Формула. 1 страница. ПОСЛЕДНИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ — ВРАГ БЛЕДНОЛИЦЫХ(рекомендуется для школьных постановок)

ПОСЛЕДНИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ —
ВРАГ БЛЕДНОЛИЦЫХ
(рекомендуется для школьных постановок)

В середине сцены — бессмертный вождь краснокожих Ленин, окруженный вражескими скальпами в своем гранитном вигваме. Перед ним держит ответ за свои бесчинства сумасшедший индеец Троцкий с единственным пером за ухом. О чем говорят, не слышно. Время от времени, прорываясь сквозь психоделиче­скую музыку революции, долетают обрывки слов «юция», «нентная», «энтная», «вертый», «шпионаж», «проститутка», «жаба». В отчаянии Троцкий воздевает руки к рубиновым пятиконечным звездам неба, где попеременно сменяются два светила — Маркс и Энгельс, означая луну и солнце. Музыка стихает.

— Позвать Пролетариата, — вздохнув, приказывает Ленин.

Тяжелым шагом входит татуированный неприличностями Пролетариат, угрюмый могильщик (регулярно выходит из-под контроля племени и даже отвечает Третьему Интернационалу: «А пошел ты!» — на предложение идти мочить бледнолицых, склонен ненадолго ходить к бледнолицым клянчить, но всегда возвращается несолоно хлебавши), лицо измазано сажей, мотыга и лопата в руках.

— Закопай его, — указывает Ленин на подло отползающего к мексиканской границе Троцкого.

Пролетариат наступает Троцкому на хвост, бьет его по голове мотыгой, выхватывает из-за уха поверженного единственное перо и под завывания погребальной индейской песни (там есть такие слова: «Вы жертвою пали в борьбе роковой») закапывает.

Ленин в неизменной медитативной позе, с длинной трубкой в зубах поглаживает скальп Троцкого.

— Это кто ж его так? — спрашивает, входя с поклоном, Третий Интернационал (последний отпрыск рода вождей).

— Известно кто, Сталин, — сокрушенно отвечает Ленин, — и поделом. Говорил я ему, что ты наша последняя надежда, а он заладил «четвертый, четвертый», совсем подвинулся, вот, пришлось закопать. Но звал я тебя не за этим. Сегодня утром я расслышал явно (прикладывая ухо к волшебной белой раковине) новый «Авроры» выстрел, а значит, пришел день посылать тебя на дело.

— Бледнолицых мочить? — порывается пылкий юноша, — топор войны отроем?

Ленин, попыхивая трубочкой, делает знак рукой, чтобы отпрыск заткнулся, поглаживает по голове сокола, привязанного бисерной ниткой к колышку, и начинает:

— Мы мочим бледнолицых с той поры, когда они явились в наши земли под видом друзей и братьев и скоро начали спаивать незнакомыми напитками и приучать к долларам открытодушных индейцев, издеваться над раковиной и сеять сомнения по поводу веры в Маркса и Энгельса.

На заднем плане проходит череда бледнолицых, изображаемых убогими ватными чучелами, порожденных, с точки зрения индейцев, злым зеленым змием и достойных только того, чтобы их мочить, одеты в красные пиджаки со значками «гербалайф» и американского флага, шуршат долларами, пьют, коротко стрижены, толстые и изнеженные существа.

Ленин, накрыв испуганного сокола раковиной, мудро улыбается и продолжает:

— Первый отпрыск вождей, Первый Интернационал, собирался отрыть топор войны, но совращенные бледными анархисты наши, Михайло и Петро, возомнив себя князьями, погубили его, заманив в медвежью ловушку, и отправились сами искать топор. Второй Интернационал также поддался на их льстивые речи и ввязался в бледнолицее междоусобство, где и позабыл родной язык, отказался от индейского прошлого, был продан в рабство, а после, за непослушание, убит. Анархисты же наши и ныне сеют смуту, Сталин их возьми, грозят разведать место и отрыть топор. Вся надежда на тебя, милый, Четвертому не бывать.

