ПРИЗНАК

Структура является таким обозначением видимого, которое благодаря своего рода долингвистическому выбору позволяет ему выразиться в языке. Однако полученное таким образом описание подобно имени собственному: оно предоставляет каж­дому существу его ограниченную индивидуальность и не выра­жает ни таблицы, к которой оно принадлежит, ни окружающего его соседства, ни занимаемого им места. Это чистое и простое обозначение. И для того чтобы естественная история стала язы­ком, нужно, чтобы описание стало «именем нарицательным». Мы видели, как в спонтанном языке первые обозначения, отно­сящиеся к единичным представлениям, оттолкнувшись от своих истоков в языке действия и в первичных корнях, мало-помалу благодаря силе деривации достигли самых общих значений. Но естественная история — хорошо построенный язык: она не ну­ждается в воздействии деривации и ее фигуры; она не должна обслуживать никакую этимологию ². Нужно, чтобы она соеди­няла в одну и ту же операцию то, что язык всегда разделяет: она должна очень точно обозначать все естественные существа и одновременно размещать их в системе тождеств и различий, сближающей и разделяющей их друг от друга. Естественная история должна обеспечивать сразу и определенное обозначе­ние, и контролируемую деривацию. И подобно тому, как теория структуры совмещала сочленение и предложение, так и теория признака должна отождествить обозначающие характеристики и пространство, в котором они развертываются. «Распознавание растений, — говорит Турнефор, — состоит в точном знании имен, которые им даны по отношению к структуре некоторых из их

¹ Boissier de Sauvages. Nosologie méthodique, t. I, Lyon, 1772, p. 91—92.

² Linné. Philosophie botanique, § 258.

частей... Идея признака, существенным образом различающего одни растения от других, должна быть неизменно связанной с именем каждого растения» ¹.

Установление признака является одновременно и простым и сложным делом. Простым, так как естественная история не ста­вит своей целью установление системы названий, исходя из трудно анализируемых представлений; она должна положить в ее основание такой язык, который уже развертывался в опи­сании. Названия будут даваться, исходя не из того, что видят, а из элементов, которые уже перенесены благодаря структуре в речь. Задачей является построение вторичного языка на основе этого первичного: он должен быть недвусмысленным и универсальным. Но сейчас же обнаруживается серьезное за­труднение. Для установления тождеств и различий между всеми естественными существами пришлось бы учесть каждую черту, упомянутую в описании. Эта бесконечная задача означала бы, что становление естественной истории переносится в недостижи­мую даль, если бы не существовало способов обойти трудность и ограничить труд сравнения. Можно заранее сказать, что эти способы бывают двух типов. Или можно делать полные сравне­ния, но внутри эмпирически ограниченной группы, в которой число сходств настолько велико, что перечисление различий не будет труднодостижимым; продвигаясь мало-помалу от черты к черте, можно будет надежно установить тождества и разли­чия. Или можно выбрать конечную и относительно ограничен­ную совокупность черт у всех имеющихся индивидов, у которых исследуются постоянства и изменения. Второй подход был на­зван Системой, а первый — Методом. Их противопоставляют друг другу, как противопоставляют Линнея Бюффону, Адансону, Антуан-Лорану де Жюссье, как противопоставляют не­гибкую, формально четкую концепцию природы тонкому и непо­средственному восприятию ее родственных отношений, как про­тивопоставляют идею неподвижной природы идее подвижной непрерывности существ, сообщающихся, смешивающихся и, возможно, превращающихся друг в друга... Тем не менее не этот конфликт общих воззрений на природу является существен­ным. Существенное состоит, скорее, в той системе необходимо­сти, которая в этом пункте сделала возможным и неустрани­мым выбор между двумя способами конституирования естествен­ной истории как языка. Все прочее — не более как неизбежное логическое следствие.

Система выделяет определенные элементы среди тех, кото­рые ее описание скрупулезно сопоставляет. Они определяют привилегированную структуру и, говоря по правде, исключи­тельную, в рамках которой будет изучаться совокупность тож­деств или различий. Любое различие, не основанное на одном

¹ Tournefort. Éléments de botanique, p. 1—2.

