Полис 1994 №3

К.С.Гаджиев

ГАДЖИЕВ Камалудин Серажуяинович, доктор исторических наук, профессор, главный научный

сотрудник ЯМЭМО РАН.

? Сегодня почти всем очевидно, что Россия переживает переходный период, глав-"³ ное содержание которого состоит в преобразовании тоталитаризма со всеми его у институтами, структурами и отношениями в новую политическую систему. Но да-^ю леко не ясен вопрос о том, по какому именно пути пойдет Россия: авторитаризма ила и? либеральной демократии, фюреризма или парламентаризма, неототалитаризма или республиканизма (в его президентском или парламентском вариантах)? И это — несмотря на то, что уже принята первая демократическая Конституция страны и в ходе всенародных выборов избрано Федеральное Собрание. Возможности реализа­ции каждой из названных альтернагив~заслужява1бт'самбстоятельного рассмотре­ния. (В принципе можно допустить, например, что монархия в том или ином виде — наилучшая форма правления для России. Но откуда же взять такого монарха, кото­рый устраивал бы если не все население страны, то хотя бы дееспособное большин­ство? Да и сами монархии в современном мире претерпели столь существенные трансформации, что могут дать по демократичности какую угодно фору многим республикам.) В данной работе вниманию читателя предлагаются некоторые сооб­ражения относительно общих политических условий, факторов развития российской

государственности на путях демократизации, складывания идеологии этой государ­ственности.

'Надо признать, что мы живем в эпоху разочарований, потерь и иллюзий. Пеку­лярные идейно-политические конструкции и утопии, равно как и великие религиоз- 06 ные учения прошлых эпох во многом перестали выполнять роль мобилизующих — идеалов^Развенчание многих радикальных, социалистических и коммунистических утопий нашего времени ста-то свершившимся фактом. С крахом империи развенча­лась и утопия, или же наоборот, с развенчанием утопии обрушилась и империя. Это дало повод некоторым псевдопророкам заявить о "конце истории" и наступлении новой эры прагматического либерализма. Под вопрос поставлена сама возможность или правомерность каких бы то ни было идеально-программных, политико-идеоло­гических построений или мобилизующих идеалов. При таком положении вещей способна ли демократия эффективно ответить на вызовы новых исторических реаль­ностей? Может ли либерализм, консерватизм или какой-либо штой "изм" заполнить

тот вакуум, который образовался после очевидного краха марксистско-ленинского идеологического проекта?

Со всех сторон раздаются ныне сетования на отсутствие у нас сколько-нибудь четко сформулированной государственной идеи. Зачастую именно в этом усматри­вают главную проблему демократического реформирования. Действительно, наше общество испытывает острый дефицит сколько-нибудь конструктивных, убедитель­ных и имеющих шансы на жизнеспособность политических теорий всеобъемлющего характера. Плохо это или хорошо? Ответ на данный вопрос отнюдь не прост и однозначен, как это может показаться с первого взгляда. Дело в том, что в России разного рода "измы", ндеолого-политические утопии служили основанием для по­пыток тотальной перетряски, ломки всего общественного организма, сверху донизу. Одной из таких попыток был и грандиозный по своим масштабам эксперимент, предпринятый большевиками. Противопоставив "марксизм-ленинизм" всему суще­ствующему миру и провозгласив своей целью создать на его обломках новый мир, ^они- ^п0 сути дела, исходили из отрицания самоочевидного — сущностного единства любой обществ;няо-политической системы. Была постулирована возможность реа­лизации какого-либо одного, отдельно взятого элемента системы, вне связи со всей 106

совокупностью остальных ее частей, вопреки им и, более того, путем их ликвидации. фактически имело место изъятие одного-единственного "изма' — в лице "марксиз­ма-ленинизма" — из общего контекста всех выстраданных человечеством ценно­стей. Это означало их отсечение и аннигиляцию с тем, чтобы направить развитие общества строго в соответствии с принципами "единственно верного учения". Чем все обернулось, мы знаем.