На заднем плане идут двое анархистов, Петро и Михайло, неприлично заросшие даже для индейцев, с кистенем и обрезом, выменянными у бледнолицых на пейот, особое недовольство соплеменников вызывают тем, что пьют подобно белым и, позабыв вождя, подбивают рядовых индейцев выходить в индивидуальном порядке на большую дорогу — мочить бледнолицых. Любимый выкрик: «Айда мочить!». Михайло ведет за собой на поводке шипящую шаровую бомбу. Петро, наступив на собственный, неприличной длины бордовый шарф и делая оскорбительные жесты, кричит Ленину:

— Неужто и сейчас страшишься ты отрыть топор военный?

Но Михайло, гремя бомбой, утаскивает товарища со сцены.

— Дурачье! — истерично кричит Ленин вслед, но скоро берет себя в руки и продолжает, плавно раскачиваясь:

— На том болоте, откуда к вам приходят умерших души, живет великая жаба. Она лишь знает топора секрет. Мудрее нету зверя. Если ты не промахнешься и стрелу направишь прямо в лоб ей, лягве, то выроем топор, погибнет бледных род, а дети их разучатся шуршать долларами и станут ирокезы на макушках, как наши дети, ставить.

— Какая жаба? Давеча видал какую-то с лиловым иро­кезом, сидит, нахохлившись, и желтым глазом смотрит мне прямо в душу.

— Она, она, не зря сегодня утром «Аврора» грохотала, сколько сот раз менялись Энгельс с Марксом на небосклоне, и никто великой жабы не видел, возвращайся на болота, дерзай, мой мальчик.

Топь. Нетленные тени предков. Кричит выпь. Урчит гигантская, описанная Третьим Интернационалом жаба на огромном белом камне.

— Авось не промахнусь, — шепчет за кустом отпрыск, смазывая наконечник ядом. Пускает стрелу и попадает точно между противных желтых глаз. Мир меркнет, дрожит, и вот уже на камне протягивает спасителю руки прекрасная скво. Юноша кидается к ней, но красавица вовремя отстраняет его.

— Запомни, ни один мужчина меня не поцелует до тех пор, пока не одолеем бледнолицых, веди меня к вождю, топор достанем.

— Ну, теперь бледным капут! — едва сдерживает ликование Интернационал.

Из болотной тьмы появляется анархист, безымянный ученик Михайло и Петро, хипповатый, с красной ленточкой на голове, в затрепанном, выклянченном у бледнолицых в «секонд хэнде» джинсовом костюмчике, но еще с бисерными индейскими феньками на руках. От него разит джином. Гадко изображая князя, он расшаркивается и протягивает даме сорванную здесь же бледную поганку.

— Разрешите представиться: пилигрим, правдоискатель, мудрец, удельный князь, жертва репрессий и герой народных былин, в настоящее время занят поисками пресловутого топора.

Возмущенная такой вульгарностью, красавица-скво шагает назад, а отпрыск пытается отогнать анархиста палкой.

— Понял, понял, уже иду, — пошло подмигивая скво, говорит анархист, — целую ручки.

И внезапно целует руку не успевшей ничего понять красавице.

— Ищи меня теперь сам где знаешь, не уберег, — призрачным голосом произносит скво и тает.

— Кому теперь отрыть топор войны? — в отчаянии обращается к краснозвездным небесам Третий Интернационал и убегает в никуда вслед за своей любовью.

Смущенный анархист пожимает плечами, ковыряя в носу:

— Да мы и сами сможем если что, топор ведь не иголка, он найдется…

Откуда-то вкрадчиво доносится «Варшавянка», редко перекрываемая «Революцией» Джона Леннона. Анархист в полной темноте задумчиво жует бледную поганку.

