Сказания о крестьянской войне и интервенции начала XVII в.

 

Многочисленный литературно - публицистические сочинения появились в связи с крестьянской войной и интервенцией начала

 

[151]

 

XVII в. Одним из наиболее интересных произведений этой эпохи является «Иное сказан и е». Это название чисто литературного происхождения. Издатель памятника Беляев нашел в рукописи сказание Авраамия Палицына, после которого было помещено сказание неизвестного автора со следующим заголовком: «Той же первой истории последует вторым сказанием, иже в первой скрашено, зде же приполнено, и где в первой полно, зде же скратно писано. Инаго творения». Эти слова позволили Беляеву назвать все сочинение «Иным сказанием». Уже первые издатели указывали, что «Иное сказание» составлено из двух самостоятельных частей. По мнению же Платонова, «Сказание» состоит из шести частей, среди которых на первом месте по историческому значению стоит первая часть, представляющая особую повесть о времени Бориса Годунова и первого Самозванца.

В ней рассказывается о смерти царевича Дмитрия, воцарении Бориса Годунова, появлении Самозванца, его борьбе с Борисом при помощи поляков и царствовании, о свержении Лжедмитрия, воцарении Шуйского и перенесении «мощей» царевича Дмитрия в Москву. Повесть сохранила на себе отпечаток самостоятельного литературного произведения. Это можно видеть хотя бы по тому, каким образом она отделена от других частей «Иного сказания». Окончание повести такое: «Благодать же и мир да будет со духом вашим, братия, и ныне и присно и во веки веком. Аминь», т. е. обычное окончание повестей XVI—XVII вв. В конце повести выражается радость по поводу избавления Московского государства от Самозванца и воцарения «таковаго благочестивого государя [Василия Ивановича Шуйского]... истиннаго заступника и пастыря словесным овцам своим, а не наимника». Платонов определяет время написания повести 1606 г. на том основании, что в ней упоминается о перенесении мощей царевича Дмитрия из Углича, которое произошло 3 июня 1606 г., но нет указаний на восстание Болотникова. Автор, по - видимому, писал в ту начальную полосу царствования Василия Шуйского, когда оно казалось еще относительно спокойным, хотя уже начиналась новая волна восстаний. Поэтому автор повести в скрытой форме грозит тем, кто захочет возмутить покой царствования Василия Шуйского: «Аще и, грубителю божий, не пременишеся от злаго сего обычая своего, ей реку ти, постражеши зде и в будущем...» Повесть 1606 г. является ценнейшим источником, потому что она составлена в момент развертывания самих событий. Она носит на себе яркие черты пристрастия автора к Василию Шуйскому, родословие которого возводится к Владимиру Святому, «прежних благоверных царей корене». Наоборот, автор проявляет большую враждебность к Борису Годунову, обвиняя его в убиении царевича Дмитрия, называя вторым Иудой - предателем и Святополком Окаянным. Повесть включила в свой состав и некоторые официальные документы.

 

[152]

 

Остальные части «Иного сказания» уже менее интересны. Вторая часть является сборником документов, изданных при Василии Шуйском. Из них особенно интересен так называемый «Извет Варлаама». Этот документ представляет собой донос монаха Варлаама — спутника Отрепьева при его побеге в Польшу. Важнейшим документом является крестоцеловальная запись Василия Шуйского. В ней Шуйский обещает «всякого человека не осудя истинным судом з боляры своими смерти не предати, вотчин, и дворов, и животов у братии их, и у жен и у детей не отоимати». Запись является документом, ограничивающим самодержавие в пользу боярства, служилых людей и горожан.

Большинство других повестей XVII в., рассказывающих о крестьянской войне и интервенции, возникло значительно позднее. К их числу относится так называемый «Временник дьяка Ивана Тимофеева», или «Временник по седмой тысящи от сотворения света ва осмой в первые лета». Автор ставит своей задачей рассказать об эпохе, столь богатой событиями, непосредственным свидетелем которых был он сам. Иван Тимофеев (или Тимофеевич) был дьяком в Москве. В 1598 г. в качестве приказного дьяка он подписался на избирательной грамоте царя Бориса. В начале царствования Василия Шуйского служил в Москве, а позже (с конца 1606 или начала 1607 г.) был дьяком в Великом Новгороде, затем в Астрахани, Ярославле и Нижнем Новгороде, откуда вернулся в Москву только в 1628 г.

