Инициатива ШаронаСобытия, которые мне довелось пережить сейчас замалчиваются светилами нашего университета. Да и вся, правда, о произошедшем, известна, пожалуй, лишь мне. Но она настолько нелепа и фантастична, что попытайся я её озвучить полиции или кому бы то ни было, меня немедленно поместили бы в сумасшедший дом. Думаю, что исследователю всегда трудно объяснить что-же именно подтолкнуло его к работе в выбранном направлении. Однако Лео часто повторял, что его внимание привлекали некоторые туземные предания и неопубликованные дневники европейской экспедиции по Зимбабве и Уганде. Он описывал мне странными и будоражащими воображение словами некую таинственную расу, являющуюся, по его мнению, человеческим архетипом и правившую в центральной Уганде в незапамятные времена. Я же слушая такие разговоры, отмечал для себя, что Лео не на шутку увлекся этими преданиями. Он со всё нараставшим любопытством читал в записках экспедиций о невообразимо древних каменных руинах, которые местные племена из страха предпочитали обходить стороной, и о ныне окруженных джунглями мегалитах, про которые говорили, что их возвели ещё “первые люди “ а также о развалинах некоего города, о котором туземцы опасливо шептали европейцам “- Мол, это покинутая сторожевая застава тех существ, явившихся в наш мир со звездным ветром во времена, когда мир был ещё юным”.
По заданию своего наставника Лео, я обнаружил отрывочные сведения о таинственной африканской расе в старинных книгах, имеющих сомнительную репутацию в научных кругах, и согласно найденным сведениям эти существа были служительницами и любимицами древнего божества “Kiskill Undakharra” , одного из воплощений первородного женского архетипа Лилит, которую почитали во многих уголках мира. Я связал для себя истории об этой загадочной расе с историями о легендарных воительницах амазонках. Что-же касается Undakharra то её почитали как луну похищающую свет, причем образ её был весьма туманным, а сохранившиеся сведения о проводимых ритуалах проливали немного истины на эти легенды. Ритуалы для ‘ Undakharra’ проводились лишь во время лунных затмений и включали в себя комбинацию работы с особого типа водой, кровью жертв и дымами совершенно особого свойства, наркотическое воздействие которых опьяняло сознание жрецов. И ‘Undskharra ‘давала им ключ к невообразимым знаниям. По существовавшей между нами договоренности я присоединился к экспедиции Лео непосредственно в Зимбабве. В то время я занимался дипломной работой, которой была монография посвященная изучению угандийских иероглифов, до сих пор, не поддававшихся расшифровке. О Зимбабве на момент приезда я знал немного. Гораздо больше информации о месте раскопок я узнал в письме от профессора. Он описал огромный массив протяженной системы величественных башен и циклопических стен располагающихся на общей площади более трехсот квадратных миль среди девственных джунглей. Руины находились близ рудников Гвело. В месте расположенном в самом сердце южной Родезии. Башни были необычайно высоки, потрясающие по форме стены и остатки шпилей (всего в округе их было больше сотни) и возведены они, судя по всему некоей до сих пор не известной историкам древней расой. Ибо архитектура этих строений настолько необычна и не похожа на всё остальное построенное людьми, что коллеги Лео, прибывшие с ним лишь задумчиво разводили руками. Некоторые из них предположили что некогда, нечто похожее было найдено испанцами в Андах в Перу и тамошние руины могут соперничать по древности с африканскими. Пока я плыл в Зимбабве я успел прочесть множество работ об Африке, после ознакомления с письмом Лео которое я получил, находясь уже в “Хараре” в моей голове родилось множество вопросов. К моему сожалению имевшихся у меня книг не хватало, чтобы ответить хотя-бы на треть из них, и мне оставалось лишь жадно предвкушать грядущую встречу с невыразимо древним фантастическим городом, который я, наконец, увижу собственными глазами. К месту раскопок наша группа прибыла на закате. Невыразимо широкое африканское небо полыхало оранжево-алым, а на его фоне черной стеной вздымался титанических размеров бастион, сложенный из массивных каменных блоков весом по несколько тонн каждый. Стена, уходящая ввысь протянулась на несколько сот футов, опоясывая “башни без вершин “ о которых мне столько доводилось слышать. Рабочие расчищали стену от лиан и подлеска, веками разраставшихся на гигантском укреплении. Глядя на них меня не покидала мысль – Что джунгли никуда не отступят, они лишь выждут паузу пока копошащиеся букашки, называющие себя людьми уйдут, и тогда листва и деревья вернутся, и мощные стены титанических укреплений окажутся в их полной и окончательной власти. По быстрому разбив палаточный лагерь неподалеку от лагеря основной группы Лео, мы устроили полевую кухню, запаслись древесиной и разожгли костры. Те, кого