Все обитатели резервации, даже протрезвевшие анархисты, выходят на сцену к гранитному вигваму. В толпе краснокожих можно заметить Че Гевару и Мао, Герберта Маркузе и Эриха Фромма, Кастро и Альенде. Звучит «Венсеремос», нарушаемый «Русским полем эксперимента» Егора Летова, кстати, и сам он здесь. Нет только Троцкого, над могилой которого в левом углу сцены плачет иволга, да Третьего Интернационала, о котором вообще ни слуху ни духу, зато толкается у всех под ногами до странности похожий на Троцкого дефективный мальчик, упрямо называющий себя Четвертым Интернационалом. Наконец, анархисты принимают его в свою компанию, и он больше не кричит. Все глядят на вождя и, покачивая оперением, ждут. Ленин, лукаво улыбаясь, отпускает сокола на волю, прикрепив к его лапке какую-то записку, берет раковину, медленно шевелит пальцами на ногах и прислушивается, глаза его временами загораются неземным светом.

Занавес. Временами доносятся мерзкие вопли убиваемых бледнолицых и героические крики гибнущих краснокожих. Грохочет «Аврора». Идет снег. Зрителям это надоедает, и они расходятся из зала. «Аврора» стреляет непрерывно, как пулемет.

ПОСЛЕДНЯЯ РЕЧЬ БУРАТИНО
Год назад расстреляли Карабаса. Трибунал отлучил от театра и выслал Алису, Дуремару успешно отшибают память о мрачном прошлом в исправительной мастерской и не разрешают ловить пиявок. Базилио взят продавцом билетов, хотя всем известно, что он мухлюет и подготавливает новый путч, склоняя на свою сторону Пьеро, смертельно уставшего от капризов Мальвины, уныло изменяющей ему то с главнокомандующим армией восставших кукол Артемоном, то с Буратино — императором театра.

Солнечным утром деревянный герой проснулся и с брезгливостью посмотрел в зеркало, пластические операции по уменьшению носа, порученные старому Карло, приблизили его императорский облик к общему кукольному стандарту. Облачившись и загримировавшись, нужно выйти на балкон, сказать им сочиненную вместе с Пьеро речь, посвященную открытию нового театрального сезона. Дальше несколько вариантов — трахать Мальвину, давать интервью, придумывать новые праздники для кукольного народа.

Народ уже шумел, сосал леденцы и размахивал портретами императора на площади перед дворцом. Балкон был пуст. Никто никогда не узнает, что случилось с главным героем в те минуты, но когда он вышел к своему народу, то леденцы попадали на мостовую и гул толпы стих. Император был неодет, не считая дурацкого колпачка, давно забытого всеми, на лице его нагло торчал прежний острый нос, а в руке не было текста торжественной речи. Ни у кого не хватило духу, чтобы выкрикнуть приветствие. Буратино поднял руку и сказал следующее:

«Кукольный народ нового театра! К тебе обращается деревянный человечек, брошенный когда-то бульдогами в пруд за бездомность, безденежность и безработность, перехитривший бородатого диктатора и отыскавший ключик от всех дверей. Год назад мы порвали старые холсты, прятавшие от нас главную дверь, мы заставили бульдогов вылизывать наши задницы и сделали ключик гербом империи. Мы жестоко судили врагов и ставили памятники павшим друзьям, много сволочи спит на дне того самого пруда, мы сидим в их роскошных домах и пожираем их богатую пищу. Их слуги стали нашими слугами. Бульдоги рыщут в поисках старорежимных паразитов и жгут неправильных кукол на очистительных кострах. Сегодня мне придется сказать правду. Ключик больше ничего не открывает, потому что мы сменили замки, я оставляю это ненужное сокровище вам на память. Начинается новая пьеса, но не та, которой вы ждали, а та, о которой вы, занятые только прошлым, ничего не хотите знать. Вы забросили мечту о чуде и набиваете карманы валютой с моим профилем, ваши прилежные дети за партами плюются в мои портреты жеваной бумагой. Границы охраняет Артемон. Нам никто не грозит. Страна идиотов давно капитулировала и превратилась в нашу колонию. Даже эпидемии подевались куда-то из наших пределов после победы. Куклы больше ничем не болеют. Цели нет. Вы добились, чего хотели. У каждого есть шанс оказаться в постели с Мальвиной или по крайней мере посмотреть ее последнее шоу.