Учитывая нынешнее состояние умов в России, было бы в высшей степени небла­горазумно полагать, что общество полностью застраховано от скатывания в тех или яных формах в подобный тупик. Тем более, что грандиозность переживаемых нами социально-экономических и духовных процессов резко контрастирует с незначи­тельностью калибра основной части политической элиты страны, с узостью кругозо­ра и вопиющим дилетантством многих представителей той рати работников умствен­ного труда, которые сами себя провозгласили "цветом нации".

Драма нарождающейся российской демократии в значительной степени состоит в созданном тоталитаризмом и не преодоленном остром дефиците личностей, истин­ных политических профессионалов. Многие претенденты на духовное лидерство настойчиво убеждают публику в том, что они уже разработали универсальные госу­дарственные рецепты спасения и осчастливливания России. К их числу относятся, например, примитивные и уже набившие оскомину идеи о неизбежности и благоде­тельности для России авторитарной модели государственности. Их авторы, по сути дела, пытаются вовлечь нас в дело сотворения тирании нашими же руками. Самое парадоксальное здесь состоит в том, что эти люди называют себя демократами, а последние воспринимают призывы к "просвещенному тоталитаризму" как что-то само собой разумеющееся.

На мой взгляд, при таком положении вещей отсутствие сколько-нибудь широко­масштабных идейно-политических проектов да и харизматических лидеров, при­званных их реализовать, можно оценивать не как негативный фактор, тормозящий государственное строительство России, а как благо, своего рода страховку от очеред­ного "великого эксперимента" на ее многострадальной земле.

"Признаюсь, что лично я боюсь больше всего преобладания между членами Го­сударственной Думы теоретиков, будут ли они из либералов, или из консерваторов, и боюсь потому, что, любя свои созревшие мысли более всего окружающего, они должны предпочесть идейное жизненному, а в законах, по мне, это вредно и допу­стимо лишь в малой дозе" (1). Так говорил Д.И.Менделеев о первой Российской Государственной Думе. Предупреждение великого ученого сохраняет особую акту­альность применительно к нашей ситуации. Ибо российские "теоретики" посттота­литарного времени — идеологи по самому определению, максималисты. Если кто-то из них сторонник монархии, то он "более роялист, чем сам король"; приверженец авторитаризма — самый убежденный и ярый авторитарист; адепт марксизма-лени­низма — самый непримиримый, бескомпромиссный коммунист, и т.д. Каждый из них ни на йоту не приемлет мнений и интересов оппонентов. Рассуждения о русской специфике в их устах нередко приобретают самодовлеющий характер, а сама она абсолютизируется. Создается впечатление, что кое-кому обращение к специфике нужно ради самой специфики, а не для поисков достойного выхода из кризисной ситуации. То же самое верно и применительно к демократам. По сути дела, во многом именно благодаря их стараниям складываются самые превратные представления о Д(экратии и ее предначертании: партии ради выборов, выборы ради парламента, п эмент ради демократии, демократия для партий и т.д. И все это — вне связи с духом народа, его образом жизни, политическими традициями.

К сожалению, в развернувшихся у нас дискуссиях о путях и перспективах пол­итического переустройства России (особенно в публицистике и комментаторской среде) плохо учитывается противоречивость, многомерность демократии. Противни­ки демократии концентрируют внимание исключительно на ее слабостях, а сторон­ники — исключительно на ее достоинствах. Но всех их объединяет не совсем коррек­тная, я бы сказал, одномерная, крайне у?кая, упрощенная трактовка самой демок- 107

ратии. Так, при анализе возможностей ее формирования и институционализации на ^ ^ российской почве, по сутидела, те и другие нередко смешивают, подменяют понятия §. демократии и либерализма, соответственно оценивая эти феномены знаками плюс и ^ минус. При этом приверженцами демократии считаются лишь те, кто разделяет идеи § и принципы индивидуальной свободы, рыночных отношений и свободной конкурен-,, и ции при максимальном ограничении роли государства в экономической сфере. То

