Студопедия — Глава 12. Гости Ваноццы Катаней сидели за ярко раскрашенными банкетными столами и наблюдали, как сверкающее солнце скатывается за каменные руины римского Форума.
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Глава 12. Гости Ваноццы Катаней сидели за ярко раскрашенными банкетными столами и наблюдали, как сверкающее солнце скатывается за каменные руины римского Форума.






 

Гости Ваноццы Катаней сидели за ярко раскрашенными банкетными столами и наблюдали, как сверкающее солнце скатывается за каменные руины римского Форума.

Она пригласила близких друзей и всех детей в свое загородное поместье, чтобы отметить отъезд Чезаре в Неаполь, куда Папа послал его своим полномочным представителем.

«Виноградник Ваноццы», как называли дети поместье, располагался на практически безлюдном Эскулинском холме, напротив собора святого Петра, выстроенного в пятом веке.

Хуан, Хофре и Чезаре в кои-то веки сидели за одним столом, смеялись и, похоже, отлично проводили время.

Чезаре обратил внимание, что Ваноцца, за другим столом, очень уж интимно воркует с молодым швейцарским гвардейцем, и улыбнулся. Она по-прежнему была красавицей, высокая, стройная, с чистой смуглой кожей, в каштановых волосах еще не появилось седины. А как ей шло длинное черное шелковое платье, отлично сочетавшееся с ниткой жемчуга, выловленного в южных морях, подарком Александра.

Чезаре обожал мать, гордился ее красотой, умом, деловой хваткой. Принадлежащие ей таверны все, как одна, приносили прибыль. Он вновь посмотрел на молодого гвардейца и порадовался тому, что активная любовная жизнь для матери настоящее, а не прошлое.

В тот вечер Ваноцца пригласила двух лучших поваров из своих харчевен, чтобы те наготовили разных деликатесов. Гостям предложили гусиную печень с нарезанными яблоками и изюмом, только что выловленных лобстеров в томатном, базиликовом и сливочном соусах, нежные отбивные с трюфелями, свежие зеленые оливки и многое, многое другое.

Некоторые из молодых кардиналов, в том числе Джо Медичи, радостными криками встречали каждое новое блюдо. Кардинал Асканьо Сфорца не кричал, но пробовал все, как и кузен Александра, кардинал Монриль.

Темно-красное бургундское, с виноградников Ваноццы, наливали из больших фарфоровых кувшинов. Хуан опустошал свою чашу, едва ее успевали наполнять. В какой-то момент очень тощий молодой человек в черной маске сел рядом с ним и что-то прошептал на ухо.

В течение последнего месяца Чезаре несколько раз видел в Ватикане этого молодого человека, всегда в маске и компании своего брата, но, когда попытался навести справки о незнакомце, никто о нем ничего не знал. Он задал вопрос Хуану, но тот лишь сардонически рассмеялся и ушел от ответа. Чезаре предположил, что молодой человек – художник или актер из какого-нибудь городского гетто [9], где Хуан частенько спал с проститутками и швырялся деньгами.

В расстегнутом камзоле, с влажными от пота волосами, Хуан с трудом встал, он уже сильно набрался, чтобы произнести тост. Поднял чашу, но не мог держать ее ровно, и вино закапало на стол. Хофре попытался ему помочь, но Хуан грубо отпихнул его. Тост произносил заплетающимся языком, глядя на Чезаре:

– За побег моего брата из лагеря французов. За его умение избегать опасности, где бы она ни возникала. То ли надев кардинальскую шляпу, то ли убежав от французов. Некоторые называют сие отвагой… я называю трусостью… – и он громко расхохотался.

Чезаре вскочил на ноги, положил руку на рукоять меча. Двинулся на Хуана, но его перехватил Джо Медичи и с помощью Хофре и бросившейся к ним Ваноццы смог оттащить назад.

– Он не понимает, что говорит, Чезаре, – убеждала старшего сына Ваноцца. – Напился и несет чушь.