Я нашел сегодня в кармане старой куртки пять забытых монет. Я ухожу, захватив только их, заступ и дурацкий колпак. Вернусь в страну идиотов на свалку чудес и зарою мои волшебные деньги в мусор. Нужно ждать, пока вырастет золотое дерево, и повторять заклинания, так учили мои заклятые враги и отпетые обманщики — Базилио и Алиса. Прощайте. Никто из вас не сумеет найти мой золотой сад. Мне не жаль оставить ваш убогий всегда один и тот же театр».

Вечером, никем не узнанный, деревянный человечек с заступом в руке покинул столицу через восточные ворота. Пьеро сообщил газетам, что император сошел с ума, находится в исправительной мастерской и власть переходит к временному кукольному комитету, однако народу больше понравился слух, будто Буратино ушел, чтобы вырыть себе могилу.

ВООРУЖЕННЫЙ РАЙ
Сегодня ты впервые увидел золотые наручники на своих запястьях, и, когда прозвучал вопрос: «Кто согласен участвовать в акции?» — ты не задумываясь поднял руку.

Вчетвером на зимнем шоссе. Первый ляжет с гранатами под мостом, чтобы остановить мотоциклистов. У него шансов нет. Остальные, с карабинами, — вдоль движения. У них шансов уйти почти столько же. Черный роскошный катафалк, прячущий ЕГО, показывается из-за поворота, впереди мотоциклы, потом микроавтобус, сзади две BMW. Все происходит стремительнее, чем ты предполагал. Первый поднимается из снега и бросает им нечто, разорвавшееся в полете на тысячи рубиновых брызг. Ужаленный мотоцикл крутится на месте, автобус пытается встать поперек дороги, с его крыши человек в костюме и галстуке стреляет во все стороны из автомата. Но ты целишься не в него. Ты молишься, чтобы все получилось сегодня у снайпера, скрывающегося под мокрыми еловыми лапами, и радуешься холодному блеску браслетов невольника, схвативших твои руки. Драгоценная дрожь работающего оружия гипнотизирует тебя.

Длинное гладкое тело ГЛАВНОЙ МАШИНЫ роет снег, прокладывая новую дорогу, и вдруг разрождается гигантским, достающим до неба огненным знаменем. Жирный дым и железный гром. Метрах в ста на автобусной остановке испуганная баба с бульдожьей мордой зачем-то валится с воем в грязный сугроб, теряя из сумки кетчуп и огурцы. Ты и неизвестно как спасшийся второй стрелок встречаетесь в условленном овраге. Он отирает кровь со щеки и нервно прикуривает от новенького доллара. Дешевый фокус, чтобы показаться себе спокойным. Приближающийся рокот вертолета. Напарник в отчаянии вскидывает карабин, но ты удерживаешь его, перехватив в воздухе ствол, и улыбаешься. Тебе отлично известно, что чувствует сейчас пулеметчик вертолета, поймавший тебя в прицел. В глазах стоящего рядом брата по оружию ты читаешь — он тоже заметил прекрасные оковы на своих мужественных руках.

Ворота открыты. Тебя уже ждут первые три участника операции и еще те, чьи портреты висели у вас на стене, и другие, незнакомые пока бессмертные братья. У всех бессмертных есть оружие. Они ходят в солнечной форме, такой же, как теперь у тебя, и руководят отсюда самым серьезным ПОКУШЕНИЕМ. Ты входишь, и светловолосая богиня подает тебе чашу с вином вечной жизни. Ты пьешь, жадно глотая соленый и теплый напиток. И отведав, видишь золотые наручники у всех ангелов возмездия на руках.

 

Формула.