из таких элементов, будет считаться безразличным. Если, как Линней, выбирают в качестве характерной черты «все различ­ные части плода» ¹, то различием в листе или стебле, в корне или черенке следует систематически пренебрегать. Более того, любое тождество, которое не будет тождеством одного из этих элементов, не будет иметь значения для определения признака. Зато, когда у двух индивидов эти элементы являются сходными, они получают общее наименование. Выбранную для установле­ния подходящих тождеств и различий структуру называют признаком. Согласно Линнею, признак составляется из «самого тщательного описания плода у первого вида. Все другие виды рода сравниваются с первым, устраняя при этом все расходя­щиеся черты; наконец после этой работы возникает признак» ². В своем исходном пункте система является произвольной, так как она последовательно пренебрегает всяким различием и всяким тождеством, не основанным на привилегированной струк­туре. Однако ничто не препятствует тому, что со временем мо­жет быть открыта на основе той же техники такая система, которая была бы естественной; всем различиям в признаке соответствовали бы различия той же значимости в общей струк­туре растения; и напротив, все индивиды или все виды, соеди­ненные одним общим признаком, имели бы в каждой из их частей одинаковое отношение сходства. Но к естественной си­стеме можно прийти, лишь установив с определенностью искус­ственную систему, по крайней мере в некоторых областях растительного или животного мира. Именно поэтому Линней не стремился к немедленному установлению естественной си­стемы, «прежде чем было бы в совершенстве изучено все отно­сящееся» ³ к его системе. Конечно, естественный метод пред­ставляет собой «первое и последнее пожелание ботаников», при­чем все его «фрагменты нужно разыскивать с максимальным тщанием» ⁴, как делал это сам Линней в своих «Classes Plantarum»; хотя за неимением этого естественного метода, который лишь в будущем явится в своей определенной и законченной форме, «искусственные системы являются совершенно необхо­димыми» ⁵.

Более того, система является относительной: она может функционировать с желаемой точностью. Если выбранный при­знак образован на основе развитой структуры, с большим на­бором переменных, то различия обнаружатся очень скоро при переходе от одной особи к другой, если даже они совсем близки друг к другу: в этом случае признак максимально приближен

¹ Linné. Philosophie botanique, § 192.

² Id., ibid., § 193.

³ Linné. Systema naturae, § 12.

⁴ Linné. Philosophie botanique, § 77.

⁵ Linné. Systema naturae, § 12.

к чистому и простому описанию ¹. Если же, напротив, привиле­гированная структура бедна, содержит мало переменных, то различия станут редкими, а особи будут группироваться в ком­пактные массы. Признак будет выбираться в зависимости от желаемой тонкости классификации. Турнефор для образования родов выбрал в качестве признака комбинацию цвета и плода не потому, что они были самыми важными частями растения (как это обосновывал Цезальпин), а потому, что они делали возможной численно достаточную комбинаторику: действи­тельно, элементы, заимствованные у трех других частей (корни, стебли и листья), были или слишком многочисленными, если их брали вместе, или слишком малочисленными, если их рассмат­ривали порознь ². Линней подсчитал, что 38 органов размноже­ния, каждый из которых содержит четыре переменные (число, фигура, расположение и величина), приводят к установлению 5776 конфигураций, что достаточно для определения родов ³. Если желательно получить группы более многочисленные, чем роды, нужно обратиться к самым узким признакам (искус­ственные признаки, принятые ботаниками»), как, например, к од­ним лишь тычинкам или к одному пестику: так можно будет различить классы или отряды ⁴.

Таким путем можно упорядочить всю область растительного или животного царства: Каждая группа сможет получить свое название. Таким образом, какой-то вид, не будучи описанным, может быть обозначен с максимальной точностью посредством названий различных совокупностей, в которые он включен. Его полное название проходит через всю сеть признаков, установ­ленных вплоть до самых крупных классов. Однако, как заме­чает Линней, это название для удобства должно оставаться частично «немым» (без указания класса и отряда), но, с другой стороны, частично «звучащим»: нужно называть род, вид, раз­новидность ⁵. Признанное в своем существенном признаке и опи­санное, исходя из него, растение будет в то же время выражать родство, связывающее его с тем, что на него похоже и что при­надлежит к тому же самому роду (следовательно, к тому же самому семейству и отряду). Оно получит одновременно свое собственное имя и весь ряд (обнаруженный или скрытый) на­рицательных имен, в рамках которых оно размещается. «Родо­вое, имя — это, так сказать, полновесная монета нашей ботани­ческой республики» ⁶. Естественная история выполнит тем са-

¹ «Естественный признак вида — это описание» (Linné. Philosophie botanique, § 193).