 

«Временник дьяка Ивана Тимофеева» написан витиеватым и трудным для понимания языком. Словесное хитросплетение Ивана Тимофеева очень часто затрудняет не только понимание текста «Временника», но и отвлекает самого автора от изложения фактического материала. «Временник» состоит из пяти больших глав — по царствованиям: 1) царство Ивана Васильевича, 2) «царство благочестивое, иже от поста просиявшее» царя Федора Ивановича, 3) «о обирании Бориса Федоровича на царство», 4) «богопустное на Московское государство Ростригино беззаконное царство» и 5) царство Василия Ивановича Шуйского. Дальше идет «Летописец вкратце» — о тех же царях, о крестном целовании королевичу Владиславу и о вдовстве Московского государства. Судя по всем признакам, «Временник» был закончен самое позднее в 1619 г. Иван Тимофеев писал на основании личных наблюдений. Многое написано им по отдаленным воспоминаниям и порой нарочито витиеватым стилем, скрывающим подлинные обстоятельства событий. Таков рассказ об убийстве царевича Ивана Ивановича его отцом — Грозным: «Вящший же сего брат, благодатным именем от бога дарован, тепл отцу по всему именем и мудростью купно с храбрости, не умали в добротах ничим же существа. И уже к совершению грядый возраста, третия десятицы лет свене трех число достизая своя ему жизни, троебрачен же быв отца волею, и не яко прилучением смерти в мужестве лет частое подружием его изменение бысть, но за гнев еже на нь они свекром своим постризаеми суть; ибо при концы отча старости житие скончал бе, но жребии бо не получив земного, но на будущее преселник царствие. Непщую сего быти и к страданию близ, от рукобиения бо отца, глаголют нецыи, живот ему угасе, за еже отцеви в земных неподобство некое удержати хотя».

 

Тимофеев очень строг и недоброжелателен к своим современникам. Он называет Грозного «яростивым царем», который введением опричнины «земли всей велик раскол сотвори». Наоборот, царя Федора Тимофеев величает «освятованиым». Царь Борис — «злый раб», достигший престола обманом и преступлением: «И чюдо! первый бо той в Росии деспод безкнижен бысть, в ми –

 

[153]

 

ролюбных же двизаемых вещех многосугуб коварств паче тацех многокнижных». Эта фраза дала повод к легенде о том, что Борис Годунов был неграмотным.

Для Ивана Тимофеева Московское царство кончилось со смертью Федора Ивановича: «начало убо Греком первый Костянтин во християнех царь, конец же велицей Росии всей сий Феодор Ивановичь». После Федора Ивановича все остальные цари не заслуживали его уважения, кончая Василием Шуйским, который «мучительски правяща власть, а не царски». Во второй половине своего «Временника» Иван Тимофеев рассказывает о междуцарствии. Эта часть сочинения крайне интересна по ее классовой направленности. Иван Тимофеев ополчается против «безглавной чади», которая положила начало «смуте» в Московском государстве: «Скотолепно зело суетен совет безглавная чадь в мыслех своих утвердиша, обаче на се уклонишася, яко да начальныя изгубить и избранный лучшая мужа и нарочитейшая себе по муках всех смерти предадят, именья же их они наследят, еже и бысть, но не вечне пребысть». «Безглавная чадь», т. е. восставшие крестьяне, представляются Тимофееву основными виновниками «смуты».

Другим сочинением, описывающим крестьянскую войну и польскую интервенцию начала XVII в., является «Сказание Авраамия Палицына», который был келарем Троицкого монастыря. В обязанности келаря входила забота обо всем монастырском хозяйстве и громадных земельных имуществах. «Сказание» разделяется на три больших отдела: 1) краткое повествование о времени царей Федора, Бориса Годунова, Лжедмитрия и Василия Шуйского, 2) сказание об осаде Троицкого монастыря, 3) рассказ о дальнейших событиях до 1618 г.

По-видимому, все эти части были особыми произведениями и создавались в разное время. Вся же книга была составлена и выправлена в 1620 г., как указывает ее окончание: «Исправися книга, глаголемая история вкратце, в лето 7128 - е». Впрочем, С. Ф. Платонов думает, что первая часть «Сказания» начата Палицыным не раньше 1615—1617 гг., так как сам Палицын. указывает, что прошло 14 лет «с начала смятения во всей русской земле»; если начало «смятения» связано с голодом 1601 г., то Палицын писал не ранее 1615 г.

«Сказание» повествует о разорении Русской земли: «како весь словенский язык возмутися и вся места по России огнем и мечем поядены быша». В полной редакции «Сказание» имеет заголовок: «Историа вкратце в память предидущим родом, како грех ради наших попусти господь бог праведное свое наказание по всей Росии». Палицын начинает свой рассказ с царствования Ивана Грозного, которого он называет «благочестивым и храбрым». Рассказав о времени Федора Ивановича, Палицын обращается к позднейшим событиям. Под заголовком «О начале беды во всей Росии» помещен рассказ о великом голоде при Борисе Годунове. После этого следуют главы «о зачале разбойничества во всей Росии», «О розстриге Григории» и «О совете розстригине, како было ему погубити московских боляр», и «О царе Василии Шуйском». Этими главами оканчивается краткая редакция «Сказания Авраамия Палицына».