есть речь идет о тех положениях, которые ранее ассоциировались с классическим К либерализмом, а в наши дни — с экономическим либерализмом Причем называю-3 щие себя сторонниками демократии оценивают данные положения отрицательно. " Следует отметить, что на первом этапе борьбы против общего врага в лице ком-§ мунистическо-готалитарных структур подобное смешение понятий и более-менее ⁶⁰ превратное толкование демократии были неизбежны и в определенном смысле оп-§/ равданы. Идея демократии (независимо от конкретного содержания, вкладывавше-^Ц гося в это понятие) служила тогда в качестве лозунга, который объединял всех тех, (-; кто восстал против всевластия этих структур. Ситуация коренным образом измени­лась сегодня, когда специфические интересы различных социальных классов, слоев и групп выходят на поверхность. Каждая из представляющих их сил вступает в конкуренцию с другими силами, стремится закрепить за собой определенную нишу в политическом пространстве, руководствуясь при этом собственным пониманием демократии и используя самые различные средства и пути ее реализации. Этим во, многом объясняются фрагментация и сегментация, которые стали господствующей тенденцией в демократическом, вернее, либерально-демократическом движении

России после поражения путча в августе 1991 г. и особенно после сентябрьско-октяб-рьского кризиса 1993 г.

Все это, естественно, обусловливает необходимость выявления сущностных ха­рактеристик демократии как сложного, исторически развивающегося комплекса те­орий и форм политической организации общества. Важно определить, какие из них могут утвердиться в новых российских реальностях, а какие — ведут в тупик.

Рассматривая рыночную экономику как необходимейшее условие утверждения и институционализации российской демократии, у нас зачастую проводят (не без определенных оснований) прямую аналогию между ними. И действительно, демок-—— ратическое государство является гарантом существования и эффективного функци­онирования рыночных отношений и свободной конкуренции. Освобождая людей от внеэкономических форм принуждения, ликвидируя всякого рода сословные и номен­клатурные привилегии в данной сфере, демократия создает наилучшие условия для реализации экономической свободы индивидуального члена общества. Заключая рынок в рамки закона и порядка, делая его объектом правового регулирования, демократия призвана обеспечить легитимность свободно-рыночных отношений. В этом смысле экономическая свобода есть функция нормально работающих институ­тов частной собственности и законности. Но нельзя не учитывать того, что такие отношения, буквалистски понимаемые, при определенных условиях могут создать препятствия для эффективной реализации принципов плюралистической демокра­тии, ведут к подрыву или, по крайней мере, ослаблению демократических норм и правил политической игры. Об этом не следовало бы забывать всем, кто полагает, что установление рыночных отношений автоматически приведет к утверждению демок­ратических принципов в политической сфере. Опыт XX столетия свидетельствует, что нередко капитализм, хотя, возможно, и деформированный, вполне совмещался с тираническими формами правления. Не секрет, что при нацистском режиме в Германии, фашистском — в Италии, франкистском — в Испании и т.д. диктаторские политические машины были созданы и функционировали на капиталистической в

своей основе экономической структуре, хотя она и была подчинена всемогущему государству-партии.

Наиболее свежий пример такой амальгамы дает пиночетовский режим в Чили, свидетельствующий о том, что капитализм и рыночные отношения — необходимые, но недостаточные условия для утверждения политической демократии. А мало ли еще и сегодня существует режимов, в которых авторитаризм в политике не так уж плохо сочетается с рыночной экономикой? Разумеется, из сказанного вовсе не выте­кает, что Россия может или должна идти по этому пути. Но учесть такую возмож­ность, чтобы избежать ее, обязательно следует. 108

Очевидно, что либерализм, в том числе и современный экономический либера­лизм, самым тесным образом связан с демократией. Но все же демократия не сводится к либерализму. Если либерализм, взятый сам по себе, базируется на идеях приори­тета и самоценности отдельно взятой личности, ее основополагающих правах и свободах, то демократия предполагает суверенитет или верховенство народа, пол­итическое равенство всех граждан, приоритет воли большинства и т.д. С определен­ной долей упрощения можно сказать, что либерализм отдает предпочтение свободе перед равенством, а демократия — равенству перед свободой. В последние десятиле­тия произошло органическое слияние этих двух начал. Либерализм, равно как и другие магистральные течения общественно-политической мысли Х1Х-ХХ вв., ин­тегрировал в себя идеи, принципы и ценности демократии. Изначально присущий либерализму индивидуализм (в какой-то степени агрессивный) в большой степени модифицирован и уравновешен признанием значимости коллективного начала и позитивной роли государства в жизни общества. В'противовес концепции "государ­ства — ночного сторожа" была выдвинута концепция "государства благосостояния", реализованная в ряде стран.