² Tournefort. Éléments de botanique, p. 27.

³ Linné. Philosophie botanique, § 167.

⁴ Linné. Système sexuel des végétaux, p. 21.

⁵ Linné. Philosophie botanique, § 212.

⁶ Id., ibid., § 284.

мым свою главную задачу, состоящую в «размещении и наиме­новании» ¹.

Метод представляет собой другой способ решения той же проблемы. Вместо вычленения в описанной совокупности тех — многочисленных или немногих — элементов, которые образуют признаки, метод последовательно выводит их. Выведение здесь нужно понимать как изъятие. Как это делал Адансон в ис­следовании растений Сенегала ², в основу кладется произвольно выбранный или случайно встреченный вид. Этот вид описы­вается полностью во всех его частях, причем фиксируются все значения его переменных. Работа, которая возобновляется для следующего вида, задана также произволом представления; описание должно быть столь же полным, что и в первый раз, однако ничто из того, что было упомянуто в первом описании, не должно повторяться во втором. Упоминаются только разли­чия. То же самое проделывается по отношению к третьему виду, учитывая описания двух первых, и так далее, так что в конце концов все различные черты всех растений оказываются упо­мянутыми один раз, но никогда больше одного раза. Группи­ровка вокруг первичных описаний, описаний, сделанных впо­следствии и постепенно упрощающихся, позволяет сквозь перво­начальный хаос увидеть общую картину родственных связей. Характеризующий каждый вид или каждый род признак — един­ственная черта, отмеченная на фоне скрытых тождеств. На деле такой прием был бы, несомненно, самым надежным, однако число существующих видов таково, что их невозможно исчер­пать. Тем не менее изучение встреченных образцов вскрывает существование больших «семейств», то есть очень обширных групп, в рамках которых виды и роды имеют значительный ряд совпадений, настолько значительный, что они согласуются между собой в многочисленных характеристиках даже для наименее аналитического взгляда; например, сходство между всеми видами лютиков или волчьего корня непосредственно бро­сается в глаза. Поэтому для того, чтобы задача не была бес­конечной, нужно изменить подход. В связи с этим принимают крупные семейства, являющиеся, конечно, признанными, первые описания которых как бы вслепую определили основные черты. Именно эти общие черты устанавливаются теперь позитивным образом; затем каждый раз, когда встретится род или вид, об­наруживающий их, будет достаточно указать, благодаря какому различию они отличаются от других, служащих им в качестве естественного окружения. Познание каждого вида будет достиг­нуто без труда, исходя из этой общей характеристики: «Мы раз-

¹ Id., ibid., § 151. Эти две функции, обеспеченные признаком, в точности соответствуют функциям обозначения и деривации, которые в языке обус­ловлены именем нарицательным.

² Adanson. Histoire naturelle du Sénégal, Paris, 1757.

делим каждое из трех царств на много семейств, которые соберут воедино все существа, имеющие между собой разительное сходство, мы просмотрим все общие и особенные признаки вхо­дящих в эти семейства существ». Таким способом «можно будет обеспечить отнесение всех этих существ к их естественным се­мействам; так что, начиная с куницы и волка, собаки и мед­ведя, будут достаточно хорошо распознаваться лев, тигр, гиена, являющиеся животными того же самого семейства» ¹.

Отсюда становится очевидным различие между методом и системой. Метод может быть только один; систем же можно предлагать и применять достаточно много: Адансон их насчи­тывал 65². Система является произвольной во всем своем раз­вертывании, но раз система переменных — признак — была уже определена, то ее нельзя больше изменять, прибавляя или от­нимая хотя бы один элемент. Метод определяется извне, по­средством всеохватывающих сходств, сближающих вещи; метод переводит восприятие непосредственно в речь; в исходной точке метод максимально сближен с описанием, но для него всегда является возможным присоединить к общему признаку, опре­деленному им эмпирически, необходимые изменения: черта, ко­торая кажется существенной для группы растений или живот­ных, зачастую может быть особенностью лишь некоторых из них, если при этом обнаруживается, что они, не обладая ею, принадлежат к тому же самому семейству. Метод всегда дол­жен быть открыт для самокорректировки. Как говорит Адансон, система подобна «правилу ложной позиции в вычислении»: она зависит от решения, но она должна быть совершенно последо­вательной. Метод же, напротив, есть «некоторое распределение объектов или явлений, сближенных некоторыми соответствиями или сходствами, выражаемых общим и применимым ко всем этим объектам понятием, причем это фундаментальное понятие, или этот принцип, не рассматривается как абсолют, как неиз­менное или настолько всеобщее, чтобы оно было лишено исклю­чений... Метод отличается от системы лишь той идеей, которую автор связывает со своими принципами, рассматривая их как переменные в методе и как неизменные в системе» ³.