Там, где кончается история,
начинается революция

1. Революция — высшая и единственная сегодня форма образования, ибо только она позволяет пережить любому из нас тот истинный (бессловесный, наднациональный и сверхиндивидуальный) опыт, который ранее был доступен человеку в результате инициации.

Одновременно Революция — это расплата человека за то, что он неправильно живет, и в некотором смысле за то, что он живет вообще, ибо любая личная индивидуальная жизнь, отделенная границами от окружающих, есть форма эксплуатации этих «окружающих».

2. Революция — это не средство. Революция — это цель. Революция — это и есть тот режим, который мы исповедуем. Может ли общество оставаться в состоянии Революции больше нескольких секунд (часов, дней, месяцев, лет, десятилетий, веков, тысячелетий)? Уже сама постановка вопроса свидетельствует о том, что да, может. То, что имеет длительность, при благоприятных условиях может иметь «любую», а значит, и бесконечную длительность, совпадающую с размерами пространства и протяженностью времени, т.е. с некоторого момента революционный процесс становится необратимым. Это утопия.

3. Что такое утопия? Когда люди берутся выполнить программу, всерьез рассчитывают на успех и терпят поражение — это неудача. Когда люди и не собирались достигать декларируемого — это ложь, оппортунизм. Утопия — это совсем другое. Утопия — это когда люди понимают всю невозможность замысла, однако всерьез рассчитывают на победу, собираясь в процессе движения к цели преодолеть собственные границы, перестать в результате борьбы быть тем, чем они являлись в начале, и тем самым сделаться способными к совершению невозможного.

Утопия — мать Революции. А идеология — это вторая мать. Отца у них нет, ибо Революция — дитя нестандартного брака, она — плод феминистичного и одновременно мифического соития.

4. Зачем Революции необходима вторая мать — идеология? Многие считают, что она помогает сооружать новый мир после Революции, но думать так означает не думать вообще. Это «после» всегда означает «вместо» и претендует быть компенсирующей заменой Революции, но Революция это один из немногих социальных процессов, замена которого невозможна, т.е. никакой другой процесс не дает вам таких же результатов. Не стоит принимать «x» за «y» и ­находиться у этой иллюзии в плену, в конфликте «мать—дочь» (комп­лекс Электры) революционер выбирает молодость. Идеология нужна Революции не для творения будущего, но для разрушения прошлого. Ее формула заставляет бойца находить наиболее уязвимый сустав механизма, внутри которого каждый из нас заключен от рождения. Обнаружить с помощью идеологии слабые сочленения вы готовы, чтобы нанести по ним удар и вывести подвижную механическую тюрьму из строя. Идеология — это карта местности, на которой действует ваш партизанский отряд, однако в лесбийском коитусе с утопией идеология играет подчиненную, пассивную роль.

5. Какие элементы могут сегодня стать составляющей основой революционной идеологии? Антиинду­стриализм (антиобщественный экологизм) как комплекс проектов, утверждающих, что, если динамика материального потребления не будет снижена, человеческий вид как факт истории перестанет существовать. Т.е. ленинский тезис о том, что индустриальные рабочие похоронят мировую систему капитализма, остается актуальным, однако эта «мировая революция» выглядит сегодня как глобальный экологический кризис, и похороны капитализма в такой оптике совпадают с похоронами человечества. Необольшевизм как деструктивное использование в целях революции советского имперского мифа, оформленного и транслируемого на окружающих самыми ситуационистскими, «нью-лефтовскими», провокационными способами. Особенно полезен такой необольшевизм для поколения, выросшего уже без советского прошлого и лишенного реальных советских (память — последнее прибежище контрреволюции) воспоминаний. Революция заменяет так называемую память никем не контролируемым воображением.