Другими словами, в современных условиях либерализм в-значительной мере пронизан социальным началом. Его ни в коем случае нельзя отождествлять ни с классическим либерализмом, ни с сегодняшним экономическим либерализмом чи­кагской школы. Тем более нельзя отождествлять с этими последними феноменами демократию.

Ныне много говорят о крахе либерально-демократического реформаторства в России, о невосприимчивости нашего общества к либеральным идеям. Но напомню, что расцвет любого течения общественно-политической мысли приходится на его, так сказать, романтический или героический период, когда главный акцент делается на критике и развенчании отживших свой век принципов, норм и постулатов. Пола­гаю, мы переживаем окончание именно такого периода. Не надо забывать и того, что в практической сфере кризис (понимаемый как обновление) любого крупного соци­ально-философского течения зреет чуть ли не на следующий день после начала реализации его основных принципов. В течение всего XX в. либерализм и различные его национальные версии находились в состоянии постоянной ревизии и трансфор­мации. Почему же судьба возрождающегося российского либерализма должна быть другой? И наконец, главное в ракурсе рассматриваемой темы: следует проводить очень четкое различие между либерализмом как мировоззренческим комплексом и либеральной политикой, либеральными партиями, использованием либеральных идей в государственном строительстве.

Демократия — открытая система, в ней не может быть ничего застойного, раз и навсегда утвердившегося. Нет здесь и одинаковых для всех исторических случаев путей реализации ее основополагающих принципов. Отсюда — идейный плюрализм, множественность самовыражения политических сил, неоднозначность и неопреде­ленность результатов и т.д. В этом — сила, жизнеспособность и одновременно сла­бость демократии^

Как уже отмечалось выше, любая более или менее жизнеспособная политическая система представляет собой сущностное единство. В ней одновременно сосуществуют и взаимодействуют не только однопорядковые, сходные между собой, но и разнород­ные социально-политические силы, группы, которые взаимно сдерживают и уравно­вешивают друг друга в процессе реализации своих интересов. Поэтому каждое на- -личное состояние такой системы с ее институтами, ценностями, нормами, идеалами не есть результат проведения в жизнь положений и принципов какого-либо одного социально-философского учения, "изма" и т.д., не есть торжество интересов како­го-либо одного класса, слоя, группы. Такое состояние — итог синтеза всех автори­тетных течений в экономике, философии, религии и т.д., столкновения интересов и противоречий, развязывания и разрешения завязываемых в процессе жизнедеятель­ности узлов и проблем. Консерватизм, либерализм, социализм, в качестве таких течений, в постоянных противоречиях и конфликтах между собой, взаимодействуя и взаимопереплетаясь друг с другом, взаимообогащаясь, в совокупности модернизи­руют историю. Указанные течения представляют собой, по сути дела, идеальные типы в веберианском понимании, в них содержится значительная доля абстрактного, идеального, т.е. не того, что отражает действительность, а того, что в ней должно 109

быть. Каждая эпоха имеет свой либерализм, свой консерватизм, свой социализм, а отсюда — и свою демократию.

В социумах действуют принципы своего рода дополнительности, гегелевского снятия, в соответствии с которыми различные тенденции развития не исключают, а наоборот, как бы дополняют и стимулируют друг друга, вбирают в себя все ценное из прошлого. Поэтому невозможно доказать, что какая-то утвердившаяся ныне политическая система является результатом победы установок только одного идей­но-политического течения, реализации лишь одной-единственной альтернативы. Разумеется, в конкретно-и 'торическом контексте тому или иному идейно-полити­ческому течению может принадлежать приоритет в формулировании и выдвижении определенного концепта. Но его модификация при воплощении в практику представ­ляется неизбежной. Как уже говорилось, абсолютизация одного-единственного "из-

ма" извращает естественный ход вещей, ведет к непредсказуемым, а порой катаст­рофическим последствиям.