дорога утомила больше остальных стали располагаться на ночь. Я же не обращая внимания на влажный, промозглый ветер предвещавший наступление ночи расположился у большого костра, с ещё несколькими членами нашей исследовательской группы. Они о чём то оживленно спорили, но меня это абсолютно не заботило, поскольку моим внимаем безраздельно завладели исполинские громады каменных башен. Оглядев древние, спящие вековым сном руины, я почувствовал нехороший холодок по всему телу, но я взял себя в руки. В конце концов это всего лишь моё расшалившиеся в незнакомой обстановке сознание. Несмотря на окружающую обстановку не располагавшую к спокойному сну, сонливость начала брать надо мной верх и я удалился в палатку. Ранним утром мы с Лео начали осматривать место раскопок, попутно он снабжал меня новыми сведениями об этом месте, и, вслушиваясь в его речи, я отметил, что легенда о ‘Kiskill Undakharra ‘ продолжала занимать его разум. Однако Лео оставался скрупулезным, даже педантичным исследователем, его исследовательская подготовка и эрудиция меня поистине поражали. Он снабдил меня обрывочными сведениями о таинственной расе и их божестве ‘Undakharra ‘ и связанными с нею мифами, и мы долго обсуждали какие сведения об историческом прошлом величественных руин можно считать достоверными. Португальцы обнаружили их около 1550 года, однако путешественники добрались до развалин лишь в 1868 году. - Насколько я знаю, на камнях так и не обнаружили ни единой надписи, — пробормотал я. Сухое, более подходящее аскету лицо Лео оставалось серьезным и встревоженным. — Да, и это-то и кажется мне странным! Раса, способная возвести стену в пятнадцать футов толщиной и восемьсот длиной, к тому же правильной эллиптической формы, наверняка обладала письменностью! Иначе как бы они производили необходимые для строительства математические расчеты? — несколько растерянно покивал он в ответ. — А предметы? Удалось обнаружить хоть какие-то артефакты? — поинтересовался я. — Только эти, — мрачно проговорил он и протянул мне деревянный поднос. На нем лежали несколько мелких предметов странной формы из обожженной глины и камня. В них не угадывался облик ни одного из известных мне предметов— Настолько небывалым выглядел этот предмет, настолько необычным, что я впал в замешательство. Что-то в них казалось неправильным, уродливым, даже… да, да, именно! — до чудовищности отвратительным. Я невольно вздрогнул от омерзения и несмело спросил: — А вам известно их назначение? Некоторое время он молча созерцал разложенные на подносе мелкие талисманы, внимательно изучая их сквозь стекла очков — которые Лео снимал довольно редко, и они вечно у него болтались на шее, на широкой ленте черного шелка. Слава об этих очках шла широко и повсюду — Лео относился к ним со странным трепетом, — и я узнал об этом чудачестве задолго до того, как присоединился к экспедиции. Затем он поднял глаза и посмотрел на меня. — Возможно, эти талисманы принадлежат им, — проговорил он, понизив голос до хриплого, едва слышного шепота. — А возможно, это даже символ их госпожи. ‘Kiskill Undakharra ‘… Необычное и неприятное сочетание звуков этого имени заставило меня сморщиться — и в голове мелькнула непрошеная мысль: зря он это сказал вслух. Не надо произносить это имя — и уж тем более произносить его здесь, среди возведенных в незапамятные времена стен Зимбабве… Не буду утомлять вас подробностями наших утомительных работ по расчистке места раскопок — они продлились несколько недель. Сначала мы исследовали «башни без вершин»: они оказались лишены какой бы то ни было выраженной внутренней архитектуры — в полых подобно каминным трубам стенах попадались лишь идущие через равные интервалы выступы. Мне они почему-то напомнили жерди в птичьих клетках, однако я воздержался от каких бы то ни было предположений, предоставив Профессору право первому высказаться по поводу загадочного феномена. Через месяц мне пришлось отправиться вверх по течению за грузом съестных припасов. Поручение пришлось мне по душе — я был рад избавиться от трудов на раскопе: мы как раз приступили к работам на Равнине Мегалитов. Странное это было место, должен я сказать: пространное, абсолютно ровное поле, по которому тянулись ровные ряды огромных, хорошо обтесанных каменных блоков. Эти исполинские прямоугольники напоминали мне алтари друидов — хотя кому могло бы понадобиться устанавливать на африканском плоскогорье сотни жертвенников. Тем не менее, дата начала работ неумолимо приближалась, и мне стали сниться кошмары, в которых на алтарях извивались в муке обнаженные тела чернокожих жертв, прикованных к камням в ожидании… чего? Среди камней плясали, выводя жуткие напевы, шаманы в неестественных масках, а на все это глядела сверху луна, подобная воспаленному злому глазу, который то и дело заволакивался полосами тянущегося дыма — на равнине