Чезаре сверкнул глазами, его лицо закаменело.

– Все он понимает, мама, и не будь мы в твоем доме, я бы тут же убил наглеца… пусть он мой брат и твой сын.

Джо усадил за стол все еще дрожащего от ярости Чезаре. После стычки братьев веселья у гостей заметно поубавилось. Теперь они перешептывались между собой.

Потом молодой человек в маске поднялся, что-то тихо сказал Хуану. Тот, заметно протрезвев, встал.

– Прошу меня извинить. У меня встреча, которую я не могу пропустить.

Паж помог ему надеть темно-синий плащ, и Хуан ушел в сопровождении одного из своих оруженосцев и высокого мужчины в маске.

Вскоре разошлись и гости. Чезаре, его брат Хофре, Джо и Асканьо Сфорца уехали последними. Чезаре, вскочив на лошадь, на прощание помахал рукой Ваноцце и ее молодому швейцарскому гвардейцу.

Мужчины неспешно въехали в город. На перекрестке у дворца Борджа остановились и достаточно долго обсуждали инцидент с Хуаном. Чезаре ясно дал понять, что не намерен терпеть пьяные выходки брата и отсутствие у того верности семье. Он намеревался переговорить с Хуаном и внушить ему, что случившееся у Ваноццы более чем серьезно. Сначала поговорить, а потом, если придется, решить вопрос кардинально. Хуан, конечно, не мог не понимать, что в поединке с Чезаре шансов у него нет, а потому ему предстояло извиняться не только перед Чезаре, но и всеми, кого он оскорбил своим поведением, замарав честь всей семьи Борджа. Чезаре прекрасно знал, что трус – Хуан, а не он, что бы ни говорил его брат.

Кардинал Асканьо Сфорца рассказал о Хуане еще одну нелицеприятную историю. Буквально несколько дней тому назад Хуан, конечно же, пьяный, без всякого повода избил его мажордома. Асканьо обиделся и поклялся кардинальской шляпой, что лично, не боясь гнева Папы, рассчитается за это с Хуаном.

Шестнадцатилетний Хофре не сказал ни слова против Хуана, но Чезаре чувствовал, что и он затаил зло на их брата, поскольку не мог не знать о романе Хуана с Санчией. Младший брат удивлял Чезаре. Раньше он считал, что тот туповат, но выражение лица Хофре, когда он стоял во внутреннем дворике рядом с де Кордобой, говорило за то, что с головой у него все в порядке.

После того, как они пожелали Асканьо спокойной ночи, а Джо Медичи отправился в свой дворец, Хофре сказал Чезаре:

– Я думаю, что поеду в город и проведу несколько часов с женщиной, которая ответит на мои ласки.

Чезаре улыбнулся ему, хлопнул по плечу.

– У меня возражений нет, маленький брат, – он рассмеялся. – Веселой тебе ночи.

Чезаре проводил брата взглядом. Вот тут в его душе и зашевелилась тревога. Потому что, как только Хофре свернул за угол, трое всадников выскользнули из проулка между каменными зданиями и последовали за ним. Один, ростом выше других, ехал на белом жеребце.

Выждав несколько минут, Чезаре обогнул тот же угол.

И увидел впереди четыре тени. До него донеслись их голоса. Слов он разобрать не мог, но дружелюбный тон уловил. Убедившись, что его брату ничего не грозит, Чезаре развернул лошадь и вернулся в Ватикан.

 

 

* * *

Много часов спустя Чезаре разбудил леденящий душу кошмар. Где цокали копыта, во сне или наяву? Он попытался стряхнуть с себя остатки сна, но фонарь в спальне потух, и его окружала чернильная тьма.

В поту, с гулко бьющимся сердцем, Чезаре изо всех сил старался совладать с нервами, успокоиться, но паника не отпускала. Как слепой, он искал спички, но руки тряслись, а мозг застилал дикий страх. Объятый ужасом, он позвал слугу, но никто не пришел.