Мне представляется, что в современном западном обществе, которое называют посткапиталистическим, постиндустриальным, технотронном и т.п., зримо и незри­мо, в большей или в меньшей мере, в тех или иных комбинациях и сочетаниях присутствуют элементы всех важнейших альтернатив: либерализма, консерватиз­ма, социализма. Например, в формулирование и реализацию модели государства благосостояния, без которого невозможно представить современную западную обще­ственно-политическую систему, свой вклад внесли как либералы, так и консервато­ры, как социал-демократы, так и марксисты.

Если же охарактеризовать государственно-политическое устройство, утвердившее­ся на отечественной почве посте 1917 г. и названное социалистическим, то оно представ­ляло собой оказавшийся нежизнеспособным гибрид, генетически восходящий к идеям глубокой древности (теократизм, деспотизм), средневековью (коммунистические уто­пии), Новому времени (полицеизм, индустриализм, технократизм и т.п.).

По моему убеждению, бесплодны нынешние споры о том, какое государство нам строить, "капиталистическое." или "социалистическое". Но что жизненно необходи­мо — измерять состоятельность, легитимность, пригодность любого "изма", любых О идеалов той ценой, которую платит общество, каждое его поколение за их реализа-^— г цию, за используемые в ходе ее методы. Такое измерение позволяет выявить импе­ратив: России необходимо идти по пути демократического жизнеустройства.

Демократический путь предполагает плюрализм источников власти и в силу этого. характеризуется своим методом принятия взаимоприемлемых решений, основанном на диалоге, открытости, терпимости, критическом исследовании и компромиссе. Демократия предполагает существование оппозиции в качестве законного партнера в политическом процессе, плюралистическое видение духовных ценностей и обще­ственных ассоциаций, отвергает любое тоталитарное и монистическое отождествле­ние государства с одной партией или с одной — официальной — идеологией. Однако согласие должно достигаться в рамках "демократической веры", т.е. признания основных ценностей индивидуальной свободы и политического равенства всех лю­дей, уважения достоинства как человеческой личности, так и различных политиче­ских убеждений, национальных, культурных и религиозных традиций. Любая тер­пимость в отношении антисистемных элементов, которые отвергают эти фундамен­тальные принципы демократии и само ее право на существование, не могут быть приемлемы, поскольку они представляют угрозу демократическим порядкам.

Указанные принципы закреплены ныне в Конституции Российской Федерации, подтверждены в Договоре об общественном согласии, который подписали весной 1994 г^. основные участники политического процесса в стране. Они согласились ста­вить "общие интересы выше групповых, партийных, ведомственных, региональ­ных ", исключить "возможность разрешения возникающих в обществе проблем через насилие в каких бы то ни было формах".

Принципиальным условием успешного формирования, институционализации и обеспечения жизнеспособности российской демократии является скорейшее созда-­ 110

ние многопартийной системы./Напомним, что большинство крупных исторических событий XX в., связанных с политическим переустройством, так или иначе произош­ли при активной роли политических партий. Применительно к России данная задача сопряжена с дополнительными сложностями в силу того, что здесь речь идет не просто о трансформации монопартийной системы в многопартийную. В условиях советского строя коммунистическая партия ни в коем случае не была нормальной партией в общепринятом смысле этого слова. Она, в сущности, не просто слилась с государственными структурами, но полностью поглотила государство и общество. Государственные структуры оказались лишь бледными отражениями партийных структур. В результате образовался своеобразный кентавр — партия-государство. Естественно, крах тоталитарной системы имел своим следствием исчезновение этого кентавра.

