НЭО РАМИЭРЛЬ. Первое, что они увидели, была луна

 

Первое, что они увидели, была луна. Огромная, низкая, более похожая на рыжее яйцо, чем на честное ночное светило. Звезд не было. Ни одной!

– Ррррррррррррррря, – неодобрительно вякнула лльяма – сине-черный силуэт в тяжелых, безнадежных сумерках. Сам не понимая, что и зачем он делает, Нэо снял защиту. Пахнуло жаром Бездны, тварешка с наслаждением открыла багровую пасть, к неприятной луне вспорхнула веселая стайка искр.

– Правильно, – голос Аддари звучал глухо и хрипло, – не надо ее сдерживать. Так спокойнее.

Норгэрель не ответил, пытаясь зажечь свет.

– Нэо, похоже, мы опять зависим от тебя.

Засветить голубоватый огонек Роману удалось, хоть и не сразу. Луциану пронизывала сила Света, Фэриэнн и Бездна дышали чем-то иным, что при желании можно было назвать Тьмой, но здесь магия преодолевала то же сопротивление, что и в Тарре, и даже большее. Круг света, в котором сгрудились трое эльфов и лльяма, отделил их от тревожного мрака. Волчонка, сообразив, что в таком виде лучше на друзей не прыгать, отползла на безопасное расстояние и прижалась к земле, на которой теперь останутся ожоги. Нэо невольно глянул под ноги. Растрескавшаяся глина, и все. Ни камешка, ни травинки.

– Какая странная луна, – подал голос Аддари, – хотя ее наверняка зовут иначе.

– Звали, – жестко сказал Рамиэрль, – а теперь звать некому. Нам повезло, что сначала мы угодили в ночь. Ангес говорит, что пришел сюда днем и чуть не лишился рассудка.

– Может быть, хватит намеков? – в голосе Норгэреля впервые за время их странствий зазвучало раздражение.

– Мы еще успеем все увидеть. Признаться, мне до сих пор не верится, что Ангес сказал правду. Пошли, к вечеру мы доберемся. Здесь неподалеку должен быть город, именно там стоит храм, в котором, будем надеяться, и был заточен «осчастлививший» Тарру колдун.

Ответа Нэо не дождался, говорить тут не хотелось, тут вообще ничего не хотелось, только бежать куда глаза глядят. Они еще могли вернуться в Фэрриэнн, живой, противоречивый, яркий, могли стать свитой Ангеса, узнать правду о Границе, о войне, которую ведет одинокий бог, встать с ним рядом. Этот бой, без сомнения, важнее того, куда они рвутся вопреки здравому смыслу и судьбе. Лльяма тявкнула на луну и требовательно уставилась на своих спутников. Ей здесь не нравилось, можно подумать, что кому-то здесь могло понравиться!

Зажженного света хватало, чтобы не провалиться в яму, но не для того, чтоб как следует оглядеться. Ждать рассвета было безумием. Рамиэрль сосредоточился, пытаясь уловить следы магии. Сначала эльфа окружило что-то серое, иссохшее, легкое, словно скопившаяся за тысячелетия пыль, серость душила, иссушала, вызывала животную ярость, но Нэо заставлял себя погружаться в нее все глубже и глубже. Наконец на самом краю восприятия что-то замерцало. В куче пыли отыскался осколок обглоданной кости. Острый, как игла, но тоже иссохший, готовый рассыпаться в прах, затем еще «кость», и еще, и еще… Защитные заклятия! Старые, изменившиеся, опасные даже для тех, кто их накладывал и… Вот оно! Тоненькая ниточка буйного безумия, словно выдернутая из чудовищного неба над Вархой.

– Нам в ту сторону, – твердо сказал Роман, ничего не объясняя. Его спутники не ответили, просто последовали за своим вожаком.

Трое быстро шагали по сухой, растрескавшейся глине, словно по чудовищному мозаичному полу. Лльяма рыскала впереди, и ее присутствие как-то успокаивало. Луна лениво взбиралась на небосклон, став круглой, но не утратив чудовищного оранжевого цвета. Все молчали, этот мир, названия которого никто не знал, и впрямь был страшней Светозарного со всеми его вулканами, а что чувствовал родившийся в благодатной Луциане Аддари, Нэо мог лишь гадать.

Пойманная Рамиэрлем ниточка не становилась осязаемее, но успела его измучить, эта Сила, в отличие от Тьмы и Бездны, была отвратительна самой его природе, но эльф цепко держал бесконечный, жгучий волос. Что было по сторонам и было ли, он не видел. Луна ушла, беззвездное небо стало светлеть, видимо, в той стороне был восток.

– Остановимся, – бросил Нэо.

– Мы еще не устали, – Аддари невесело улыбнулся.

– Ты нам хочешь что-то сказать? – Норгэрель явно не горел желанием узнать историю земли, по которой шел. Лльяма почуяла, что ее друзья остановились, и вернулась.

– Скоро рассвет, – грустно сказал Рамиэрль, глядя в огненные глаза, – мне до сих пор это кажется бредом, но это не бред. Я уже говорил, что этот мир пал под тяжестью собственного зла. Те, кто был достоин спасения, были спасены, вернее, были спасены и упокоены их души.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю, Аддари, и Ангес не знает. Это за пределами понимания тех, кто живет в борьбе и движении. Но дело не в спасенных, а в других, признанных недостойными. Они до сих пор привязаны к этому миру. С каждым восходом начинается их последний день, в полдень приходит Судия и до заката вершит Последний Суд, отделяя грешников от искупивших свои грехи. Сначала судят живых, затем – умерших. На закате изливается огненный дождь и льет до полуночи, выжигая все живое; то, что творится с полуночи до рассвета, мы видели. Нам придется идти сквозь тени гибнущего мира, мы увидим все, но ничего не сможем сделать, потому что это – прошлое. Нашим телам ничего не грозит, но за наш разум Воин опасается.

– Прости, – Аддари быстрым, нервным жестом пригладил волосы, – но зачем все это? Праведных вывели, грешных сожгли, это был конец, после которого должно что-то начаться. Ты говорил про улитку на развалинах Светозарного, это я понял, но…

– Зачем? – перебил Роман. – Затем, что благие судьи даруют грешникам возможность покаяться и заслужить прощение, вот их и воскрешают каждый день, чтобы вновь осудить и вновь сжечь. И каждый новый приговор делает прощение все менее вероятным, но судьи не теряют надежды, и этой надежде не видно конца!

– А они помнят, что это уже было?

– Нет! И суд, и приговор, и казнь – все это, как в первый раз.

– И ты называешь судей благими? – Аддари странным образом стал похож на бунтовщика Альмика.

– Мы здесь не для того, чтобы судить судий, и мы не можем ничего изменить. Мы должны найти дорогу, по которой отсюда удрала та тварь, что губит Тарру, а потом и ее саму! Солнце вот-вот поднимется, нам придется идти сквозь прошлую смерть, может быть, вы закроете глаза, а я вас поведу?

– Мы пойдем с открытыми глазами, – мягко сказал Норгэрель, – мы видим, что ты сильнее нас, что ты меняешься, но это не значит, что вся боль должна падать на твои плечи.