Один изъявляет готовность бить, другой — быть избитым

Чжугэ Ляну благодаря стратагеме удалось склонить правителя и военачальника царства У заключить союз против надвигавшегося с восьмисоттысячным войском Цао Цао, владыки севера Китая (см. 13.13). Еще молодой Чжоу Юй, главнокомандующий ускими войсками, располагал лишь 50—60-ю тысячами воинов. Согласно оценке Чжугэ Ляна, несмотря на все превосходство Цао Цао, его можно разбить, если удастся его, несведущего в войне на воде уроженца севера, вынудить к сражению на кораблях. Однако вскоре на службу к Цао Цао перешли два знающих толк в водных баталиях человека, Цай Мао и Чжан Юнь (см. 20.15). Они принялись шаг за шагом готовить войско Цао Цао к предстоящей битве на реке Янцзы. Обоих опасных военных советников Цао Цао с помощью стратагемы Чжоу Юю удалось убрать (см. 33.11). Вскоре Цао Цао был одурачен и Чжугэ Ляном. Под прикрытием тумана тот приблизился на кораблях к водному лагерю Цао Цао, приказав стать судам носом на запад и ударить во все гонги и барабаны... «Немедленно выставить лучников! — распорядился Цао Цао. — Всех, кто есть во флоте! Пусть они отбивают врага стрелами! Самим в сражение не вступать: за туманом ничего не видно. Если враг появился так внезапно, значит, у него там ловушка! Держитесь осторожней!» Цао Цао послал людей в сухопутные лагери передать... чтобы... немедленно отправили на берег по три тысячи лучников. Военачальники, опасаясь, что враг ворвется на их корабли, приказали лучникам осыпать стрелами пространство перед водным лагерем. Десять тысяч человек стреляли не переставая. Стрелы сыпались дождем. Чжугэ Лян повелел развернуть суда в линию с востока на запад и подставить их под стрелы. До самого восхода солнца на его судах гремели барабаны и раздавались воинственные крики воинов. А когда рассеялся туман, Чжугэ Лян приказал идти в обратный путь. Снопы соломы, привязанные по обоим бортам судов, были сплошь утыканы стрелами. «Благодарим за стрелы, господин чэн-сян!» — разом крикнули воины, как их научил Чжугэ Лян.

Пока о случившемся доложили Цао Цао, легкие суда, быстро скользя по реке, были уже далеко; преследовать их было бесполезно. Цао Цао впал в бешенство, сожалея о допущенной ошибке...

Израсходовав понапрасну сто пятьдесят или сто шестьдесят тысяч стрел, Цао Цао в душе был крайне раздражен.

«Чжоу Юй и Чжугэ Лян большие хитрецы, — сказал ему советник Сюнь Ю, — их так просто не возьмешь! Может быть, лучше сперва заслать в Цзяндун лазутчиков? Они притворно перейдут на сторону Чжоу Юя, а на самом деле будут передавать нам сведения. Тогда, зная обстановку, мы сможем принимать правильные решения».

«Так думаю и я, — поддержал его Цао Цао. — Но кто за это возьмется?»

«Дело это можно поручить Цай Чжуну [род. 182] и Цай Хэ [род. 180] — младшим братьям Цай Мао, они сейчас служат в нашем войске, — сказал Сюнь Ю. — Окажите им большие милости, пообещайте награду и отправьте в Восточный У. Переход их на сторону врага не вызовет никаких подозрений...»

Цао Цао щедро одарил Цай Хэ и Цай Чжуна. На следующее утро они в сопровождении пятисот воинов на нескольких судах при попутном ветре отплыли в Восточный У.

Чжоу Юй держал совет со своими военачальниками о предстоящем походе, когда ему доложили, что в устье реки остановилось несколько судов, прибывших с северного берега; на судах находятся братья Цай Мао и заявляют, что они хотят покориться.

Чжоу Юй велел привести их в шатер. Цай Хэ и Цай Чжун предстали перед ним и, поклонившись до земли, сказали:

«Мы решили сдаться вам, чтобы отомстить за старшего брата, безвинно убитого злодеем Цао Цао. Если вы примете нас, мы готовы сражаться против Цао Цао, не щадя своей жизни!»