Как показывает опыт перехода целой группы стран от тоталитаризма и авторита­ризма (сначала в ФРГ и Италии, а затем, во второй половине 70-х — начале 80-х годов, в Греции, Испании и Португалии), формирование и институционализация системы полноценных и дееспособных политических партий — весьма сложный процесс. Так, в первые послевоенные годы в ФРГ на местном, земельном и общена­циональном уровнях возникли десятки политических объединений, хотя оккупаци­онные власти всячески препятствовали появлению мелких партий, стимулировали концентрацию демократических политических сил Западной Германии в немногих крупных организациях. Процесс формирования демократической многопартийной системы занял здесь несколько лет. Мелкие партии в качестве самостоятельных, сколько-нибудь значимых политических сил ныне отошли на задний план. Главны­ми составляющими партийной системы ФРГ стали блок ХДС/ХСС, а также СДПГ и СвДП.

Аналогичным образом ситуация развивалась в Италии. Что касается Греции и* особенно Испании и Португалии, то первоначально там на политической авансцене (также, как и ФРГ), появилось множество десятков партий (в одной Португалии их насчитывалось около трехсот). Действующим сегодня партиям, чтобы показать свою жизнеспособность, пришлось много раз выдержать испытание выборами. Очень трудной и до конца не решенной задачей оказалось предохранение посттоталитар­ных и поставторитарных многопартийных систем от вируса неофашистских, экстре­мистских организаций, которые пытаются использовать парламентаризм для подры­ва демократии изнутри, ее компрометации.

Нет сомнения в том, что российская многопартийная система, которая на наших глазах формируется, не может не носить переходный характер. О вычленении и институционализации политических партий, представляющих реальные социаль­ные силы страны, можно будет, по-видимому, говорить лишь после проведения нескольких избирательных кампаний.

Еще одно(непременное условие формирования и институционализации россий­ской демократии — обновление политической культуры нашего общества. Эта тема заслуживает специального рассмотрения. Подчеркнем здесь лишь то, что речь идет не только и не сколько о значительном повышении уровня политической и правовой культуры, но о кардинальной трансформации ее ценностных оснований. Причем процесс этот должен охватывать не только элитные группы, но и широчайшие слои населения. Всем им предстоит осознать суть демократии, в которой политическая оппозиция, какой бы она ни была — "правой" или "левой", "белой" или "красной" — должна действовать в рамках правозаконности и выдвигать цели, которые не выхо­дят за ее рамки. Это касается и правительства, которое в отношениях с оппозицией обязано строго соблюдать букву и дух закона. Здесь само собой предполагается уважение к закону и праву, отвращение к беззаконию как "внизу", так и "наверху", как на "правом", так и на "левом" полюсах политического спектра.

При всем сказанном необходимо иметь в виду следующий весьма важный, но не всегда учитываемый момент. Как известно, термин "демократия" в дословном пере­воде с древнегреческого языка означает "народовластие", или "власть народа". В этом смысле важнейшим признаком демократии является признание народа каждой конкретной страны носителем верховной власти. Причем разные народы могут по-разному трактовать содержание и формы этого народовластия. Имеются существен­ные разночтения в понимании демократии в античном мире и на современном Запа- 111

де. Почему мы должны исключить неодинаковое ее понимание в разных культурах и у разных народов в наши дни? Чтобы положительно ответить на этот вопрос, достаточно взглянуть на политическую карту Западной Европы и Северной Амери­ки, где базовые демократические ценности и принципы получили практическое воплощение в разнообразных политических режимах, соответствующих националь­но-культурным, историческим и иным традициям стран и народов региона. Подо­бным же образом, почему нельзя допустить, что народовластие у народов и стран других регионов, в том числе и России, может иметь иное содержание, иные параметры и конфигурацию, нежели, скажем, у американцев, французов, англичан и др.?

Государство не может быть "строителем" гражданского общества (которое вооб­ще невозможно строить "сверху"). Но государственные структуры должны быть важным инструментом гуманизации и демократизации политической культуры, налаживая общенациональную систему политического образования, а главное — действуя своим примером. Убеждать людей в благах демократии — пустая демагогия и опасный камуфляж, если демократическое государство не выполняет свои элемен­тарнейшие функции (например, не выплачивает в срок заработную плату работни­кам бюджетной сферы).

