КОНКРЕТИСТСКИЕ И РЕДУКТИВНЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ

Взаимосвязь между эго и символом имеет очень важное значение. Вообще говоря, существует три возможные модели взаимосвязи между эго и симво­лом или, что то же самое, между эго и архетипической психикой:

1. Эго отождествляет себя с символом. В этом случае символический образ реализуется в конкретном переживании. Эго и архетипическая психика едины.

2. Эго отчуждается от символа. Хотя символическую жизнь и невоз­можно разрушить, тем не менее, в данном случае она существует на бо­лее низком уровне, за пределами сознания. Символ сводится к знаку. Ее загадочные, настоятельные требования воспринимаются лишь как эле­ментарные, абстрактные факторы.

3. Третья возможность остается искомой. В этом случае эго, существу­ющее отдельно от архетипической психики, открыто и восприимчиво для воздействия символических образов. Становится возможным диалог между эго и возникающими символами. В этом случае сам символ спо­собен выполнять свою функцию, осуществляя роль передатчика и транс­форматора психической энергии при полном участии сознания. Указанные взаимосвязи между эго и символом приводят к двум возмож­ным заблуждениям, которые я называю конкретистскими и редуктивными. При конкретистском заблуждении, которое характеризуется большей при­митивностью, чем редуктивное заблуждение, индивид не способен отли­чать символы архетипической психики от конкретной, внешней реально­сти. Внутренние, символические образы воспринимаются как реальные внешние факты. Примерами такого заблуждения могут служить анимисти­ческие верования первобытных людей, галлюцинации и бред психотиков, различные предрассудки. К этой категории заблуждений относятся смешан­ные сочетания психической и физической реальности, например, в практи­ческой алхимии, астрологии и многочисленных современных знахарских культах. Этому заблуждению подвержены религиозные люди, которые оши­бочно соотносят символические религиозные обряды с конкретными фактами и принимают свои личные или узко ограниченные религиозные убеждения за всеобщие и абсолютные истины. Опасность поддаться кон-кретистскому заблуждению возникает тогда, когда мы поддаемся искуше­нию применить символический образ к внешним, физическим реальностям с целью манипулирования этими реальностями в наших интересах. Сим­волы оказывают целесообразное и эффективное воздействие только тогда, когда они обеспечивают изменение нашего психического состояния или сознательной установки. Их воздействия неоправданны и опасны, когда они применяются к физической реальности магическим путем.

При редуктивном заблуждении совершается противоположная ошибка. В этом случае упускается из виду значение символа, который ошибочно воспринимается только как знак для обозначения некоторого известного содержания. Основу редуктивного заблуждения составляет рационалисти­ческая установка, в соответствии с которой позади символов просматри­вается их "реальный" смысл. Этот подход сводит все символические образы к элементарным, известным факторам. Он опирается на предположение, что не существуют ни подлинная тайна, ни существенно неизвестное, вы­ходящее за пределы познавательных способностей эго. С этой точки зрения, не существует настоящих символов—существуют только знаки. Для тех, кто придерживается таких убеждений, религиозные символы свидетельст­вуют о невежестве и первобытных предрассудках. Редуктивному заблужде­нию подвержены и психологи-теоретики, которые рассматривают сим­волизм как первобытную, дологическую деятельность архаического эго. Мы впадаем в это заблуждение, когда рассматриваем наши субъективные реакции и образы с позиций абстрактного, статистического подхода, уме­стного в сфере естественной науки и физической реальности. Это заблуж­дение диаметрально противоположно ранее рассмотренному заблужде­нию, при котором субъективно-символический образ использовался для манипулирования физическими реальностями, осуществляя тем самым насилие над ними. Здесь абстрактно-объективный подход, уместный в ис­следовании внешней реальности, применяется к бессознательной психике для управления ею. Этот подход осуществляет насилие над автономной реальностью психического.

Конфликт между конкретистским и редуктивным заблуждениями лежит в основе современного конфликта между традиционно-религиоз­ным подходом и так называемым современным научным подходом. По­скольку этот конфликт составляет коллективную проблему, мы все несем в себе что-то от этого конфликта. По этому поводу Юнг пишет следующее:

"Тот, кто рассуждает о таких вопросах (как религиозный символизм), неизбежно рискует быть разорванным в клочья двумя сторонами бес­компромиссного спора по этим вопросам. В основе этого конфликта лежит странное предположение, что вещь действительна, если она про­является в виде физического факта. Поэтому одни люди считают физи­чески возможным рождение Христа от девы, тогда как другие опровер­гают такое рождение как физически невозможное. Каждый может убедиться в том, что этот конфликт не имеет логического разрешенияи поэтому лучше не ввязываться в такие бесплодные дискуссии. Правы, как та, так и другая, стороны. И, тем не менее, они без труда достигли бы соглашения, если бы отказались от употребления термина физический. Физическое не является единственным критерием истины: существуют также и психические истины, которые невозможно ни объяснить, ни доказать, ни опровергнуть физическим путем. Если бы, например, су­ществовало общее убеждение, что река Рейн одно время текла вспять, от устья к истокам, тогда само по себе это убеждение было бы фактом, даже если бы с физической точки зрения такое утверждение представ­лялось совершенно невероятным. Убеждения подобного рода являются психическими фактами, которые невозможно ни опровергнуть, ни до­казать.