Чжоу Юй обрадовался и разрешил им остаться, щедро наградив их. Он назначил братьев Цай в отряд к Гань Нину. Они поблагодарили его и решили, что им легко удалось перехитрить Чжоу Юя.

Но, как только они вышли из шатра, Чжоу Юй призвал Гань Нина и предупредил его: «Будьте осторожны! Эти двое — лазутчики, которых к нам подослал Цао Цао. Заметили вы, что они приехали без своих семей? Это доказывает, что они вовсе и не помышляют о том, чтобы верно служить нам. Что ж, пусть посылают свои донесения! А я постараюсь их хитрости противопоставить свою (стратагема 33). Обращайтесь с ними вежливо, но не спускайте с них глаз. В день выступления в поход мы их казним и принесем в жертву знамени»...

В полночь, когда Чжоу Юй сидел у себя в шатре, к нему незаметно вошел Хуан Гай.

«Вы, должно быть, по важному делу? — спросил у него Чжоу Юй. — Хотите что-нибудь сообщить?»

«Я хотел вас спросить, почему мы медлим? Враг многочисленнее нас, и медлить нельзя. Мы могли бы предпринять нападение огнем...»

«Кто научил вас дать мне такой совет?» — заинтересовался Чжоу Юй.

«Никто. Я сам додумался», — ответил Хуан Гай.

«А я так и хочу поступить, — признался Чжоу Юй. — Потому-то я и держу у себя Цай Хэ и Цай Чжуна, хотя и знаю, что они лазутчики. Пусть себе посылают свои донесения! Жаль только, что для меня никто не может сделать того же!»

«Я сделаю!»

«Цао Цао вам не поверит. Ведь я никогда вас не обижал, и у вас нет повода перейти на его сторону».

«Я готов, чтобы меня растерли в порошок, лишь бы отблагодарить за милости, полученные мною от рода Сунь!» — решительно заявил Хуан Гай.

«Благодарю вас! — Чжоу Юй поклонился ему. — Если вы готовы ради этого претерпеть телесные страдания, мы все будем бесконечно гордиться вами».

«Если нужно, я готов даже смерть принять безропотно!» — подтвердил свою решимость Хуан Гай, прощаясь с Чжоу Юем.

На другой день Чжоу Юй барабанным боем созвал военачальников к своему шатру. Среди присутствующих был и Чжугэ Лян.

«Слушайте внимательно! — начал Чжоу Юй. — У Цао Цао огромнейшая армия, линия укрепленных лагерей его растянулась на целых триста ли. Разбить такого врага в один день, разумеется, невозможно, и я повелеваю всем военачальникам заготовить запасы провианта и фуража не менее чем на три месяца и быть готовым к обороне».

«Что? На три месяца? Да запасайтесь хоть на тридцать месяцев, все равно вы ничего не добьетесь! — дерзко вскричал Хуан Гай. — Если мы не разобьем врага в нынешнем месяце, значит, не разобьем никогда! Тогда только и останется последовать совету Чжан Чжао: сложить оружие и сдаться».

«Я получил повеление разбить врага! — выкрикнул Чжоу Юй, от гнева меняясь в лице. — Как ты смеешь подрывать боевой дух воинов в такое время, когда мы стоим лицом к лицу с врагом! Или ты не знаешь, что мне велено казнить всех, кто заведет разговоры о том, чтобы покориться Цао Цао? Эй, стража, отрубить ему голову!»

Стража схватила Хуан Гая, собираясь исполнить приказание.

«Я служил трем поколениям рода Сунь! Я весь юго-восток исколесил! — кричал в ответ Хуан Гай, задыхаясь от злости. — А ты откуда взялся?»

Чжоу Юй еще больше рассвирепел.

«Стража! Чего там замешкались? Рубите голову этому разбойнику!»

«Пощадите его, господин ду-ду! — вступился Гань Нин за Хуан Гая. — Ведь он старый слуга нашего господина!»