Переход от "культуры конфликта" к "культуре согласия", изживание в обществе духа нетерпимости и непримиримости заняли в Западной Европе многие'десятки лет, если не века. Можно ли сегодня, в конце XX века, ускорить этот процесс на россий­ской почве? На мой взгляд, это возможно и реально, если привитие и институциона-лизацию демократических форм политической самоорганизации общества на нашей земле не сводить к простому монтажу готовых норм, принципов и институтов запад­ной демократии. В массиве национального сознания существуют базисные, врожден­ные элементы, определяющие сам дух, менталитет, характер данного народа, и они не могут не накладывать родовую печать на его политическую систему. Перспективы модернизации и демократизации в значительной степени зависят от состояния со­знания народа, от степени его готовности принять и реализовать основные принципы и нормы рынка и политической демократи^ГЙначе говоря, необходимо, чтобы каж­дый народ созрел для соответствующих форм и механизмов политической самоорга-2 низации. А это вещи, достигаемые в результате длительного исторического опыта. '

Природа человека такова, что он не может не идентифицировать себя с опреде­ленной культурой, традицией, со всем тем, чем он гордится, что имеет собственный язык, собственную символику. Поэтому, например, "легко соорудить статую свобо­ды и поставить ее на площади Тяньаньмэнь. Но жить этими посылками, этими установками — совсем другое дело" (2). Обоснованность данного тезиса подтверж­дается тем, что нередко механическое заимствование странами "третьего мира''

западных образцов государственности приводило к непредсказуемым негативным последствиям для народов этих стран.

В этом контексте немаловажный интерес для нас представляет опыт демократи­зации Японии и некоторых других стран Азиатско-тихоокеанского региона. По сей день не затихают дискуссии относительно того, насколько укоренилась демократия в Японии. И можно ли назвать ее политическую систему демократической в общепри­нятом смысле этогослова? Действительноли "демократия японского типа" превосходит оригинал, то есть западную модель, по своей жизнестойкости и продуктивности?

Важные особенности современной политической культуры Японии обусловили приверженность ее населения групповым, коллективистским и иерархическим нор­мам и ценностям. В отличие от западной модели демократии с ее ударением на защите индивидуума от давления общества и государства, японская модель делает акцент "на самоорганизации личности, стремлении контролировать ее порывы, встраивать их в систему общественных и государственных интересов" (3, с. 21). Как показывают исследования, фактор поражения во второй мировой войне и капитуля­ции Японии затронул прежде всего поверхностные слои жизненного уклада', не -подорвав в целом базовые компоненты японского национального сознания. То же самое верно и применительно влияния на это сознание послевоенной экономической и политической модернизации Японии, демократизации ее политической системы.

В Японии синкретическое соединение морально-этического учения Конфуция и важнейших элементов синтоизма и буддизма составляют основу того феномена, который принято называть "японским духом". По мнению некоторых исследовате­ 112

лей, приверженность этим принципам позволила превратить каждого работника в "самурая" XX века, действующего точно и энергично, в соответствии с поставленной перед ним "референтной группой" целью. Именно этот принцип стал одним из факторов послевоенного взлета Японии. Синтез "японского духа" с западным "тех­ническим гением" вылился, как известно, в "японское экономическое чудо".

В японской политике на различных уровнях сильны процедуры и механизмы согласования интересов и принятия решений, которые весьма напоминают корпора-тивистские. Это обусловливает усиление позиций тех сил, которые способны дейст­вовать скрыто, обходя выборные и представительные органы, используя неофици­альные, закулисные обсуждения и согласования, что, в свою очередь, придает япон­ской демократии определенные параметры корпоративной демократии. Более того, некоторые исследователи не без определенных оснований говорят о существовании некоей "Джапан инкорпорейтед", основанной на необычной для западных стран системе тесных связей между корпорациями и государственной бюрократией.