Наконец, словно по мановению волшебной палочки, зажегся фонарь и осветил спальню. Еще полусонный, Чезаре плюхнулся на кровать. Но мрачные тени по-прежнему окружали его, тянулись к нему от стен. Чезаре завернулся в одеяло, потому что жутко замерз и не мог контролировать бившую его дрожь. И тут из темноты до него донесся голос Нони: «В твоем доме смерть…»

Тряхнул головой, отгоняя эти мысли, этот голос, но сердце заполнил ужас. Креция в опасности? Нет, быть такого не может. Монастырь для нее – надежная крепость, отец об этом позаботился, послав дона Мичелотто. Лукреция об этом ничего не знала, но ее бдительно охраняли круглые сутки. Потом подумал о Хофре. Но вспомнил голоса его спутников и вновь успокоился.

Хуан? Господь знает, если и существует небесная справедливость, опасность, грозящая Хуану, не должна вызывать у него кошмаров. Но тут Чезаре начал тревожиться из-за отца. Что будет с ним, если Хуана убьют?

Чезаре быстро оделся, направился к покоям Папы.

У дверей его спальни на страже стояли два гвардейца.

– Его святейшество спит? – спросил он.

– Только что заснул, – ответил ему Юкамино, любимый слуга Александра.

Чезаре вернулся к себе. Тревога не уходила, и не оставалось ничего другого, как ускакать за город: конные прогулки всегда успокаивали его. Он спустился в конюшню, оседлал любимого жеребца и тут увидел, как один из конюхов чистит лошадь Хофре. Заметил на копытах красную речную глину.

– Мой брат благополучно вернулся домой? – спросил он.

– Да, кардинал, – ответил юноша.

– А мой брат Хуан? Он вернулся?

– Нет, кардинал, – ответил юноша. – Пока еще нет.

 

 

* * *

Чезаре покинул город с предчувствием беды. Он не знал, чего ищет, но мчался, словно одержимый демоном.

Казалось, он перенесся из реального мира в сон. Вот так и скакал вдоль реки, в поисках своего брата Хуана.

Ночь выдалась холодная и сырая, запах соли, идущий от вод Тибра, прочистил голову и успокоил его. Он искал на берегу следы борьбы, но не находил. Несколько часов спустя Чезаре добрался до того места, где берег покрывала красная глина. Напротив одного из самых крупных рыбных причалов высился дворец графа Миранделлы и больница, в окнах которой горели лампы. Однако и здесь Чезаре не заметил ничего особенного. Спешился, огляделся в поисках тех, кто, возможно, мог видеть его брата. Но ни на причале, ни на берегу никого не заметил. Лишь изредка в реке плескалась рыба.

Чезаре дошел до конца причала, постоял, глядя на реку. На волнах покачивались несколько стоявших на якоре рыбацких судов, но рыбаки или пьянствовали в местных тавернах, или спали глубоким сном. Он попытался представить себе, какая она, жизнь рыбака: каждый день выходить в море, забрасывать сеть и ждать, попадет ли в нее рыба. Чезаре улыбнулся, на душе у него стало спокойнее.

И уже хотел уйти, когда заметил маленькую лодку, привязанную к потемневшим от времени и воды опорам причала, а в ней – спящего мужчину.

– Сеньор! Сеньор! – позвал Чезаре.

Направился к лодке. Мужчина тем временем сел, с испугом уставился на него.

– Я – кардинал Борджа, – представился Чезаре. – И я ищу своего брата, главнокомандующего папской армией. Этой ночью ты не заметил ничего такого, что могло вызвать подозрения?

Произнося эти слова, он крутил в руке золотой дукат.

Заметив монету, мужчина, звали его Джордже, решил рассказать Чезаре все, что видел.

Полчаса спустя Чезаре поблагодарил его и отдал дукат.

– Никто не должен знать о нашем разговоре, – предупредил он. – Я рассчитываю на тебя.

– Я уже обо всем забыл, кардинал, – заверил его Джордже.