«Как ты смеешь мне перечить? — вскричал Чжоу Юй. — Ты что, тоже не подчиняешься моим приказам?»

И он велел охране прогнать Гань Нина палками.

Военачальники упали на колени перед Чжоу Юем:

«Простите Хуан Гая, господин ду-ду! Мы не спорим, он виноват, но не казните его сейчас: он нужен нашему войску! Запишите его вину и, когда мы разобьем Цао Цао, накажите!»

Но Чжоу Юй продолжал неистовствовать. Тогда к мольбе военачальников присоединились и гражданские чины. Наконец Чжоу Юй сказал Хуан Гаю:

«Ладно, прощаю тебя! Но помни, что, если бы не просьбы чиновников, я бы тебе отрубил голову!»

Чжоу Юй велел слугам увести Хуан Гая и дать ему пятьдесят ударов палкой по спине. Присутствующие пытались было уговорить его смягчить и это наказание, но Чжоу Юй в ярости опрокинул столик и закричал, чтобы они убирались с его глаз долой.

С Хуан Гая сорвали халат, повалили на землю и стали избивать палкой. Чиновники с горькими слезами просили Чжоу Юя пощадить провинившегося.

«Ну, пока хватит! — распорядился Чжоу Юй и крикнул Хуан Гаю: — Если ты еще посмеешь мне перечить, получишь все пятьдесят ударов! И помни, что за непочтительность я накажу тебя вдвойне!»

Чжоу Юй стремительно встал и ушел в шатер. Чиновники подняли Хуан Гая. Он был так избит, что кожа на спине висела клочьями и кровь текла ручьями. Поддерживая под руки, его повели в лагерь. Дорогой Хуан Гай несколько раз падал без сознания.

Обеспокоенный состоянием Хуан Гая, Лу Су (см. 13.13) зашел навестить его, а потом отправился к Чжугэ Ляпу.

«Как же это вы сегодня не вступились за Хуан Гая? — упрекнул он Чжугэ Ляна. — Нам нельзя было протестовать: Чжоу Юй наш начальник, и мы должны ему подчиняться. Но вы-то как гость могли за него заступиться! Почему вы предпочли стоять сложа руки и наблюдать со стороны?»

«А зачем вы говорите мне неправду?» — прервал его Чжугэ Лян.

«Неправду? С тех пор как вы сюда приехали, я ни разу вас не обманул!» — запротестовал Лу Су.

«Значит, вы действительно не поняли, что Чжоу Юй нарочно приказал избить Хуан Гая? — спросил Чжугэ Лян. — Ведь все это было заранее обдумано».

Теперь намерения Чжоу Юя дошли до сознания Лу Су. Чжугэ Лян продолжал объяснять:

«Ведь Хуан Гаю не удалось бы обмануть Цао Цао, если бы Чжоу Юй не избил его. Вы увидите, как только Цай Хэ и Цай Чжун донесут о случившемся Цао Цао, Хуан Гай уедет к нему! Но вы ни в коем случае не говорите Чжоу Юю, что я разгадал его хитрость. Скажите, что я тоже присоединяюсь к общему недовольству».

Лу Су попрощался и направился к Чжоу Юю. Тот пригласил его к себе в шатер.

«За что вы так жестоко наказали Хуан Гая?» — спросил он.

«Разве военачальники недовольны?» — поинтересовался Чжоу Юй.

«Да, многие в душе сильно обеспокоены».

«А что говорит Чжугэ Лян?»

«Он тоже недоволен вашей чрезмерной жестокостью».

«Сегодня в первый раз я обманул его!» — радостно воскликнул Чжоу Юй.

«Что вы этим хотите сказать?» — с удивлением спросил Лу Су.

«Я хочу сказать, что избиение Хуан Гая было задумано ради большого дела! Я решил перебросить его на сторону врага, и нам пришлось разыграть ссору, чтобы обмануть Цао Цао».

Лу Су подивился проницательности Чжугэ Ляна, но Чжоу Юю ничего не сказал.