Очевидно, все это имеет мало общего с индивидуалистическими ценностями, установками и ориентациями, которые, как правило, ассоциируются с западным образом жизни и западными социально-политическими реальностями, с так назы­ваемым атлантизмом.

Как показывают многочисленные исследования, подобного рода национально-культурные особенности, послужившие в качестве несущих опор модернизации, характерны и для ряда других стран и народов АТР. В частности, некоторые западные авторы не без удивления отмечали, что у "социализма с китайским лицом" значи­тельно больше общего с капитализмом тайваньского образца, чем с социализмом в бывшем СССР, а у тайваньского капитализма значительно больше общих чёрт с китайским социализмом, нежели с западным капитализмом.

При всей условности этих аналогий все же можно установить, что ныне Восток — не просто пассивный объект вестернизации-модернизации, а активный участник формирования важнейших параметров новой всепланетной цивилизации, новой общественно-политической парадигмы. В Японии и ряде других странах АТР достиг­нут своеобразный синтез традиции и современности. Модернизация осуществлена там при сохранении важнейших традиционных начал в социокультурной и политико-культурной сферах. В частности, сохраняется важное значение таких ценностей, как иерархия, долг, обязанность, консенсус, приверженность группе, подчинение интересов личности интересам группы, корпоративизм, и т.д. (4).

Неправомерно отождествлять демократию преимущественно или даже исключи­тельно с индивидуальной свободой. Тем более неправомерны построенные на этом постулате позиции тех авторов, которые, по сути дела, говорят о вестернизации восточных обществ путем трансплантации сюда западных ценностей, норм, устано­вок, прежде всего индивидуализма, рационализма и свободной конкуренции. Куль­туры и цивилизации, продемонстрировавшие свою пригодность к истории, в самих себе черпают жизненные силы.

Необходимо в самой базовой ткани общества и его менталитете находить и сти­мулировать те элементы, которые готовы к восприятию и воспроизводству ценно­стей, норм, установок демократии и свободного рынка.

На микроуровне, в общинных, коммунитарных, традиционалистских структурах восточных обществ, по сути дела, действует внутренняя, глубинная демократия, существуют довольно эффективные коллективистские формы и методы принятия решений. К тому же склонность подчинять личные интересы интересам коллектива может благоприятствовать достижению консенсуса, служить своеобразным гаран­том законопослушания граждан. При таком понимании гетерогенность общества, выражающаяся в существовании множества этнических, конфессиональных, родо­вых, клиентелистских и иных группировок, общностей и связей, не обязательно может стать фактором, препятствующим принятию и утверждению демократиче­ских принципов. Их особенности вполне могут быть интегрированы в систему пол­итических ценностей, установок, ориентации и норм, единую модель демократиче­ской политической культуры, имеющей, естественно, свои особые субкультуры.

Интересной представляется позиция тех авторов, по мнению которых "демокра­тизация Японии создала демократическую макроструктуру в виде конституции, парламентской демократии, многопартийности и прочих атрибутов классической 113

демократии, но глубоко в социальные группы она проникнуть не смогла из-за того, что сработали японские традиционные структуры. Причем вовсе не потому, что они консервативны, а потому, что на данном этапе они социально эффективнее».

Очевидно, успех японских реформаторов во многом объясняется тем, что им и удалось обеспечить более или менее гармоничное взаимодействие, баланс двух на­званных уровней — макроструктурного и микроструктурного. Может быть, драма-Я тичность политической истории России, начиная с петровских преобразований, в том и состояла, что эти структуры не взаимодополняли, а ломали, пытались уничтожить друг друга?

Все изложенное со всей очевидностью показывает, что западные образцы государ-^ ственности не могут в первозданном (т. е. европоцентристском) варианте институци-5^ онализироваться в странах, где господствуют так называемые органические соц-¹⁰ иокультурные, политико-культурные, религиозные и т.п. традиции и формы мен-^ тальности. Россия же, с моей точки зрения, по многим параметрам относится именно

к такому типу стран и обществ. Она не может не иметь собственную модель народо­властия, демократии. Черты ее нарисует будущее.

Но у меня нет никаких сомнений в том, что это будет специфически российская демократи