, которого нужно избегать. Страх стать зависимой — это, другими словами, глубокий страх перед разочарованиями и унижениями, которого они ждут как неизбежного результата своей влюбленности. Пережив унижение в детстве, теперь они хотят унижать других. Исходный опыт, оставивший после себя такое сильное чувство уязвимости, как правило, был связан с мужчиной, но стереотипы поведения, явившиеся его следствием, направлены почти в равной степени и на мужчин, и на женщин. Например пациентка, как раз та, которая хотела сделать меня зависимой с помощью подарков, как-то выразила сожаление, что не пошла к психоаналитику-мужчине, потому что мужчину легче заставить влюбиться, и тогда — игра выиграна. Самозащита от эмоциональной зависимости соответствует, таким образом, желанию быть неуязвимой, более Зигфрида из немецкой саги, искупавшегося для этого в крови дракона. В других примерах механизм защиты проявляется в деспоти-171

 

ческих тенденциях и бдительном наблюдении за тем, чтобы партнер остался более зависимым от нее, чем она от него, и это желание, конечно, вызывает открытую или подавленную ярость в ответ на любые малейшие проявления независимости партнера. Двойным образом обусловленному непостоянству в отношениях с мужчинами в полной мере соответствует глубоко скрытое желание взять реванш или другое желание, также возникшее после первого поражения; это желание извлечь из мужчины все, что можно, и отбросить его в сторону, отвергнуть его, также, как она сама была когда-то брошена в сторону и отвергнута. Из сказанного очевидно, что шансов найти подходящий объект у этих женщин очень мало или даже просто не существует (а по причинам, связанным отчасти с их отношением к другим женщинам, а отчасти — с их самооценкой, эти женщины слепо хватаются за любого мужчину). Эти шансы, более того, в двух третях случаев, разбираемых здесь, еще сильнее снижались из-за фиксации на отце, то есть том лице, за которого, в основном, и шла борьба в детстве пациенток. В этих случаях сначала создавалось впечатление, что они фактически ищут отца или его образ, что они бросают мужчин очень быстро именно потому, что те не соответствуют этому идеалу, а также потому, что они становятся объектом возмездия, первоначально предназначенного отцу. Другими словами, фиксация на отце составляет ядро невротических расстройств у этих женщин. Хотя эта фиксация фактически является усиливающей, тем не менее, несомненно, что в генезисе данного типа нарушений этот фактор не специфичен. Во всяком случае, фиксация на отце не составляет динамической сути особых проблем, в которых мы здесь разбираемся, потому что приблизительно в одной трети случаев не было обнаружено никаких признаков того, что уровень фиксации на отце превосходил бы обычный по интенсивности или по каким-то другим параметрам. Я упоминаю здесь об этом чисто по техническим причинам, так как опыт показывает, что когда в процессе анализа проходишь через эти ранние фиксации, не проработав сперва всю проблему в целом, то быстро заходишь в тупик. Для таких пациенток существует чуть ли не единственный рациональный выход из этой печальной ситуации, а именно — чего-то достичь, заслужить уважения, удовлетворить честолюбие. Все такие женщины без исключения ищут этот выход, и на этом пути у них чрезвычайно развивается амбициозность. Ими движут могущественные импульсы, исходящие из раненой женской самооценки и из преувеличенного чувства соперничества. В основе их поведения легко обнаруживается стремление восста-172

 

 

новить самооценку, базируясь на своих успехах и достижениях, и таким образом торжествовать над всеми соперницами, и если не удается в эротической сфере — то на другом поле деятельности, выбор которого определяется личными способностями 13. Однако, они обречены на неудачи и на этом пути. Рассмотрим теперь причины неизбежности этих неудач. Мы можем это сделать быстро, потому что трудности в этой сфере достижений по сути те же самые, которые мы видели в эротической сфере, и все, что нужно рассмотреть — это форму, в которой они проявляются. Параллелизм поведения таких женщин в эротической сфере и прочих сферах достижений, наиболее очевиден, конечно, в ситуации соперничества. У тех, кто почти патологически одержим идеей исключить всех остальных женщин из соревнования, существует сознательное честолюбие и стремление к признанию в любом виде соревновательной деятельности, но ясно видно, что за этим стоит отсутствие ощущения собственной защищенности. Такое поведение проявлялось в трех случаях, которые, несмотря на непомерное честолюбие женщин, представляют, фактически, образец абсолютной обреченности на провал упорного преследования заданной цели. Даже самая мягкая критика всегда обескураживала их, и этого же достигала похвала. Критика затрагивала их тайный страх перед своей неспособностью успешно соревноваться, а похвала — боязнь какого бы то ни было соперничества, особенно, конечно, удачливого. Второй элемент, повторяющийся в этих случаях с неизменным постоянством — был их Дон-Жуанизм. Точно также, как им постоянно были нужны все новые мужчины, они не могли связать себя каким-либо постоянством в деятельности. Они любили говорить, что привязанность к определенной работе лишает их возможности следовать своим другим интересам. То, что это рационализация, выдает тот факт, что на самом деле они чаще всего не преследовали никаких других интересов. У тех, кто избегает любого соперничества в эротической сфере под действием навязчивой идеи о своей неспособности понравиться, честолюбие как таковое также почти полностью подавлено. В присутствии тех, кто даже только по внешнему впечатлению умеет что-то делать лучше, они чувствуют, что их полностью оттеснили на задний план, чувствуют себя ненужными и реагируют на такие ситуации страшными взрывами ярости — точно так же, как и в ситуации переноса, и затем легко впадают в депрессию. Когда дело доходит до замужества, их собственное подавленное честолюбие нередко переносится на мужа, и тогда со всей силой их собственных амбиций они требуют успехов от него. Но 173