Избитый Хуан Гай лежал в своем шатре. Военачальники навещали его и выражали свое сочувствие. Хуан Гай ничего не отвечал и только тяжко вздыхал. Как-то к нему пришел советник Кань Цзэ. Хуан Гай велел пригласить его к своему ложу и отпустил слуг.

«Вы, наверно, обижены на Чжоу Юя?» — осведомился Кань Цзэ.

«Нисколько!» — ответил Хуан Гай.

«Значит, ваше наказание — хитрость?»

«С чего вы это взяли?»

«Я все время наблюдал за Чжоу Юем и на девять десятых разгадал его замысел», — сказал Кань Цзэ.

«Да, я подвергся этому наказанию добровольно и не сожалею! На своем веку я пользовался большими милостями рода Сунь и решил за все отблагодарить. Я сам предложил такой план, чтобы помочь разбить Цао Цао. Я рассказал вам все откровенно как честному человеку и преданному другу».

«И, разумеется, хотите просить меня отвезти Цао Цао ваше письмо, где вы изъявите желание перейти на его сторону. Верно?» — спросил Кань Цзэ.

«У меня действительно было такое намерение, — сказал Хуан Гай. — Но только я не знаю, согласитесь ли вы?»

Кань Цзэ охотно согласился...

Кань Цзэ был родом из Шаньиня, что в Хуэйцзи. Происходил он из бедной семьи и очень любил учиться. Памятью он обладал поразительной; стоило ему один раз прочитать какую-нибудь книгу, и он ее не забывал. Слава о нем как о блестящем ораторе и храбром воине распространилась далеко вокруг, и Сунь Цюань пригласил его к себе на должность военного советника. Здесь Кань Цзэ подружился с Хуан Гаем, и тот, зная о его необыкновенных способностях, был уверен, что Кань Цзэ сумеет доставить письмо. Кань Цзэ охотно согласился исполнить просьбу друга.

«Раз вы рискуете своей жизнью, то могу ли я жалеть свою! — воскликнул он. — Так должен поступать доблестный муж, — иначе чем он будет отличаться от гнилого дерева?»

Хуан Гай вскочил с постели и с благодарностью поклонился другу.

«С этим делом медлить нельзя», — сказал Кань Цзэ.

«Письмо уже готово! Вот оно», — ответил Хуан Гай.

Кань Цзэ взял письмо и, переодевшись рыбаком, в ту же ночь в небольшой лодке отправился на северный берег Янцзы. Ко времени третьей стражи он был уже неподалеку от лагеря Цао Цао. Ночь была звездная; стража, наблюдавшая за рекой, заметила приближавшуюся лодку и задержала ее. Об этом немедленно доложили Цао Цао.

«Это не рыбак, а лазутчик!» — воскликнул тот.

«Он называет себя военным советником из Восточного У и заявляет, что привез вам секретное письмо, господин чэн-сян», — сказали воины.

«Хорошо, посмотрим! Приведите-ка его сюда!» — распорядился Цао Цао.

Шатер был ярко освещен светильниками. Цао Цао сидел, облокотившись на столик, когда ввели Кань Цзэ.

«Зачем пожаловали, господин советник Восточного У?» — спросил Цао Цао.

«О Хуан Гай, Хуан Гай! — вздохнул Кань Цзэ. — Ошибся ты в своих расчетах! Теперь-то я воочию убедился, что чэн-сян не нуждается в мудрецах! Оказывается, люди пустое болтают! Разве такие вопросы задают гостям?»

«А почему бы мне и не спросить об этом? — промолвил Цао Цао. — Я воюю с Восточным У, вы приехали оттуда».

«Хуан Гай много лет служил роду Сунь, — сказал Кань Цзэ, — но недавно Чжоу Юй без всякой на то причины жестоко избил его. Оскорбленный Хуан Гай решил перейти к вам, чтобы отомстить своему обидчику. Но он не знает, пожелаете ли вы принять его, и упросил меня, как друга, отвезти вам секретное письмо».

«Где же оно?» — спросил Цао Цао.

Кань Цзэ достал письмо. Цао Цао вскрыл его и стал читать, наклонившись к светильнику.