Чезаре вернулся в Ватикан. Но никому не сказал о том, что узнал.

 

 

* * *

Папа Александр проснулся раньше, чем обычно, с ощущением тревоги. На утро он назначил совещание по вопросам военной стратегии и решил, что тревога эта обусловлена неясностью исхода грядущих сражений.

После утренней молитвы он пришел в свой кабинет, но обнаружил там одного Дуарте Брандао.

– Где мои сыновья, Дуарте? – спросил он. – Пора начинать.

Дуарте ужасно не хотелось отвечать на вопрос Александра. Его до зари разбудил слуга главнокомандующего, чтобы сообщить, что Хуан не вернулся после обеда в поместье Ваноццы. Более того, пропал и сопровождавший его оруженосец.

Дуарте успокоил слугу, велел возвращаться в покои Хуана и незамедлительно сообщить о его появлении. Но Дуарте нутром чувствовал: что-то случилось, – и уже не смог заснуть. Промаявшись в постели без сна, поднялся, быстро оделся и, когда золотые лучи солнца осветили улицы Рима, уже ездил по гетто, спрашивая, не видел ли кто Хуана Борджа. Никто не видел.

Вернувшись в Ватикан, он разбудил Чезаре и спросил, когда тот в последний раз видел брата.

– Он уехал с вечеринки со своим оруженосцем и мужчиной в маске, – ответил Чезаре. – Собирался вернуться в Ватикан. Оруженосец получил четкие указания привезти своего господина, потому что тот сильно набрался.

– Я не смог найти оруженосца, который его сопровождал, – сообщил Дуарте Чезаре. – И я сам объездил весь город в поисках Хуана.

– Я одеваюсь, – Чезаре вылез из постели. – На случай, что понадоблюсь отцу.

Уходя из покоев Чезаре, Дуарте заметил, что сапоги кардинала еще влажные и заляпаны красной глиной.

Несколькими часами позже Александр уже не находил себе места. Кружил по комнатам, перебирая пальцами золотые четки.

– Этот парень просто не знает меры, – сказал он Дуарте. – Мы должны его найти. И ему придется ответить за наши волнения.

Дуарте пытался успокоить Папу:

– Он же молод, ваше святейшество, а в городе полно красоток. Возможно, он отключился в какой-то спальне в Трастевере, в которую мы еще не заглянули.

Александр кивнул, но тут Чезаре принес зловещую весть:

– Отец, оруженосца Хуана нашли тяжело раненного, причем раны не позволяют ему говорить.

– Я пойду к нему и спрошу насчет моего сына, – заявил Александр. – Если он сможет поговорить хоть с кем-то, то этим человеком буду я.

Чезаре склонил голову.

– Без языка не поговоришь, – едва слышно вырвалось у него.

Папа почувствовал, как у него подгибаются колени.

– Раны настолько тяжелы, что он не может ничего написать? – спросил он.

– Не может, отец, – ответил Чезаре. – Потому что у него нет пальцев.

– Где нашли оруженосца? – спросил Папа.

– На пьяцца делла Джудекка, где он пролежал много часов, на глазах сотен прохожих, которые из страха боялись сообщить о том, что видели.

– А о твоем брате по-прежнему никаких новостей? – спросил Александр, усаживаясь в кресло.

– Никаких, отец. Ни слова.

 

 

* * *

Объехав Рим, переговорив с капитанами святой гвардии, командирами испанцев и швейцарских гвардейцев, а также с полицейскими, патрулировавшими улицу на своих двоих, Чезаре и Дуарте вернулись в Ватикан.

Александр сидел в кресле, по-прежнему перебирая золотые четки. Когда они входили в папские покои, Чезаре посмотрел на Дуарте Брандао. Он полагал, что будет лучше, если отец узнает самые последние новости от ближайшего друга.

Дуарте встал рядом с Папой, положил руку ему на плечо.

– Нам только что сообщили, что найдена лошадь главнокомандующего. Одно стремя, похоже, отрубили мечом.