К указанному типу относятся религиозные (или символические) утверж­дения. Они относятся ко всем вещам, которые невозможно установить в качестве физических фактов... Если считать, что они соотносятся с чем-нибудь физическим, тогда они не имеют никакого смысла... Кон­фликт между религиозными (или символическими) утверждениями и наблюдаемыми физическими явлениями свидетельствует о том, что, вопреки физическому восприятию, (символический) дух автономен и что психический опыт в определенной мере не зависит от физичес­ких данных. Психика является независимым фактором, и религиозные (или символические) утверждения являются психическими признани­ями, которые, в конечном счете, опираются на бессознательные... про­цессы. Эти процессы недоступны физическому восприятию, они де­монстрируют свое существование через признания психического... Затрагивая религиозные (или символические) содержания, мы пере­ходим в мир образов, которые указывают на нечто невыразимое. Мы не знаем, в какой мере эти образы, метафоры и концепции ясны или неясны в своей соотнесенности с трансцендентальным объектом... (Тем не менее) несомненно, что за этими образами существует нечто такое, что выходит за границы сознания и действует так, чтобы утверждения не изменялись безгранично и хаотически, а определенно соотноси­лись с несколькими основными принципами или архетипами. Как и сама психика или материя, принципы и архетипы непознаваемы как таковые";.

Как и во всех вопросах, касающихся личности, конкретистские и редук­тивные заблуждения невозможно устранить с помощью разумных увещева­ний. В действительности их можно рассматривать как две последователь­ные стадии развития личности. Состояние идентификации между эго и бессознательными символами приводит к конкретистскому заблуждению. Такое состояние характерно для начальной стадии развития эго, его можно наблюдать у первобытных людей и детей. Редуктивное заблуждение про­истекает из состояния отчуждения между эго и символизмом бессознатель­ного. Такое состояние характерно для дальнейшей стадии развития; быть мо­жет, в нем проявляется необходимая реакция на предыдущее состояние идентичности между эго и бессознательным. На этой стадии развитие эго требует умаления бессознательного и силы его символических образов. Тем не менее, эго и бессознательное остаются пребывать в состоянии разобщения, которое рано или поздно преодолевается, чтобы предоставить ин­дивиду возможность достичь целостности.

Конечная цель юнгианской психотерапии состоит в обеспечении осозна­ния символического процесса. Для осознания символов, прежде всего, необ­ходимо знать, как ведет себя символ на бессознательном уровне. Все бесче­ловечные обряды и ритуалы дикарей, невротические симптомы и извращения можно понять, если мы будем ясно представлять, как функционирует символ на бессознательном уровне. Основное предположение состоит в следую­щем: бессознательный символ переживается, а не воспринимается. Дина­мизм бессознательного символа воспринимается только как желание или стремление к какому-то внешнему действию. За этим стремлением образ не просматривается. Чисто психологический смысл не просматривается по­зади движущей силы символического образа, во власти которого оказался ин­дивид. Отождествленное с символическим образом эго превращается в его жертву, обреченную на конкретное изживание смысла символа, вместо его сознательного осмысления. Динамизм символа рассматривается и воспри­нимается лишь как вожделение или стремление к власти в той мере, в какой эго отождествляется с архетипической психикой. Это позволяет понять раз­личие между глубинной психологией Юнга и всеми остальными психоло­гическими теориями. До сих пор только Юнг и его последователи были спо­собны понять символ, а следовательно, и архетипическую психику, в которой проявляется символ, поскольку он действует, когда эго идентифицировано с ней. В тех случаях, когда Юнг видит сверхличностную архетипическую психику, Фрейд видит ид (оно). Этот ид служит карикатурой на человеческую душу. Архетипическая психика и ее символы наблюдаемы в той мере, в какой они проявляются, когда эго идентифицировано с ними. Ид представляет со­бой бессознательное, которое рассматривается как инстинкт, без учета об­разов, лежащих в основе инстинктов. Редуктивная интерпретация образов в их соотнесенности с инстинктами определяется пределами рассмотре­ния образов. В сущности, символическому образу отказано в праве иметь независимую реальность. Фрейдовский подход к бессознательному необ­ходимо понять, поскольку практически все школы современной психиатрии разделяют его мнение в той или иной форме. Ни один психиатр не будет отрицать, что инстинктивные потребности реально существуют, но почти все психиатры единодушно отрицают жизнь и реальность символических образов в себе и для себя.