жгли бесчисленные костры… Ужасные, ужасные сновидения посещали меня в те дни… Поднявшись вверх по течению реки, я счастливо и без приключений достиг торговой фактории и пробыл там достаточно долгое время, чтобы дать работам на Равнине Мегалитов завершиться — я не был настроен возвращаться до их окончания. Меня принимал местный торговец, кениец по происхождению, и он подробно расспрашивал меня о работе, время от времени кидая в мою сторону странные, косые взгляды — словно хотел, но все не решался задать мне пару самых важных вопросов. — А вам не приходилось слышать о темных божествах? — наконец собрался с духом и выпалил он во время одной такой беседы — его мужество наверняка подогрели изрядные дозы выпитого нами рома. Я отрицательно покачал головой: — Да нет, ни разу не слышал о таких. А что, это какая-то местная легенда? — Ну… да… хотя,… Боже ты мой! — не выдержал мой собеседник. — Местная, не местная — какая разница, тут вообще непонятно, из какого мира эта легенда, а вы — местная… Ответ его впечатлил меня до крайности, однако расспросить доброго малого подробнее не вышло: бур резко сменил тему беседы и принялся непристойно и многословно распространяться о достоинствах местных женщин. На следующий день я сел в лодку и отправился вниз по реке с грузом припасов. Оказалось, я зря терял время в беседах с хозяином фактории в Ушонге — раскопки на Равнине Мегалитов уже завершились некоторое время назад, но никаких серьезных находок не дали — только уже знакомые нам россыпи мелких талисманов из камня. Поэтому Лео обратил весь свой исследовательский пыл на монумент, названный им «Акрополь», и там, в раскопе, уходившем под основание центрального и самого большого камня, и сделано было самое важное открытие нашей экспедиции. Профессор продемонстрировал мне находку в дрожащем свете шипящей на разные голоса керосиновой лампы: трясущимися руками он развернул тряпицу, в которой лежал предмет странной формы. Я долго смотрел на него — моей душой полностью овладели благоговейный страх и удивление… о да, таких чувств мне не приходилось испытывать с того самого вечера, когда я впервые увидел циклопические стены этого древнего места… И, кстати, холодок предчувствия снова прошелся у меня по спине — что-то недоброе поджидало нас среди древних развалин, и я наверняка догадывался об этом. Он представлял собой десятигранник — десять сторон на вид очень твердого, почти прозрачного черного камня поблескивали в свете лампы. Я затруднился бы сказать, что это за минерал. Однако, судя по тому, как он оттягивал ладонь, это вполне мог быть слиток какого-то металла… — Метеоритное железо, — прошептал Лео. Глаза его лихорадочно блестели, стекла очков ловили мерцающие блики света — они съехали и криво сели на нос Профессору, но тот ничего не замечал. — Его иссекли из сердца падшей звезды,… И вы только посмотрите на эти надписи! Я наклонился ниже и пригляделся: каждая из десяти скошенных граней сверкала безукоризненной полировкой, а поверхность покрывали столбцы крохотных букв, точнее, иероглифов — язык был мне не знаком, однако мысль, что нечто подобное уже приходилось видеть, не отпускала. Значки совершенно не походили на египетские иероглифы демотического или иератического письма, более того, они вообще не походили на буквы какого-либо алфавита. Несколько я перерисовал в блокнот. Профессор благоговейно перевернул металлический слиток. — Обратите внимание на рисунок на этой стороне, — заговорщически прошептал он. И я увидел странную, грубо намеченную фигуру — профиль чудища, похожего на отвратительную черную массу. Тварь таращилась десятками глаз и разевала пасть, усаженную клыками. Изображение внушало столь инстинктивное омерзение, что меня передернуло. Я посмотрел на Лео, не решаясь задать вопрос. — ‘Undakharra ‘, — едва слышно выдохнул тот. Через неделю мы отправились домой. По правде говоря, я пустился в путь с облегчением и радостью. Да, экспедиция принесла блестящие результаты, мы совершили открытие, которое должно было потрясти научный мир, но… С той ночи, как я впервые увидел тот камень из метеоритного железа, сон мой резко ухудшился. Возможно, конечно, меня зацепила тропическая лихорадка, но, так или иначе, ночь за ночью я ворочался и вертелся, и сны мои наполняли жуткие кошмары… А в одну из ночей — мне снова приснилось Зимбабве, но не в руинах, как ныне, а на пике мощи и расцвета: к небу поднимались дымы жертвенных костров, призрачной пеленой заволакивая скалящийся, подобно черепу, голый лик луны, удовлетворенно взирающий на ряды камней с прикованными жертвами — черные тела извивались в муке и страхе, а между алтарей скакали в варварской и страшной пляске шаманы… Я точно знал: они хотят призвать из звездных пустынь некое ужасное божество, однако как это знание пришло ко мне, я затруднялся ответить. Но вдруг луну закрыли черные, женственные, но