Более того, система позволяет распознавать среди структур животного или растения отношения лишь координации: по­скольку признак выбран не в силу его функциональной важно­сти, а по причине его комбинаторной эффективности, постольку ничто не доказывает, что во внутренней иерархии особи такая-то форма пестика, определенное расположение тычинок влекут за собой определенную структуру: если зародыш Adoxa распо­лагается между чашечкой и венчиком, если в Arum тычинки

¹ Adanson. Cours d'histoire naturelle, 1772 (éd. 1845), p. 17.

² Adanson. Familles desplantes, Paris, 1763.

³ Id., ibid., t. I, préface.

размещены между пестиками, то это не более не менее как «единичные структуры» ¹: их незначительность обусловлена ис­ключительно их редкостью, тогда как одинаковое распределение чашечки и венчика не имеет другого значения, кроме его частой встречаемости ². Напротив, метод, будучи движением от самых общих тождеств и различий к менее общим, способен к рас­крытию вертикальных отношений субординации. Действительно, он позволяет распознавать признаки, достаточно значительные для того, чтобы они не были отвергнуты внутри данного семей­ства. По отношению к системе эта инверсия имеет очень важное значение: самые существенные признаки позволяют различать наиболее крупные и визуально наиболее отличимые семейства, в то время как для Турнефора или Линнея существенный при­знак определял род; причем «соглашения» натуралистов было достаточно для того, чтобы выбрать какой-то искусственный признак для выделения классов и отрядов. В методе общая ор­ганизация и ее внутренние зависимости господствуют над бо­ковой передачей постоянного набора переменных.

Несмотря на эти различия, система и метод построены на одном и том же эпистемологическом основании. Его можно кратко определить, сказав, что познание эмпирических индиви­дов может быть достигнуто в классическом знании лишь в не­прерывной, упорядоченной и обобщающей все возможные раз­личия таблице. В XVI веке тождественность растений и живот­ных подтверждалась положительной чертой (часто видимой, но иногда скрытой), носителями которой они были: например, от­личительным признаком различных видов птиц являлись не различия, которые были между ними, а то, что одни птицы охотились ночью, другие жили на воде, а третьи питались жи­выми существами ³. Любое существо обладало какой-то приме­той, и вид охватывался общим геральдическим символом. Та­ким образом, каждый вид сам свидетельствовал о себе, выра­жал свою индивидуальность, независимо от всех остальных: они вполне могли бы и не существовать, причем критерии опре­деления видов от этого бы не изменились по отношению к тем, которые оставались бы видимыми. Но начиная с XVII века знаки можно было воспринимать лишь в анализе представлений согласно тождествам и различиям, то есть любое обозначение должно было теперь вступить в определенное отношение со всеми другими возможными обозначениями. Распознавать то, что по праву принадлежит индивиду, значит располагать клас­сификацией или возможностью классифицировать совокупность прочих индивидов. Тождество и то, что его выражает, опреде­ляются посредством вычитания различий. Животное или расте-

¹ Linné. Philosophie botanique, § 105.

² Id., ibid., § 94.

³ Ср.: Р. Вelon. Histoire de la nature des oiseaux.

ние не является тем, на что указывает знак, открываемый в нем; оно есть то, чем другие не являются, существуя в себе самом лишь в той мере, в какой другие от него отличаются. Метод и система — способы определения тождеств сквозь общую сетку различий. Позднее, начиная с Кювье, тождество видов будет фиксироваться также игрой различий, но они возникнут на основе больших органических единств, имеющих свои внутрен­ние системы зависимости (скелет, дыхание, кровообращение): беспозвоночные будут определяться не только отсутствием пот звоночника, но определенным способом дыхания, существова­нием определенного типа кровообращения и посредством цело­стной органической связности, вырисовывающей позитивное единство. Внутренние закономерности организма, замещая спе­цифические признаки, станут объектом наук о природе. Класси­фикация в качестве основной и конститутивной проблемы есте­ственной истории размещалась в историческом разрезе и с не­обходимостью между теорией приметы и теорией организма.