В современной психологии получила широкое распространение точка зрения, согласно которой бессознательная психика, мотивируемая только инстинктами, в принципе чужда духовности, культуре и деструктивно воз­действует на символическую жизнь. Степень приверженности этому под­ходу определяет невозможность развития осмысленной внутренней жиз­ни. Разумеется, существует множество инстинктивных побуждений. Но символический образ, выполняющий роль передатчика и трансформа­тора психической энергии, поднимает инстинктивное побуждение на иной уровень, очеловечивает, одухотворяет и окультуривает грубую жи­вотную энергию. Инстинкт заключает в себе свой тайный смысл, кото­рый обнаруживается только посредством восприятия образа, присущего инстинкту.

Один из способов обнаружения скрытого образа состоит в использо­вании аналогий. Как отмечает Юнг, "создание...аналогий освобождает ин­стинкт и биологическую сферу в целом от воздействия бессознательных содержаний. Отсутствие символизма, однако, создает перегрузку в ин­стинктивной сфере";. В качестве примера использования метода ана­логий я хотел бы упомянуть одного пациента, который на бессознатель­ном уровне находился во власти яркого символического образа. Пациент вынужден был изживать этот образ в качестве симптома до тех пор, пока не смог исследовать его на сознательном уровне. Поскольку более мас­штабные явления легче исследовать, чем менее масштабные, я рассмотрю пример, так сказать, выпукло очерченный, благодаря тому, что в нем отра­жается симптом психопатологии. Я имею в виду случай трансвестизма, при котором молодой человек испытывает сильное побуждение носить женскую одежду. Когда молодой человек стал носить женскую одежду, его отношение к себе претерпело коренное изменение. Обычно он страдал от застенчивости, неполноценности и бессилия. Но когда он стал носить ка­кой-то предмет женской одежды, который можно было скрыть от взоров посторонних, он почувствовал уверенность в своих силах и сексуальных возможностях. Что же означает такой симптом? Пациент изживал бессоз­нательный символический образ. Поскольку симптоматические образы та­кого рода имеют тот же источник, что и сновидения, мы можем исследо­вать их так, как мы исследовали сновидения, применяя метод амплификации. Тогда мы можем спросить себя, как необходимо рассма­тривать ношение женской одежды? Какие можно найти общие мифологи­ческие параллели?

В книге V "Одиссеи" описано странствие Одиссея между островами Калипсо и феаков Схерии.*1 Во время этого странствия Посейдон поднял страшную бурю, которая привела бы Одиссея к гибели, если бы богиня моря Ино не пришла ему на выручку. Она велела ему снять одежду и плыть к острову, добавив: "Вот тебе мое покрывало. Оберни его вокруг груди. Оно заколдовано. Ты будешь вне опасности, пока носишь его. Как только твоя нога ступит на остров, брось его как можно дальше в море". Покрывало Ино является архетипическим образом, который скрывается за симптомом трансвестизма. Покрывало олицетворяет поддержку и сдерживание, обес­печиваемые материнским архетипом для эго во время опасной активации бессознательного. В период кризиса целесообразно воспользоваться той поддержкой, которой воспользовался Одиссей; но как только минует кри­зис, покрывало необходимо возвратить богине.

Еще одну параллель можно провести с жрецами Великой Матери в древ­нем Риме и Малой Азии. После посвящения жрецы носили женское платье и отращивали длинные волосы в знак служения Великой Матери. Следы этого жреческого трансвестизма существуют и по сей день в одежде като­лических священников, которые находятся на службе у Матери Церкви. Эти параллели показывают, что в основе влечения трансвестита лежит бессоз­нательная потребность в поддерживающем контакте с женским божест­вом—материнским архетипом. Это один из способов символического рас­смотрения симптома. Разумеется, упоминая образ божества, мы используем символ, поскольку невозможно дать точное определение божеству или сверхличностной силе. В таких случаях используется не знак, обозначаю­щий нечто известное и понятное на рациональном уровне, а символ, отра­жающий тайну. В случае успеха такой метод интерпретации может приве­сти пациента к символической жизни. Появляется возможность замещения симптома, окрашенного чувствами бессилия и вины, символом, который полон смысла, обогащает жизнь и воспринимается на уровне сознания, вместо бессознательного, компульсивно-симптоматического изживания.