 

[154]

 

В полной редакции вслед за этим подробно говорится об осаде Троицкого монастыря поляками. Палицын уверяет, что всего войска у поляков было «с Сапегой и с Лисовским до 30000, кроме черни и полоняников». Рассказ Палицына об осаде монастыря является важнейшим источником по истории польской интервенции в начале XVII в. Автор подробно говорит о защите обители от нападения поляков, не забывая упомянуть и о себе: «Тогда же в той велицей лавре архимариту Иасафу и, келарю старцу Аврамью Палицыну, и с прочими доброхотствующими к царьствующему граду, совсем усердием велико тщание о сем показующе. И велик промысл бываше от обители чюдотворца всем людям, к Москве правящим во всякых нужах и в провожениях; и всяку весть тем подаваху и от них восприемляху, себе убо соблюдающе и тех сохраняюще, до конца монастырьскую казну истощеваху».

 

«Сказание Авраамия Палицына» представляет собой очень интересный памятник идеологического характера. Основы классовой борьбы в Московском государстве представляются Палицыну в том, что «всяк от своего чину выше начашя восходити: раби убо господие хотяще быти, и неволнии к свободе прескачюще». В ярких красках описывает Палицын разорение Московского государства в результате иноземной интервенции: «И пременишася тогда жилища человеческаа на зверскаа... И крыяхуся тогда человецы в дебри непроходимый и в чащи темных лесов и в пещеры недоведомыя и в воде между кустов, отдыхающе и плачющеся».

Палицын с насмешкой говорит о русских изменниках, помогавших полякам: «Внегда убо ко кроволитию, то Рустии изменницы главы своя преже полагаху, Поляцы же, стояще, точию от измены себе соблюдаху. Егда же корысть [добычу] делити во градех и в весех, то вся лутчаа Поляки у них силою отнимаху, изменницы же, аще и множество их пред ними, но не пререковаху и всяко насильство от них радостию приемляху». Беды и ужасы, постигшие Русскую землю от иноземцев, Палицын объясняет грехами самих современников: «сквернейши бо иноверных есмы, донели же не обратимся».

 

Значительный интерес представляют сочинения еще двух современников крестьянской войны и интервенции начала XVII в. — Хворостинина и Катырева - Ростовского.

Князь Иван Андреевич Хворостинин представлял собой колоритнейшую фигуру своего времени. В первый раз он появляется на сцене в должности кравчего при Лжедмитрии, который держал в почете этого «надменного» мальчишку. При Шуйском Хворостинин был сослан на покаяние в Волоколамский Иосифов монастырь за близость к свергнутому Самозванцу и за еретичество, причем ему было сказано: «Как ты был при Ростриге у него близко, и ты впал в ересь, и в вере пошатался, и православную веру хулил и постов и христианского обычая не хранил». При Михаиле Федоровиче Хворостинин первое время находился в почете, но в 1622 г. попал в опалу. Обнаружилось, что Хворостинин «показал к измене шатость», будучи, очевидно заподозрен или уличен в каких-то политических интригах. В начале 1623 г. он был сослан в Кириллов монастырь. Хворостинин написал интересную повесть под названием: «Словеса дней и царей и святителей московских, еже есть в Росии».

После весьма витиеватого введения Хворостинин начинает свой рассказ, предуведомляя читателя: «аз бо елика слышах и елика видех, никакоже могу таити, и никто же ми не неверуй сему писанию, не мни [не считай] мене гордяшася». Краткая повесть Хворостинина интересна

 

[155]

 

некоторыми историческими подробностями. В частности в ней мы встречаем рассказ о столкновении патриарха Гермогена с боярами.

Еще более ценна повесть князя Ивана Михайловича Катырева - Ростовского. Катыревы принадлежали к Ярославскому княжескому роду и считались знатными боярами. Повесть сохранилась в двух редакциях. В конце повести помещены вирши, суммирующие ее содержание и указывающие в конце на ее автора:

«Есть же книги сей слагатай

Сын предиреченного князя Михаила, роду Ростовского сходатай».