У Папы перехватило дыхание, словно его сильно ударили в живот.

– А всадник? – выдохнул он.

– Всадника не нашли, отец, – ответил Чезаре.

Папа Александр поднял голову, глаза его затуманились, повернулся к Чезаре.

– Собери святую гвардию, и пусть они прочешут улицы и окрестности Рима. Скажи им, что в казармы они смогут вернуться лишь после того, как найдут моего сына.

Чезаре ушел, чтобы отдать соответствующий приказ.

В холле столкнулся с Хофре.

– Хуан пропал, и отец в отчаянии, – сообщил брату Чезаре. – На твоем месте я бы не болтал лишнего. И отец ни в коем случае не должен узнать, где ты провел этот вечер.

Хофре кивнул.

– Я понял.

Но поделиться тем, что знал, не захотел.

 

 

* * *

По городу уже поползли слухи: сын Папы, Хуан, пропал, Папа в глубокой печали, угрожает суровыми карами тем, кто мог причинить Хуану вред.

У окон появлялось все больше людей, магазины и лавки закрывались, испанские солдаты бегали по улицам с мечами наголо. Враги Александра, включая семьи Орсини и Колонна, опасаясь, что вину возложат на них, тоже взяли в руки оружие. Ни один проулок не остался без пристального внимания, солдатам грозили смертной казнью, если они не найдут Хуана.

На следующее утро полиция разбудила рыбака, который спал в своей лодке. Звали его Джордже Шанти, и он заявил, что в тот вечер, когда Ваноцца собирала гостей, видел четырех всадников, один из которых прятал лицо под маской. Со своей лодки он наблюдал, как пятую лошадь с лежащим на ней телом подвели к тому месту, где в Тибр сбрасывали городские отходы. Тело сняли с лошади и бросили в реку.

– Как выглядели эти люди? – спрашивала полиция. – Что ты можешь нам сказать?

– Было очень темно, – отвечал Джордже.

Потом признал, что слышал голос одного, главаря, который приказал другим бросить на труп несколько камней, когда синий бархатный плащ никак не желал погружаться в воду. И еще сказал, что одна лошадь была белая.

Но Джордже сдержал слово, данное кардиналу, и не сообщил полиции приметы главаря. Когда полиция, подкрепляя свои вопросы тумаками, спросила, почему он не сообщил об увиденном раньше, Джордже сердито ответил: «За последние годы я видел, как в Тибр сбрасывали сотни трупов. Если б я о каждом докладывал полиции, у меня не осталось бы времени ни на рыбную ловлю, ни на еду».

 

 

* * *

К полудню поиски на реке уже велись полным ходом.

Сетями и крюками обследовалось дно от берега до берега.

В три часа дня крюк, брошенный одним из местных рыбаков, зацепил что-то тяжелое. И вскоре на поверхность, лицом верх, всплыло раздувшееся тело, вместе с синим бархатным плащом.

В сапогах и шпорах, с перчатками за поясом, с тридцатью золотыми дукатами в кошеле, так что убили его не ради ограбления. Когда тело вытащили из воды, на спине насчитали девять колотых ран. Не считая перерезанного горла.

Дуарте Брандао прибыл, чтобы опознать тело. Сомнений у него не возникло. Перед ним лежал сын Папы, Хуан Борджа.

 

 

* * *

Тело Хуана на лодке перевезли в замок Сант-Анджело.

Увидев труп своего любимчика, Александр в отчаянии упал на колени. Рыдал и рыдал, и его горестные крики разносились по всему Ватикану.

Когда Александр смог взять себя в руки, он распорядился похоронить Хуана в тот же вечер.

В шесть часов Хуана, в парадной форме главнокомандующего войсками святой римской католической церкви, положили на великолепные похоронные дроги и покатили через мост, тогда как Папа, в одиночестве, наблюдал за процессией с башни замка Сант-Анджело.