неописуемо отторгающие тени! Они спустились, подобно воздушным массам на землю, бросаясь на распростертые, на алтарях тела, полосуя когтями и жадно вгрызаясь в жертвенную плоть… И тут в лунном свете воздвиглась большая, странным образом искаженная тень, заслонившая собой луну, и я, оцепенев от ужаса, уставился на нависающий, темный бесформенный силуэт. Тварь имела сотни глаз и фосфорицирующий вид почти всю её форму покрывали темные чешуйки, и мне хватило одного взгляда, чтобы узнать эту фигуру с разинутой пастью, усаженной острыми зубами!.. Я проснулся с криком, а испуганный Лео тряс меня за плечи, выпытывая причины столь бедственного моего состояния. Одним словом, возвращению домой я обрадовался. С меня более чем достаточно было густых, отвратительно влажных джунглей, обступающих в смрадной, тяжкой тишине руины и словно подкрадывающихся, подкрадывающихся, подползающих ближе и ближе… Хватит с меня и жуткого каменного города, чье невообразимо давнее прошлое хранило тайны, которые мне вовсе не хотелось истребовать у погруженных в гробовое молчание развалин… Причина нашего внезапного отбытия представлялась совершенно очевидной. Лео отыскал то, что желал найти. Обнаружение Черного Камня в тех древних руинах обещало сделать его знаменитым — а если он сумеет расшифровать надписи, его слава станет поистине великой. Ибо Профессор, кстати, тоже был близок к тому, чтобы опознать их. Мое смутное воспоминание, ощущение, что я точно видел нечто подобное этим любопытным иероглифам, терзало разум — мне не удавалось ни выцепить нужный образ из памяти, ни изгнать привязчивую мысль. Однако Лео вспомнил, где он видел значки, подобные этим, — и я тут же признал его правоту. Писания Ацтеков! Конечно, я видел эти иероглифы в какой-то статье из воскресного приложения к газете! Статье, посвященной старинной книге и снабженной фотографиями ее страниц! Однако Профессор в отличие от меня был прекрасно знаком непосредственно с самой книгой — дословно называвшейся «душа тьмы» копия, которой хранились в библиотеке нашего исторического общества. Он изучал и собственно книгу, написанную на неизвестном языке, и ее вызвавшие много вопросов и нареканий переводы. Лео прилагал все усилия к тому, чтобы отыскать ключ к непонятным письменам. Все время пути по морю он напряженно размышлял над этим, рассылая по всему миру радиотелеграммы. — Похоже, что все люди знавшие ответ, уже покинули мир живых. бормотал Профессор. — Что-то более менее похожее мы можем найти среди их черновиков. Там наверняка отыщется что-то про ацтекскую письменность — ну или как она там называется… Однажды ночью, уже почти в виду берега, Лео ворвался ко мне в каюту, торжествующе размахивая желтым листком бумаги: — Вдова одного из ученых позволила мне разобрать неопубликованные заметки и бумаги супруга! — едва ли не прыгая от восторга, возвестил Лео. На щеках его проступил нездоровый румянец, а глаза сверкали лихорадочным блеском. — Это наш шанс! По правде говоря, я в этом сомневался. Однако вслух не сказал ничего, дабы не омрачать радость руководителя. Когда мы сошли на берег и незамедлительно отправились в Университетский клуб, профессор уже забронировал нам комнаты. На следующее утро Лео оставил меня распаковывать записи, пленки и образцы находок, а сам отправился нетерпеливо бродить по городу в ожидании прибытия заветных рукописей. Их наконец доставили, и профессор целые дни проводил за чтением — как я и предполагал, оказавшимся совершенно бесплодным занятием: авторы «Затерянного континента » и других псевдонаучных трудов ничего и знать не знали о таинственном языке. — А что насчет бумаг первооткрывателей Америки? — решил внести я свою лепту в поиски. — Васко Нуньес де Бальбоа был в Андах, возможно, его слуга составил что-то вроде словаря! Ну да, рукопись обнаружили в восемнадцатом веке, и дело давнее, но — чем черт не шутит! — раз уж копия «Писания» хранится здесь, у нас, отчего бы не попытать счастья: вдруг в фондах библиотеки отыщутся и похожие бумаги первооткрывателей! В глазах профессора вспыхнул огонек надежды, и он с размаху треснул себя по лбу, да так, что очки свалились со своего постоянного места. — Отличная идея, молодой человек! — воскликнул он. — Ты умеешь нестандартно мыслить! На следующий день я сопровождал профессора в библиотеку, где его репутация и бумаги, подтверждающие наличие ученой степени, сослужили весьма полезную службу: в нашем распоряжении мгновенно оказались небольшой уединенный кабинет для чтения и экземпляр старинной книги. Лео жадно поглощал страницу за страницей, в то время как я поглядывал на книгу с плохо скрытой брезгливостью. На память мне пришло то немногое, что достоверно известно из ее любопытной истории: знаменитый «купец-янки» Абнер Езекииль Картер из знатного семейства из Бостона обнаружил старинную книгу в ходе одного из своих