«Удостоенный великих милостей рода Сунь, я никогда не помышлял об измене. Но ныне случилось нечто, заставившее меня заговорить об этом! Как известно, один в поле не воин, и я твердо убежден, что с малочисленным войском невозможно противостоять могучей армии Срединного царства. Это знают все военачальники Восточного У, и умные и глупые, только один Чжоу Юй, неразумный и запальчивый юнец, слепо верит в свои способности. Он хочет яйцом разбить камень! Мало того, он чинит произвол, наказывает невинных и не награждает заслуженных. Я ненавижу его за то унижение, которое мне пришлось претерпеть от него!

Слышал я, что вы, господин чэн-сян, с распростертыми объятиями принимаете людей ученых, и потому решил вместе с моими воинами перейти к вам, чтобы восстановить свою честь и смыть со своего имени позор.

Запас провианта, оружие и суда я передам вам.

Слезно умоляю вас не сомневаться во мне».

Цао Цао несколько раз внимательно перечитал письмо. Вдруг он вскочил и, в ярости стукнув кулаком по столу, обрушился на Кань Цзэ:

«Как ты смеешь играть со мной? Хуан Гай лазутчиком хочет пробраться ко мне! Он сам устроил так, чтобы его опозорили, а тебя подослал с письмом!»

И он крикнул страже, чтобы Кань Цзэ отрубили голову.

Воины схватили его и поволокли из шатра. Но Кань Цзэ это нисколько не смутило. Он даже засмеялся.

«Чему ты смеешься? — спросил изумленный Цао Цао, делая знак, чтобы Кань Цзэ отпустили. — Или я не разгадал ваш коварный замысел?»

«Я не над вами смеюсь, а над Хуан Гаем. Это он не разбирается в людях!» — ответил Кань Цзэ.

«Что это значит?» — заинтересовался Цао Цао.

«А вам зачем знать? Хотите убить меня — так убивайте!»

«Ты мне пыль в глаза не пускай! Я с детства читаю книги по военному искусству и прекрасно знаю все способы обмана!»

«Значит, вы считаете, что это письмо ложь?» — спросил Кань Цзэ.

«Я хочу сказать, что один небольшой недосмотр выдал тебя! — сказал Цао Цао. — Если Хуан Гай действительно хочет перейти ко мне, почему он не указал время? Ну, что ты на это скажешь?»

Кань Цзэ безудержно рассмеялся:

«Ха-ха-ха! И ты еще хвалишься, что с детства читаешь книги по военному искусству! Уходи-ка ты поскорее восвояси, а не то Чжоу Юй тебя схватит! Невежда! Жаль, что приходится погибать от твоей руки!»

«Невежда? — возмутился Цао Цао, не понимая, к чему клонит Кань Цзэ. — Что ты хочешь этим сказать?»

«А то, что ты ничего не смыслишь в стратегии и не понимаешь самых простых истин!»

«В чем же я допустил ошибку?» — спросил Цао Цао.

«Нет, я умру, вот и все! Не стоит тебе объяснять, раз ты так груб с учеными людьми!»

«Но если ты приведешь убедительные доказательства, я отнесусь к тебе с уважением!» — пообещал Цао Цао.

«В таком случае скажи, кто станет указывать срок, собираясь покинуть своего господина и перейти к другому? — спросил Кань Цзэ. — Предположим, Хуан Гай написал бы, что перейдет к тебе тогда-то, но по тем или иным причинам не смог бы этого сделать. Ты бы, конечно, его ждал, замысел был бы раскрыт, и делу конец! Разве не ясно, что в таких делах сроки не устанавливают? Тут приходится ловить удобный момент. А ты, не понимая простой истины, хочешь убить ни в чем не повинного человека! Ну, разве ты после этого не невежда?»

«Простите меня! — сказал Цао Цао, изменив тон и вставая со своей циновки. — Я сразу не разобрался и незаслуженно обидел вас».

«Признаться, я тоже хотел перейти на вашу сторону, — произнес Кань Цзэ. — Неужели вы и в этом увидите только притворство?»