Впереди шли 120 факельщиков и щитоносцев, за ними – сотни плачущих служителей церкви. К вечеру процессия, насчитывающая не одну тысячу человек, добралась до церкви Санта Мария дель Пополо, где тело Хуана и предали земле, в часовне, которую его мать, Ваноцца, готовила для своей могилы.

 

 

* * *

Александр, охваченный горем, сразу после похорон послал за Чезаре.

Тот незамедлительно прибыл в его покои.

Войдя в кабинет, увидел, что Папа сидит за столом, бледный, с покрасневшими от слез глазами. Таким Чезаре видел его только раз, в детстве, когда Хуан был при смерти, выпив отравленного вина. В тот момент он задался вопросом, может ли молитва изменить судьбу или всего лишь отодвигает неизбежное?

Увидев Чезаре, Александр встал из-за стола, надвинулся на сына. Сам не свой от горя и ярости. Он всегда знал, что Чезаре не любит своего брата, понимал, что Хуану досталась жизнь, о которой мечтал Чезаре. Он слышал, что они крепко поссорились на вечеринке у Ваноццы, после чего Хуан исчез. И теперь он хотел услышать от Чезаре правду.

– Поклянись, что ты не убивал своего брата, – командным тоном потребовал он. – Поклянись своей бессмертной душой. И знай, если ты солжешь мне, то будешь вечно гореть в аду.

Обвинение, брошенное отцом, вызвало у Чезаре шок.

По правде говоря, он нисколько не сожалел о смерти брата. Но правда состояла и в том, что он не убивал Хуана.

Однако он не мог винить отца за то, что тот заподозрил в нем убийцу.

Чезаре шагнул к Александру, встретился с ним взглядом. Прижал руку к груди, заговорил со всей искренностью:

– Отец, я не убивал моего брата. Клянусь. И если это ложь, я готов вечно гореть в аду, – он увидел замешательство, отразившееся на лице Папы, и повторил:

– Я не убивал Хуана.

Взгляд первым отвел Александр. Сел, вернее, упал в большое кожаное кресло, прикрыл рукой глаза.

– Спасибо тебе, – голос его заметно смягчился. – Спасибо тебе, сын мой. Ты видишь, в каком я отчаянии, потеряв моего мальчика. И твои слова принесли мне безмерное облегчение. Потому что я обязан сказать, и не думай, что мои слова – простое сотрясение воздуха, если бы ты убил своего брата, я бы приказал вырвать тебе руки и ноги. А теперь оставь меня, я должен помолиться и постараться найти утешение в моем горе.

 

 

* * *

В жизни каждого человека наступает момент, когда он принимает решение, позволяющее ступить на тропу, проложенную судьбой. На таких перекрестках, не зная, что лежит впереди, и делается выбор, который определяет будущее. Вот и Чезаре решил не говорить отцу о рыбаке, который нашел перстень с голубым топазом, свидетельство того, что один его брат, Хофре, убил другого брата, Хуана.

Ради чего стоило ему делиться этим с Александром?

Хуан сам навлек на себя беду. Хофре был всего лишь инструментом в руках провидения. Справедливость требовала, чтобы никчемная жизнь Хуана оборвалась именно так, а не иначе. Он не приносил пользы семье Борджа, наоборот, ставил ее под удар. Так что убийство Хофре своего брата представлялось Чезаре достойным искуплением многих грехов Борджа.

Чезаре не удивило, что подозрения Александра пали на него, хотя сомнения отца в его верности и преданности жестоко обидели.

Но если Александр решил винить в случившемся старшего сына, пусть так и будет, Чезаре не собирался наносить ответного удара, потому что правда причинила бы отцу новые страдания. Восседая на святом престоле, Папа должен быть непогрешимым, на непогрешимости зиждилась вся его власть. И Чезаре логично рассудил, что в данном случае правда подорвет устои власти, устои папства.

Чезаре знал, что его отец сомневается в нем, но не хотел, чтобы Александр усомнился в себе самом. Нет, такие сомнения подтачивали волю, решимость добиться своего. А в результате слабела мощь всей семьи. Этого Чезаре допустить не мог.