путешествий по Южным морям в 1734 году — негоциант, как известно, составил себе состояние на торговле ромом и копрой. Это был странноватый документ — многостраничный, причем писанный на бумаге из пальмовых листьев, да еще и разноцветными яркими чернилами. Листы переплели между двумя досками старинного дерева, сплошь покрытыми резьбой с непонятными рисунками. Книга испускала ощутимый запах старости, некоей вековой плесени и гнили, словно и впрямь лежала погребенная под спудом столетий… Я читал то, что знаменитый археолог и исследователь южноамериканского континента Гарольд Коупленд счел нужным написать об этой книге в своей вызвавшей столько споров и неприятия работе «Доисторическое прошлое Южной Америки“» — и надо сказать, воспоминания о прочитанном не добавляли приязни к книге. Бедный профессор Коупленд, некогда блестящий и смелый ученый, запятнал свою исследовательскую репутацию полными грубых неточностей и немыслимых допущений теориями о так называемой «утерянной колыбели », которую некоторые оккультисты и шарлатаны, считали местом зарождения человеческой расы — «первородной Атлантидой», как они ее называли, и вовсе не считали что она пошла ко дну вследствие неведомой катастрофы. Внезапно я заметил, что Лео оторвался от чтения и смотрит на меня лихорадочно блестящими, возбужденными глазами. — Что-то удалось обнаружить, Профессор? — Таак, мальчик мой… ты был прав. Вот они — здесь. Загадочные значки, что мы срисовали с Черного камня — вот они! Смотри, — и он показал на несколько символов, вычерченных на твердой, как кожа пергамента, но осыпающейся от старости пальмовой бумаге. — Здесь… здесь… и здесь. — Странно, что вы сразу их не опознали — а ведь так долго искали отгадку к письменности камня, — глупо промямлил я, не зная, что тут толком можно сказать. Профессор лишь нетерпеливо пожал плечами. — Я лишь мимоходом просмотрел оригинал, — пояснил он. — Меня тогда больше интересовал перевод… Но посмотрите сюда. Я попытался сопоставить иероглифы с переведённым текстом и получил вот такие предварительные результаты… Я вгляделся в нацарапанное на листе блокнота — Лео возбужденно размахивал им перед моим носом. Сейчас мне трудно припомнить значения всех символов, однако из тех трех, что я уже приводил выше, один читался как «Лилит», второй — «Кискилл Лила-Ке», а третий… — Ундакара! — благоговейно прошептал Лео. И тут меня снова пробрал нездешний холод, словно кто-то запустил ледяной сквозняк непосредственно в душу, и та сжалась от потустороннего дыхания. Заведующий отделом рукописей Библиотеки, тоже профессор Арнольд Кеслер, оказался круглолицым добродушным человеком с улыбкой херувима и проницательными голубыми глазами. Естественно, он не впервые слышал имя моего руководителя, а я, в свою очередь, был наслышан о его академических трудах — нужно ли говорить, что мы получили полное его содействие, и в наше распоряжение тут же предоставили разрозненные записки и бумаги, оставшиеся после Васко Нуньес де Бальбоа. Конечно, большая часть этого архива хранилась в Исторических Архивах в Южной Америке и Испании, однако навряд ли там могли оказаться бумаги, содержавшие интересующие профессора Лео сведения. Документы, связанные с «душой тьмы», конечно, не выдавались на руки кому попало — из закрытого хранилища их могли получить для ознакомления лишь признанные ученые. Через пару дней в руках у Лео оказалась долгожданная добыча: истрепанная, со следами воды на страницах записная книжка, которая явно принадлежала сопровождавшему испанца в его путешествии человеку по имени Йогаш. Этот самый Йогаш был доверенным слугой путешественника, который подобрал и пригрел его на одном из островов в Тихом океане. По слухам, в его жилах текла смешанная кровь — полинезийская и какая-то восточная, хотя какая именно, непонятно. Так вот, Йогаш вел записную книжку, в которой английские слова перевода, зачастую помеченные на полях знаком вопроса, долженствующим передать сомнения переводчика в правильности эквивалента, располагались напротив столбцов тщательно выписанных иероглифов. Так выглядел ключ к языку «души тьмы», и, изучив его, Лео надеялся перевести загадочные надписи на Черном Камне. — Все, все здесь! — злорадно приговаривал профессор, поглаживая размытые, запятнанные страницы старинной записной книжки. — ‘Gra-a‘ и её почитатели и первородный архетип их, Lilithy… А еще Геката, и сама Undakharra — собственной персоной!.. — Это божества какого-то тихоокеанского пантеона? — осторожно поинтересовался я. — Ну, если судить по «душе тьмы», то нет… — задумчиво пробормотал в ответ мой собеседник. — Судя по текстам этих божеств, почитали во многих уголках мира.... — Но… как это возможно? Если это действительно так, то как, каким образом боги из Тихоокеанского бассейна и Южноамериканских Анд почитались на другой стороне земли в джунглях Африки? — воскликнул я.