Наконец, третьей составляющей перспективы революционной идеологии может стать экзальтированная религиозность (неортодоксального) «сектантского» типа. Уместно требовать отделения религии от церкви вместо прежнего, близорукого требования отделения церкви от государства. Церковь — это и есть государство, и наоборот. Антиклерикальность революции долж­на состоять в клерикальности, доведенной до абсурда. Например, провести подробный социологический опрос в среде служителей культа (проект «потусторонняя социология») и на базе данных опроса опубликовать в виде процентных диаграмм демографическую карту рая, т.е. сколько попадает в рай (в пропорциональном соотношении) рабочих, служащих, безработных, предпринимателей, сколько мужчин и женщин, детей и взрослых, гомо- и гетеросексуалов, зоофилов, импотентов и т.д. Потом провести аналогичные опросы среди других групп населения, и в итоге мы получим общенародную, максимально объективную социологическую картину рая, которая должна быть доступна каждому, как карта метро. Это типичный пример современной революционной работы. Абсурдистское законотворчество (предложение парламенту проектов по реализации революционной идеологии) — очень эффективный вид борьбы. Пример такой «потусторонней» юриспруденции — революционеры предлагают заменить денежный обмен между гражданами рассказыванием снов. Сны могут быть подлинные, могут быть сочиненные, главное, чтобы они понравились получателю. Такие вербализованные сны могут стать доминирующей в обществе валютой, и тогда развитие воображения и внутреннего зрения станет насущной необходимостью физического выживания. Внедрение подобных законопроектов, помимо образной критики рынка, поз­воляет декларировать свои цели — конвертация реальных человеческих возможностей как единст­венная справедливая валюта внутри нового коллектива и иерархия, основанная на естественном распределении этой единст­венно справедливой валюты.

6. Революционер стремится не к постреволюционному, а именно к революционному состоянию. Ни одному революционному проекту не удалось действительно воплотить претензии собственной идеологии, ни одна из конкурирующих программ к этому не стремилась. Революция — это и есть тот «строй», тот «изм», в процессе которого преодолевается отчуждение. Революция отдает будущее не Идеологии, но Утопии. А Утопия имеет дело не с историческим, размещенным в календаре будущим. Утопия имеет дело с неким «вечным будущим», которое лежит по ту сторону линейного времени. Утопия — это остров, отделенный хаосом от материи эвклидовой геометрии, остров, на котором должен оказаться каждый революционер. Путь в это «неисторическое» будущее сугубо индивидуален, но этот сугубо индивидуальный путь возможен лишь в процессе соседства твоих усилий с усилиями многих других революционеров, иначе партизан-одиночка закончит банальным стандартным безумием, которое есть отнюдь не освобождение, но простая проекция конфликта с социумом на индивидуальный уровень. Для осуществления Утопии необходимо существование нового революционного коллектива, одновременно берущего на себя функции общины, партии, церкви и психиатрической клиники.

Пример возникновения нового коллектива в среде одноклеточных. Нехватка привычного количества пищи неожиданно заставляет сотни тысяч микроорганизмов, существовавших в условиях сытости совершенно автономно, объединиться в колонию, коллективное тело, многоклеточное существо с гораздо большими возможностями, другими энергетическими затратами, новыми представлениями об опасности и безопасности. Отдельные одноклеточные по разным причинам не участвуют в новом коллективе и либо погибают, либо мигрируют в более сытую среду, что не всегда удается. Очевидно, что ни одна самостоятельная клетка не в состоянии воспроизвести на своем уровне ту механику стимулов-реакций, которой обладает общее коллективное тело. Объединение — их идеология. Многоклеточный организм — их Утопия. Похожим образом соединяются молекулы в новые вещества по принципу валентности.