В общем, Чезаре решил, что смерть Хуана идет на благо как Рима, так и семьи и убийцы не заслуживают наказания.

 

 

* * *

Лукреция молилась перед большой мраморной статуей в часовне монастыря Сан-Систо, где ее и нашла молодая монахиня, очень нервная девушка из одной из королевских семей Неаполя. Многие аристократические семьи Европы посылали в монастыри своих дочерей, чтобы они служили Господу. Хватало в монастырях и бедных крестьянских девушек, которые приходили туда по зову сердца. Церковь принимала и тех, и других. Семьи богатых девушек жертвовали монастырям немалые деньги, крестьянки молились за спасение душ дарителей.

Заикаясь от волнения, девушка сообщила Лукреции, что ее ждет какой-то человек с важным посланием.

Лукреция, с гулко бьющимся сердцем, предчувствуя что-то ужасное, торопливо вышла из часовни, ее шаги гулко отдавались по каменным плитам пустынных коридоров.

Одета она была в простое серое шерстяное платье с высокой талией и надетой сверху широкой блузой. Слава Богу, думала она каждое утро, что одежда такая просторная и легко скрывает живот, который растет с каждым днем.

Тысячи мыслей роились в ее голове, пока она спешила к монастырскому холлу. Не заболел ли отец? Здоров ли Чезаре? Как ему живется без нее столько месяцев? А может, принесли очередное письмо ее отца, в котором тот вновь просит ее вернуться в Рим и занять положенное ей место при папском дворе?

Она прочитала только первое из писем, которые приносил Перотто. И полагала, что остальные содержанием не отличались. Отец требовал повиновения, а Лукреция, даже если бы и хотела, повиноваться не могла. Не имело смысла показываться на людях в таком положении, учитывая, она узнала об этом от Перотто, что ее отец требовал для нее развода по причине импотенции Джованни. Шагая, она нежно похлопала себя по животу: «И как же тогда объяснить твое появление?»

В холле царили холод и сумрак: мраморный пол, окна, скрытые тяжелыми портьерами, несколько распятий на стенах. Войдя в холл, Лукреция замерла, словно пораженная громом. Ее ждал Чезаре в кардинальских одеждах.

А потом волна радости сорвала ее с места, и она побежала к нему, бросилась на шею, не думая о том, что их могут увидеть. Но Чезаре оттолкнул ее, поставил перед собой, окинул суровым взглядом.

– Чез? – она чуть не плакала. – Что такое? – она не могла поверить, что он так быстро заметил главное или услышал от кого-то об ее интересном положении. И его сдержанность, конечно же, объяснялась другим.

– Хуан мертв. Его убили этой ночью.

Ее колени подогнулись, Лукреция повалилась вперед, больно ударилась бы о каменный пол, если б Чезаре не подхватил ее. Нежно держал в объятьях, отмечая бледность кожи, осунувшееся лицо. «Креция, Креция…» – звал он, но она не приходила в себя. Тогда Чезаре скинул с себя бархатный плащ и осторожно уложил на него сестру.

Веки Лукреции шевельнулись, начали открываться, когда Чезаре провел рукой по ее животу, чтобы успокоить ее, привести в чувство. Их взгляды встретились.

– Тебе лучше? – спросил Чезаре.

– Это какой-то кошмарный сон. Хуан мертв? А отец?

Как перенес это отец?

– Не очень, – хмурясь, Чезаре положил руку на ее живот. – У тебя перемены, о которых мне ничего не известно?

– Да.

– Учитывая, что отец проталкивает твой развод, время не самое удачное. Никто не поверит, что этот свинья Джованни – импотент, и развода тебе могут не дать.

Лукреция села, в голосе брата слышались резкие нотки, он явно выказывал неудовольствие. Мало того, что Хуана убили, так еще и Чезаре разозлился на нее.

– Мое состояние никак не связано с Джованни, – холодно ответила она. – Я спала с ним лишь один раз, в ночь свадьбы.