«О нет! Наоборот, я буду очень счастлив! — воскликнул обрадованный Цао Цао. — Если вы с Хуан Гаем совершите великие подвиги, вас ждут такие награды, каких еще никто у меня не получал!»

«Мы будем служить вам не ради титулов и наград, а потому, что этого требует небо!» — заявил Кань Цзэ.

Цао Цао угостил Кань Цзэ вином. Через некоторое время в шатер вошел какой-то человек и что-то шепнул на ухо Цао Цао.

«Дайте письмо», — сказал Цао Цао.

Человек передал ему письмо, Цао Цао прочел, и лицо его засияло. Наблюдая за ним, Кань Цзэ подумал: «Наверно, это донесение от Цай Хэ и Цай Чжуна о том, что Хуан Гай был жестоко избит, и теперь Цао Цао поверил, что мы решили ему сдаться».

«Я хочу попросить вас, — неожиданно обратился к нему Цао Цао, — вернуться в Цзяндун и договориться с Хуан Гаем, чтобы он известил меня, когда его можно ждать. Тогда у меня была бы возможность его встретить».

«Я навсегда покинул Цзяндун, и мне не хотелось бы туда возвращаться, — сказал Кань Цзэ. — Может быть, вы пошлете кого-нибудь другого?»

«Я опасаюсь, как бы не расстроилось все дело, если поедет кто-либо другой, — возразил Цао Цао. — Лучше всего, чтобы поехали вы».

Кань Цзэ трижды отказывался, но в конце концов уступил.

«Хорошо, я исполню вашу просьбу, — сказал он. — Но в таком случае надо ехать немедленно, не задерживаясь ни на один час».

Цао Цао на прощание одарил Кань Цзэ золотом и шелками, но тот подарков не принял. Поспешно откланявшись, он сел в свою лодочку и уехал в Цзяндун. Встретившись с Хуан Гаем, Кань Цзэ подробно рассказал ему обо всем.

«Если бы не ваше красноречие, я бы напрасно пострадал!» — воскликнул Хуан Гай.

«Я еще сегодня хочу съездить в лагерь Гань Нина и разузнать, что поделывают Цай Хэ и Цай Чжун», — сказал Кань Цзэ, прощаясь с Хуан Гаем.

«Прекрасно! Поезжайте».

Кань Цзэ отправился к Гань Нину.

«Мне очень жаль, что вчера вам пришлось безвинно пострадать из-за Хуан Гая», — начал свою речь Кань Цзэ.

Гань Нин ничего не ответил. В этот момент в шатер вошли Цай Хэ и Цай Чжун. Кань Цзэ подмигнул Гань Нину. Тот его понял и сказал:

«Да! Чжоу Юй только на себя надеется, а нас не ставит ни в грош! Он меня так опозорил, что мне стыдно людям в глаза смотреть!»

Гань Нин заскрежетал зубами, ударил кулаком по столу и стал браниться. Кань Цзэ наклонился к нему и зашептал что-то на ухо. Гань Нин опустил голову и тяжело вздохнул.

«Что заставляет вас гневаться, полководец? — спросили Цай

Хэ и Цай Чжун, заметив, что Гань Нин и Кань Цзэ оборвали при их появлении какой-то разговор. — Что вас тревожит?»

«Тяжко мне! — ответил Гань Нин. — Но вам не понять мое горе!»

«Может быть, вы хотите перейти к Цао Цао?» — высказал предположение Цай Хэ. Кань Цзэ изменился в лице. Гань Нин вскочил и выхватил меч.

«Нас выследили! Если мы не убьем их, они выдадут нас!» — вскричал он.

«Не гневайтесь, господин, мы вам откроемся!» — взмолились Цай Хэ и Цай Чжун, не на шутку перепуганные грозным видом Гань Нина.

«Говорите скорей!» — приказал Гань Нин.

«Нас сюда подослал чэн-сян Цао Цао, — сказал Цай Хэ, — и если вы хотите перейти к нему, мы вам поможем».

«А вы не лжете?»

«Да как мы посмеем лгать вам?» — в один голос воскликнули Цай Хэ и Цай Чжун.