Повесть у Катырева носит длинное название, дающее представление о ее содержании: «Повесть книги сея от прежних лет: о начале царствующего града Москвы, и о корени великих князей Московскых, и о пресечении корени царскаго от Августа царя, и о начале инаго корени царей, и о настатье царя Бориса, и о приходе богомерскаго еретика Гришки Отрепьева Ростриги на царствующий град, и о начале его и о убиении его, и о мятежи, и о настатье царя Василия Шуйскаго на царство, и о начале мятежи во царствующем граде, и о пришествии Литвы и о разорении царствующаго града Москвы от безбожных ляхов, и о взятии царствующаго града Москвы собранием и попечением всего православного росийского христианства, и о избрании на царствующий град Москву и на все российские государства царя Михаила Федоровичя, и о возрасте и о мужестве и о нравех прежних царей царствующаго града Москвы. Написана бысть сия книга в лето 7134-ое июля в 28-й день». Таким образом, из самого названия книги видно, что она закончена 28 июля 1626 г. Слог повести простой и в то же время красивый. Автор вкладывает в уста действующих лиц речи, которые оживляют изложение, иногда вводит в рассказ картины природы, набрасывая их немногими, но яркими штрихами. Автор не затрудняет изложение выписками из церковных книг, хотя он был человеком книжным. В конце повести помещено «Написание вкратце о царех московских, о образех их, и о возрасте и о нравех», дающее портретные изображения царей — современников Катырева - Ростовского.

Все указанные выше сказания о классовой борьбе и интервенции начала XVII в. вышли из - под пера авторов, принадлежавших к социальным верхами. Отсюда в их сочинениях мы находим и соответствующую классовую оценку событий. Сохранились, однако, и другие сочинения, благоприятные восставшим крестьянам и горожанам по освещению событий начала XVII в. Эти сочинения принадлежат к небольшому циклу псковских повестей XVII в., возникших при особых условиях. Псков XVII в. был ареной ожесточенной классовой борьбы, нашедшей себе выражение в восстании 1650 г.

Из псковских повестей наиболее интересна так называемая повесть о разорении Пскова, внесенная в состав летописи, но являвшаяся отдельным памятником. «Начальное развращение, нелюбовное житие» началось в Пскове с того времени, как царь Василий Шуйский потребовал сбора денег. Тогда богатые люди собрали деньги «со всего Пскова з больших и с меньших и со вдовиц по раскладу». Между меньшими и большими в городе началась борьба за власть.

Автор повести говорит, что на стороне «меньших» людей были стрельцы, посадские люди и поселяне (т. е. крестьяне), на стороне же «больших» людей были служилые люди — дворяне, духовенство и большие гости, «богатством кипящие». В Пскове началось великое смятение: «С тех мест несказанная творилась

 

[156]

 

во Пскове от несоветия; и игумени, и священники, и большие люди, боярские люди, кои во Пскове осталися, те по новгородцах хотяше соединитись; ратные люди, стрельцы и казаки, и мелкие люди, и поселяне по крестном целовании хотяше накрепко стояти», не желая последовать примеру новгородцев и подчиниться шведскому королю. Повесть рассказывает, что меньшие люди собирались на площади, правительство их сидело в «земской избе». В это время нашелся простой крестьянин Кудекуша Трепец, который сам допрашивал псковских попов и детей боярских «и воеводам указывал». В ответ «лучшие» люди устроили заговор и восстановили свою власть. Ожесточение было такое, что даже священники производили пытку «кликунов», т. е. сторонников восставших. «Лучшие люди» заключали в «палату мелких людей полну».

По мнению автора повести, «лучшие» люди «мир восколебаша всякими неправдами». Повесть о разорении была написана вскоре после описываемых событий и отличается большой достоверностью. В идеологическом отношении это совершенно исключительный по своему значению документ, вышедший из-под пера какого-нибудь псковского посадского человека, описавшего бесхитростными словами классовую борьбу в родном городе. Автор повести о разорении понимал значение этой борьбы и своекорыстие «больших» людей, готовых предать Русскую землю шведскому королю.

В псковских же летописях помещены две другие повести. «Сказание о бедех и скорбех и напастех, иже бысть в велицей России», написано в Пскове примерно около 1620 г. Оно говорит о событиях не только псковских, но и касающихся всего Русского государства. Составитель сказания точно так же является сторонником «меньших» людей. По его словам, бояре скоро забыли «свое прежнее безвремяние и наказание, что над ними господь бог за их насильство сотвори, от своих рабов разорени быша, и паки на тоже подвигошася». Все зло в Русской земле сотворилось «от злых чаровников и зверообразных человек».

Имеется и третье псковское сказание — «О смятении, междоусобии и отступлении пскович от Московского государства». Автор его в отличие от двух первых сказаний стоит целиком на стороне бояр и «больших» людей. Написано оно тоже в Пскове. В то время как в летописном сказании с большой симпатией говорится о «меньших» людях, сказание «О смятении» рассматривает их как мятежников, которые совершают целый ряд преступлений. Наоборот, бояре и попы изображаются в виде мучеников. Составитель сказания с насмешкой говорит, что «меньшие» люди собирались по звону колокола «на вечь». Он называет «меньших» людей бессловесными скотами. Чернь и стрельцы грабили нарочитых людей, «дабы имение их взята». Сказание «О смятении» сравнительно позднего происхождения, оно возникло не ранее 1636 г.

 

[157]