Рассмотренный случай показывает, как можно трансформировать симп­том в символ посредством осознания его архетипических основ. Каждый симптом проистекает из образа какой-либо архетипической ситуации. На­пример, многие симптомы тревоги имеют в качестве архетипического кон­текста борьбу героя с драконом или ритуал инициации. Многие симпто­мы чувств разочарования и обиды воспроизводят архетипическую встречу Иова с Богом. Приобретение способности распознать архетип или симво­лический образ за симптомом тотчас трансформирует переживание. Этот процесс нередко протекает довольно болезненно, но он имеет смысл. Вме­сто изолирования страдальца от родных и близких, теперь он объединя­ется с ними в более глубокой гармонии. Он ощущает себя равноправным уча­стником в коллективной деятельности, т.е. в трудном развитии человеческого сознания, которое началось во мраке первозданного болота и неизвестно, где закончится.

Настроения и эмоциональные состояния также способны раскрыть свой смысл, если найден соответствующий символический образ. Возьмем, к примеру, человека, который испытывает раздражение. Все получается не так, как ему хочется, но он не в состоянии ни отреагировать аффект, ни вы­теснить его. Наконец, он взмолился о понимании смысла своего состоя­ния. Ему тотчас пришел на ум образ трех человек в печи, раскаленной огнем. Об этом эпизоде упоминается в Книге Пророка Даниила. Он прочитал дан­ный фрагмент в Библии, и в процессе размышления о нем раздражение ис­чезло. В третьей главе Книги Пророка Даниила упоминается указ Навуходо­носора, согласно которому все люди должны по сигналу пасть и поклониться золотому истукану. Седрах, Мисах и Авденаго отказались поклониться золотому истукану. Тогда Навуходоносор исполнился ярости и велел бросить их в печь, раскаленную огнем. Но Седрах, Мисах и Авденаго остались не­вредимы, причем в огне был виден четвертый муж, и вид четвертого был "подобен сыну Божию".

Упомянутый образ устранил раздражение, потому что смысл настрое­ния нашел в нем символическое отражение. Царь Навуходоносор олице­творяет своевольную, властную фигуру тирана, который присваивает себе права Бога и исполняется ярости, когда ему не воздают почести, подобаю­щие божеству. Кроме того, он олицетворяет эго, отождествляемое с Само­стью. Его ярость синонимична огненной печи. Отказавшись придать лич­ностной мотивации сверхличностное значение, Седрах, Мисах и Авденаго добровольно отдают себя во власть огня фрустрации Навуходоносора. Этому соответствует способность пациента отказаться от идентификации с аффектом и вместо этого терпеливо сносить его, чтобы, в конечном счете, найти смысл этого аффекта в сфере активного воображения. Четвертый персонаж, который появляется в печи, "подобно сыну Божию", олицетворяет сверхличностный, архетипический элемент психики, актуализированный в опыте. В качестве четвертого элемента он несет с собой смысл, облегче­ние и целостность.

Приведенный пример служит иллюстрацией к высказыванию Юнга. По поводу своей встречи с бессознательным он пишет следующее:

"Я жил в состоянии постоянного напряжения... В той мере, в какой мне удавалось трансформировать эмоции в образы, т.е. находить образы, которые скрывались в эмоциях, я чувствовал себя спокойнее и уве­реннее";.

Индивид воспринимает превратности судьбы как симптомы в той мере, в какой он не осознает символическую сторону жизни. Симптомы отра­жают состояния тревоги, которые не поддаются нашему контролю и, по существу, бессмысленны, не имеют ни ценности, ни значения. Фактически симптомы представляют собой символы, деградировавшие в результате редуктивного заблуждения эго. Симптомы невыносимы потому, что они не имеют смысла. Можно смириться почти с любым затруднением, если мы можем распознать его смысл. Оно бессмысленно и поэтому представ­ляет для человечества величайшую опасность.

Наша бодрствующая жизнь состоит из ряда настроений, чувств, идей и актуальных потребностей. Мы проходим через последовательные пси­хические состояния, которые можно сравнить с бусинами, нанизанными на одну нить. В зависимости от нашей сознательной установки, мы воспри­нимаем эти четки жизни либо как последовательность бессмысленных симптомов, либо, благодаря символическому пониманию, как ряд нуминозных встреч эго и сверхличностного психического. Наши радости и огорчения являются симптомами, если они не имеют символического смысла. Индийские мудрецы признавали справедливость этого утвержде­ния в своей теории Майи. Согласно этой теории, между радостями и огор­чениями, которые служат симптомами жизни, существует неразрывная связь. Для освобождения от болезненных симптомов необходимо освобо­диться от приятных симптомов. С точки зрения аналитической психологии, стремление индийцев к освобождению от актуальности радостей и огор­чений равнозначно поиску символической жизни. Нирвана не предпола­гает бегство от реальности жизни. Напротив, она предполагает раскрытие символической жизни, способной освободить человека от "ужасного скре­жета повседневной жизни", которая есть не что иное, как чередование бес­смысленных симптомов.