Профессор внимательно оглядел меня с ног до головы сквозь стекла очков и после нескольких мгновений тягостного молчания заметил: — У меня нет объяснений этому явлению. Так же, как я не могу объяснить, как символы, обнаруженные на табличках с острова Пасхи, о котором писали торговавшие там купцы, попали в надписи на стенах Мохенджо-Даро на севере Индии. — Да это всё не более чем простое совпадение! — возмутился я. — Совпадениям нет места в научном мире! — Тем не менее, таблички с острова Пасхи существуют, — вы можете убедиться в этом, просмотрев замечательные фотографии в экземплярах «Национального географического вестника» — даже специальные издания ворошить не придется. И я полагаю, что вам нет необходимости доказывать подлинность — если не значение для науки — надписей, обнаруженных при раскопках Мохенджо-Даро? Я покорно кивнул, ибо не находил никаких аргументов для возражения. Но — как? Как объяснить столь удивительное совпадение, если только не предположить существование некоей жившей по всему миру Архетипной доисторической расы или общераспространенного религиозного культа, которые к тому же счастливо избежали до сих пор научного внимания?.. Сбитый с толку и ошеломленный, я решил заняться другими более понятными делами и перестать задавать себе и другим риторические вопросы. С любезной помощью доктора Арнольда профессор Лео и я вскоре обзавелись прекрасными и весьма четкими фотографиями страниц записной книжки — они понадобились нам для дальнейшего изучения и сравнения с надписями на Черном камне. Очевидно, что собственно оригинал записок Йогаша не мог покинуть стен Библиотеки, ибо составлял неотъемлемую часть хранящегося там архива. В течение долгих дней мы занимались кропотливой работой по сравнению замысловатых символов, набрасывая их приблизительный перевод на английский. Грамматика и пунктуация, конечно, остались на совести профессора и моей, ибо записки Йогаша, увы, не снабдили нас исчерпывающими сведениями о том, как на неизвестном языке «Души тьмы» передаются эти характерные для нашей письменности значения. Однако изучение записной книжки пролило свет на многие вещи, которые никак не затронули тогда моего внимания, зато привели в крайнее возбуждение Профессора. — Итак! — торжествующе воскликнул он однажды вечером. — Этот язык — не наречие африканцев и не ацтекский, и даже не тихоокеанский диалект,… хотя… я бы предположил, что это он весьма похож на некоторые диалекты с тихоокеанских островов, … но нет, нет, Йогаш совершенно ясно указывает в шести местах, что это некая «Первородная речь», а в еще двух называет это «Старшим алфавитом»… — Я уже слышал от вас об этих тихоокеанских диалектах, профессор, — встрял я с вопросом. — А что это такое? — Ах, это… Это язык древней Гипербореи, которым пользовались в доисторические времена, — отмахнулся он, как ни в чем не бывало. — Гиперборея? — ответ меня, безусловно поразил. — Северный рай из греческой мифологии? Про который Пиндар… — Ах, ну конечно, это гипотетическое, временное называние — за неимением более правильного! Так обозначают цивилизацию Северного полюса, которая стала промежуточным звеном между древним миром и более близкими нам по времени культурам Атлантиды, Крита и другими. Хотя Кирон из Вараада в своем кратком труде «Жизнеописание древних» прямо указывает, что первые люди переселились с уходящего под воду континента в Африку и Семь Империй, в том числе Атлантиду, и лишь потом наступил период варварства, за которым последовал исход на север, в Гиперборею… По правде говоря, я ничего не понял из этих сбивчивых объяснений и решил, что позже разберусь с такими запутанными вопросами. Мои знания по древней истории, как я уже понимал, оказались явно недостаточными — если, конечно, принять на веру существование всяких, Гиперборей и Атлантид, которые до этого я почитал псевдонаучными баснями. Той ночью кошмары вернулись, и я проснулся весь в холодном поту, дрожа, как лист на осеннем ветру. Комнату заливал призрачный лунный свет, и лежавший на столе Черный Камень матово поблескивал в сиянии месяца. Взглянув на него, я снова испытал приступ безотчетного, но острого страха. Страха — или предчувствия?.. Прошло несколько недель, и профессор Лео все-таки сумел разобраться и выяснить предназначение и природу надписей на гранях Черного Камня из Зимбабве. Оказалось, что это молитвы и обрядовые заклинания для призыва — или, как гласила жутковатая надпись на Камне, «выкликания» —Ламий, прислужников темного демонического божества Лилит. Как ни странно, но мои сны оказались пророческими: с того самого момента, как мой взгляд впервые упал на адский камень, мне являлись в кошмарах ритуалы, с помощью которых жрецы в омерзительных масках призывали в ночной тьме жутких её обитателей. Осознав это, я почти смирился с тем, что, оказывается, вещие сны это не вымысел. Что же до божества, которому служили Ламии, Лилит — Она имела множество ипостасей, и могла являться в любой из них, как считалось, обитала она в «темной материи» тонком мире, связанным с нашим лишь течением времени и какими-то пространственными коридорами которые, судя по записям чаще всего возникали, непосредственно на Южном полюсе или близко к нему. Конечно, я перевожу все эти понятия в более понятную нам форму: в надписи полюс назван «антарктическим», а материя названа “Черным зеркалом “. Когда мы дошли до этого места в переводе, Лео вдруг заколебался, а потом впал в задумчивость. Я спросил, все ли в порядке, хорошо ли он себя чувствует. Тогда он с усилием собрался с мыслями и бледно улыбнулся: — Ничего страшного — так, вдруг что-то не по себе стало. Нет, я просто припомнил четверостишие, которое где-то прочитал, — не помню, где, — но название, “черное зеркало “ намертво запечатлелось в моей памяти… И тихим, дрожащим голосом он продекламировал эти необычные строки:
В глубокой тьме века таится. Тот тайный ход, сквозь непроглядный мрак. Вне действия, — над временем глумится. На ‘черном зеркале “ лежит тысячелетий прах.