Чезаре сверкнул глазами.

– Так какого негодяя я должен убить?

Лукреция подняла руку, коснулась щеки брата.

– Ребенок твой, сладенький. Так уж вышло.

Он долго молчал, задумчиво глядя на нее.

– Я должен избавиться от кардинальской шляпы.

У меня не будет внебрачных детей.

Лукреция прижала пальчик к его губам.

– Но твой ребенок никак не может быть моим.

– Мы должны что-то придумать, – ответил он. – Кто-нибудь знает?

– Ни единая душа. Я уехала из Рима, как только поняла, что беременна.

 

 

* * *

После смерти Хуана Папа затворился в своих покоях.

Несмотря на мольбы Дуарте, дона Мичелотто, Чезаре, всех, кто любил его, отказывался от еды, целыми днями ни с кем не разговаривал… даже с Джулией. Из-за закрытых дверей они слышали, как он молится и просит о прощении.

Но поначалу он тряс кулаком и клял Бога.

– Отец Небесный, какая польза от спасения тысяч душ, если потеря этой, единственной, приносит такую боль? – в ярости вопрошал Александр. – Наказывать меня за потерю добродетельности, лишая жизни сына, несправедливо. Человек слаб, а Бог должен быть милосердным!

У него словно помутился рассудок.

Кардиналы, которым он благоволил, по очереди стучались в его покои, просили дозволения войти, помочь ему в его страданиях. Вновь и вновь он гнал их прочь. Наконец из-за двери донесся крик: «Да, да. Господи, я знаю… твой сын тоже стал мучеником…» – и на два дня воцарилась тишина.

Когда Александр, бледный и исхудавший, открыл, наконец, двери, душа его, похоже, обрела покой.

– Я поклялся Мадонне реформировать церковь, – сообщил он тем, кто ждал его появления, – и начну немедленно. Созовите консисторию [10], чтобы я мог обратиться ко всем.

Папа объявил о своей любви к сыну и признался присутствующим, что отдал бы все семь тиар, если б этим смог вернуть ему жизнь. Но поскольку такое невозможно, он возьмется за реформирование церкви, потому что смерть Хуана открыла ему глаза и напомнила о собственных грехах.

Душевная боль слышалась в каждом слове Александра, он признавал и собственную греховность, и греховность семьи и клялся вернуться на путь истинный. Сказал всем кардиналам и послам, что своим поведением оскорблял небеса, и попросил незамедлительно образовать комиссию для выработки предложений по реформированию церкви.

На следующее утро Папа отправил письма христианским правителям, в которых сообщал о случившейся трагедии и осознании необходимости реформ. Никто не сомневался в искренности намерений Александра, по всему Риму звучали сочувственные речи, и даже его заклятые враги, кардинал делла Ровере и пророк Савонарола, прислали письма с соболезнованиями.

Казалось, что христианский мир стоит на пороге новой эры.

 







Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 337. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

ИГРЫ НА ТАКТИЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ Методические рекомендации по проведению игр на тактильное взаимодействие...

Реформы П.А.Столыпина Сегодня уже никто не сомневается в том, что экономическая политика П...

Виды нарушений опорно-двигательного аппарата у детей В общеупотребительном значении нарушение опорно-двигательного аппарата (ОДА) идентифицируется с нарушениями двигательных функций и определенными органическими поражениями (дефектами)...

Травматическая окклюзия и ее клинические признаки При пародонтите и парадонтозе резистентность тканей пародонта падает...

Подкожное введение сывороток по методу Безредки. С целью предупреждения развития анафилактического шока и других аллергических реак­ций при введении иммунных сывороток используют метод Безредки для определения реакции больного на введение сыворотки...

Принципы и методы управления в таможенных органах Под принципами управления понимаются идеи, правила, основные положения и нормы поведения, которыми руководствуются общие, частные и организационно-технологические принципы...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.012 сек.) русская версия | украинская версия