«Небо послало нам счастливый случай!» — промолвил Гань Нин, делая вид, что он очень рад.

«Об избиении Хуан Гая мы уже донесли чэн-сяну, — сказали братья Цай, — и о вас тоже».

«А я только что отвез письмо Хуан Гая и вернулся, чтобы договориться с Гань Нином о его переходе к Цао Цао!» — добавил Кань Цзэ.

«Разумеется, — сказал Гань Нин. — Когда доблестный муж встречает просвещенного господина, сердце его склоняется к нему».

По этому поводу все четверо выпили вина и стали делиться самыми сокровенными замыслами. Братья Цай написали Цао Цао донесение о том, что Гань Нин стал их сообщником. А Кань Цзэ с верным человеком отправил Цао Цао письмо, в котором сообщал, что Хуан Гай перейдет к нему при первом удобном случае; на носу его судна будет черное знамя» [«Троецарствие», гл. 46—47: Ло Гуаньчжун. Троецарствие. Пер. В. Панасюка. M.: Гос. изд-во худ. лит., 1954, т. 1, с. 574—587].

Тем самым Чжоу Юй осуществил первый шаг на пути к уничтожению флота Цао Цао посредством поджога, пишет Сяо Юйфэн в книге для детей Рассказы из «Троецарствия» (Пекин, 1994, с. 85).

В переданном здесь в сокращении отрывке из Троецарствия выражение для стратагемы 34 встречается пять раз. Дважды к нему прибегает военачальник Чжоу Юй и по одному разу Чжугэ Лян, Кань Цзэ и затем Цао Цао. В разговоре с Хуан Гаем в начале описываемых событий Чжоу Юй использует выражение стратагемы для обозначения хитрости, которая, по его мнению, создаст предпосылку для победы над Цао Цао. Здесь отчетливо видно, как китайцы обсуждают стратагему, которую хотят употребить в дело, называя ее по имени. У Чжоу Юя стратагема 34 входит в излагаемый им замысел. На вопрос Лу Су о наказании Хуан Гая тот подтверждает заранее задуманное использование стратагемы 34. Иначе дело обстоит с Чжугэ Ляном. В разговоре с Лу Су он упоминает о стратагеме 34, не будучи посвящен в замысел Чжоу Юя, на основании стратагемного изучения всего того, чему он стал свидетелем; то же самое можно сказать и о беседе Кань Цзэ с Хуан Гаем.

Цао Цао поначалу тоже разгадал стратагему 34 и точно ее определил. Здесь видна высокая проницательность китайцев в отношении стратагем. Своим смелым поведением Кань Цзэ сумел отвлечь внимание Цао Цао от уже обнаруженной тем стратагемы, затруднив ему видимость напущенным туманом своих речей. Что же касается Хуан Гая, то его стратагема принесла свои плоды в решающий момент сражения у Красной скалы (см. 35.1).

Сам поджог Хуан Гаем, когда он якобы шел сдаваться, скованных цепями судов Цао Цао исторически подтвержден в отличие от использования им стратагемы нанесения себе увечья. Но как раз благодаря этому приписываемому ему деянию и славен до сих пор Хуан Гай в Китае. Подобно тому, как старый вояка Хуан Гай своей стратагемой самопожертвования проложил путь к успеху молодому Чжоу Юю, ныне старые руководящие кадры должны поддерживать идущее им на смену молодое поколение, призывает в статье «Похвала уму Хуан Гая» Дуань Ихай (Жэнъминь жибао. Пекин, 8.03.1993). А в возведенном более 200 лет назад храме Цзуши[436] в Санься (на юго-западе Тайбэя) на противоположной главному входу стене до сих пор можно видеть каменный барельеф, на котором изображен Хуан Гай, стойко переносящий тяготы стратагемы нанесения себе увечья. В центре композиции стоит Чжоу Юй в роскошном одеянии. Справа мы видим знакомые лица из Троецарствия. Военачальник Хуан Гай лежит лицом к земле. Слева от него стоят военачальники, наблюдающие за экзекуцией, а также стражники, наносящие палочные удары.