Что-то в его приглушенном, хриплом голосе — или в самих строках, исполненных самого мрачного настроения, кто знает? — заставило меня содрогнуться. И снова на память пришли сны на Равнине Мегалитов, те самые кошмары, в которых мне являлись распростертые на жертвенных камнях нагие тела и набрасывающиеся на них полу женские силуэты отвратительных существ, рвущие и терзающие беспомощную плоть на алтарях. Той ночью я опять спал… плохо.
Два дня спустя Профессор, похоже, завершил большую часть своего исследования. Точнее, он расшифровал последнее из призывающих Ламий заклинаний, высеченных на гладких блестящих поверхностях Черного Камня. — Сегодня я бы хотел сегодня отправить вас в город, — сказал он мне вечером — а я-то решил, на сегодня все труды закончены. — Мне нужен текст вот этой части «Душа тьмы»… И он передал мне клочок бумаги, выдранный из его карманного блокнота, с нацарапанными номерами главы и страницы. Я пришел в крайнее изумление: — Но библиотека наверняка уже закрыта — посмотрите на часы! Разве нельзя отправиться туда завтра утром и… Но он лишь отрицательно покачал головой: — О, нет. Текст понадобится мне сегодня, что же до библиотеки, то для публики она, конечно, закрыта, однако в ней остались несколько сотрудников — как раз для того, чтоб ученые с пропусками, подписанными доктором Арнольдом, могли бы беспрепятственно пользоваться ее фондами в неурочное время. Прошу вас, мой юный друг, исполните мою просьбу немедля. Что ж, я не мог отказать профессору в такой услуге — в конце концов, именно я должен был выполнять подобные поручения. Делать нечего — я вышел из Университетского клуба и сел в трамвай, идущий к библиотеке. Над головой висело пасмурное низкое небо, дул пронизывающий, порывистый ветер — холодный и влажный, как дыхание гроба, по тротуару летели сухие листья облетающих деревьев. Подступала осень. Я прошел меж громадных гранитных столбов и постучал в массивные, окованные бронзой двери. И вправду, мне тут же оказали содействие: через некоторое время «Душа Тьмы» оказалась у меня в руках, и я принялся переписывать из нее избранные места, указанные Профессором. Отрывок целиком был посвящен одной теме, затрагиваемой в пятой главе Второй части «Душа Тьмы», — пространному мифологическому или космологическому, кому как больше нравится, трактату под названием «Папирус Темной Мудрости». Приведу этот отрывок целиком: «…но великая Лилиту не сошла на Землю, ибо избрала местом Своего обиталища гладь, что лежит в глубоком непроницаемом мраке под поверхностью луны; что же до Ундакары, аватара её, то Она проникла на землю в местности, прилегающей к Южному полюсу, где до сей поры открыт и ждет своего часа ход — о да, сия сила велика! — и все легионы Ламий служат Ей во многих местах под её взором , все без изъятия, и находится над ними глаз черной луны, что значит предвестник её прихода, и с его помощью Ундакара видит оных из своей разверстой темной бездны под черным зеркалом или с неприступных пиков устрашающих Кальдерьеров, и взор её наполняет присуствием черной пустоты земли, ледяной горы на полюсе Борея, и всех, каковые служат ей она видит..... » Завершив работу, я вдруг с ужасающей ясностью осознал, что «Душа Тьмы» не содержала ничего — абсолютно ничего! — нового, ибо все эти сведения мы уже тщательно перенесли на бумагу и законспектировали, и единственным объяснением моего присутствия в библиотеке и этого ненужного поручения стало бы желание профессора избавиться от моего присутствия в то время, пока Лео делал — что?.. Что он там делал, пока я сидел в библиотеке? Охваченный смутным, но недобрым предчувствием, я схватил бумаги с переписанными отрывками из книги, вернул старинный фолиант библиотекарю и выбежал из здания. Над горизонтом клубились темные облака, и сумерки затопляли узкие извилистые улицы. Дул северный, очень холодный и влажный ветер — словно в затылок дышал задыхающийся от погони огромный хищник. Трамвая я ждать не стал и остановил такси — скорее, скорее! Мне нужно как можно скорее вернуться в наши комнаты в Университетском клубе! Я со всей очевидностью понимал — счет идет на мгновения, и секунда опоздания может привести к непоправимому, однако спросил бы меня кто, чего я боюсь, внятного ответа бы не последовало. В жизни случаются мгновения, когда знание посещает нас, приходя неведомыми путями, и горе тому, кто не прислушивается к тихому голосу предчувствия, поднимающемуся из глубин души! Водителю я кинул смятую купюру и, не ожидая сдачи, выпрыгнул из авто. Влетев в здание, я помчался вверх по лестнице, ворвался в комнаты, которые мы с профессором занимали на пару — но никого в них не обнаружил. Я уже хотел развернуться и отправиться на поиски Лео в располагавшуюся на нижнем этаже библиотеку Клуба, как слуха моего достигли странные, прерывистые то ли напевы, то ли завывания — они доносились с крыши непосредственно над нашими комнатами, и среди непохожих на звуки человеческой речи звуков явственно различил слова:
IA! IA! Un-da-ka-ra! Un-da-ka-ra! Ama ki-si-kil-lil-la-ke me-en dummu-ki Geshtug-shir – kug –I –gar – shi ! Lu-lil Nin-ninna lu-lil !!!
Сомнений не оставалось — я слышал начальные слова одного из заклинаний, которыми призывали Ламий, моя память прекрасно сохранила эти строки из рукописи профессора, которую он обозначил «Ритуалы Зимбабве». И я тут же понял — Профессор услал меня под ложным предлогом из дому, чтобы взобраться на крышу и опробовать заклинание призыва. Страх сомкнул холодные пальцы на моем сердце, я вскрикнул и проклял нечестивое любопытство ученого, подвигнувшего несчастного Лео Андерсона на столь неподобное деяние. Задыхаясь, я побежал вверх по ступенькам, оступаясь и оскальзываясь. Вот, наконец, и крыша! Выскочив на нее, я застал зрелище, исполнившее мое сердце ледяным ужасом. Небо закрывал купол мрачных темных туч, словно бы землю, от горизонта до горизонта, прихлопнули свинцовым колпаком. Сквозь клубящуюся тьму проникал слабый свет — хотя какой это был свет — мертвенно-бледный, неестественный, фосфоресцирующий нездоровыми отблесками сернисто-желтого. На мгновение мне почудилось, что над головой простерлось небо над Зимбабве из моих кошмарных снов — огнистые вспышки молний, клубящийся дым, жрецы в жутких масках, скалящийся череп луны… Тогда я издал пронзительный крик и —открыл глаза. Это было концом. Концом всего, в чем убеждал меня мой разум и логика. Утратой душевного равновесия и веры в целостность природы и времени. Я увидел их — омерзительно подобные людям тени, рвали нечто еще кричащее, забрызганное алым, нечто, что билось и дергалось в луже крови посередине крыши. Я бы ни за что не смог бы признать в кричащем теле нечто, что когда-то могло быть человеком, если бы мой взгляд не остановился на некоей вещи, вид которой исполнил меня леденящим ужасом: окровавленные очки на вымокшей красным черной шелковой ленте среди алых ошметков чего-то, что уже никак и ничем не напоминало голову человека. Я с криком бросился вниз и через несколько часов полиция нашла меня в шкафу на первом этаже, дрожащего и бормочущего разные безумные заклинания. И ещё множество дней после этого психиатры и полиция пытались разобраться что-же такого я увидел на той крыше. Но это было безрезультатно, ибо никто не должен знать, что, не смотря на свою жуткую сущность, они поразительно напоминали наших мифических прародителей, которые существовали вопреки времени, и эволюции и которым веками поклонялись и продолжают, поклонятся различные племена по всему миру.....
Инициатива Шарона 18 декабря 2003 года, выступая на конференции по вопросам безопасности в Герцлии, А. Шарон впервые заявил, что если разработанный план мирного урегулирования палестино-израильского конфликта (План «Дорожная карта») провалится, то Израиль будет готов пойти на односторонние меры для обеспечения безопасности своих граждан.[9] Он сказал, что если через пару месяцев палестинцы не начнут выполнять своих обязательств, тогда Израиль инициирует одностороннее размежевание, при котором «часть поселений будет перемещена». Шарон не назвал те поселения, которые будут «перемещены», ограничившись фразой, что речь идет о тех населённых пунктах, «которые при любом возможном раскладе будущего окончательного соглашения не будут включены в территорию Израиля». Он также заявил, что «процесс размежевания приведет к улучшению уровня жизни и поможет усилить экономику Израиля», и что «односторонние шаги, которые Израиль предпримет в рамках программы размежевания, усилят безопасность жителей Израиля и помогут ЦАХАЛу и силам безопасности в исполнении труднейших задач, стоящих перед ними». Поможем в написании учебной работы
|
> Курсовые, контрольные, дипломные и другие работы со скидкой до 25%