7. Практическая революционная работа сегодня может иметь много неклассических форм — информационный заговор группы журналистов, создающих в сознании читателей необходимую для Революции популярную мифологию; к такому информационному заговору могут быть привлечены и совсем далекие от Революции репортеры и аналитики, воспринимающие подрывную фальсификацию как «утечку» из «конфиденциальных» источников. Возможны действия в плохо контролируемых правительством регионах — дикие диггеры под землей, телефонные хулиганы, способные обзвонить за день несколько сотен учреждений, хакеры — взломщики и авторы компьютерных вирусов, выводящих из строя оперативные программы и целые базы данных в редакциях, банках и правоохранительных органах. Уличные дестроеры, способные превратить мирную демонстрацию в столкновения с властями и погромы в магазинах. Все эти провокаторы — клетки будущего «нового коллектива». Революция требует личного и ежедневного творчества на основе текущих событий, хлам типа «Поваренной книги анархиста» хорош лишь как пример провокационного бестселлера, но не в качестве пособия. Представьте себе, чем может кончиться в огромном мегаполисе регулярное исчезновение электричества в целых районах и на предприятиях в никому не понятном ритме в течение целых недель (за ритм можно принять переложенный на азбуку Морзе текст какого-нибудь из декретов Ленина или текст песни про «Анархию в соединенном королевстве».

8. Новому коллективу угрожает как опасность «салонности», так и опасность «партийности». Люди нового коллектива должны сознавать свою личную ничтожность перед лицом своей Утопии и свое личное величие перед лицом своей идеологии. Революционеры зависимы от Утопии, транслируемой через них на общество невербально (поведение, пластика, цветовые и звуковые пароли), но революционеры свободно ведут себя в отношении идеологии, транслируемой на общество вполне вербально. Люди нового коллектива, вступая во все антиправительственные группы и участвуя во всех конфликтах, обязаны таким образом «подставляться». Когда они встречаются, происходит собрание, продвигающее вперед их планы, когда они расходятся, то образуют невидимую сеть. Пока человек жив, он находится в контрреволюционном состоянии. Вечное будущее — это то, что последует за так называемой смертью, и то, что предшествует рождению, т.е. состояние «до» и «после» индивидуальности. Но кем каждый из нас станет в вечном будущем — зависит от так называемого периода жизни. Жизнь есть форма тестирования. Тестирования на способность к восстанию. Отличие нового коллектива от старого коллектива внешне выглядит так — люди нового коллектива не выглядят психологически кастрированными. Тогда как любой представитель общества на их фоне выглядит как стукач, психологически сломленный и целиком зависимый от внутреннего ужаса ­перед хозяевами и перед «иным, незнакомым» одновременно. Новый коллектив — художественно-политическая армия, призванная уничтожить понятие художественности, как и понятие политичности, как внутри своего коллектива, так и в любой отдельно взятой голове.

9. История — это конкурс конкурирующих прог­рамм, непрерывный опыт Утопии. Новый коллектив — это заговор с целью прекратить конкуренцию на рынке программ. Новый коллектив — это конкурирующая программа, завершающая (истребляющая) историю, в этом смысле наши цели полностью совпадают с либеральными, но с обратным заряжающим знаком. Т.е. на самом деле цели Революции полностью, как зеркальное отражение, противоположны либерализму. При контакте одинаковых, но противоположно заряженных частиц неизбежен взрыв с высвобождением разрушительной энергии.

10. Революционная литература — любая, которую в данный момент читает революционер. Все, от инструкций к тампонам до ведических гимнов, — любой текст учит нового человека действовать.

11. Согласно утопической тактике, люди нового коллектива для скорейшего осуществления Революции поддерживают внешне взаимоисключающие проекты. Участие в акциях неолуддистов, хакеров, криминальных синдикалистов, проповедующих производственный саботаж, т.е. бессрочные и несанкционированные забастовки с последующей порчей конвейеров, сочетается с модернистскими научными разработками и экспериментами, например — поиск дешевых способов получения энергии, подрывающих финансовое господство нефтяных и газовых компаний. О какой «диктатуре мирового рынка» может идти речь, если у каждого в кармане будет лежать личный безопасный реактор, равный по мощности современной АЭС? Другой пример — создание генетических мутантов или клонированных копий человека — универсальных штрейк­брехеров, которые на радость транснациональным корпорациям заменят в цехах капризных и «развращенных профсоюзами» рабочих, что приведет к немедленной дестабилизации на рынке труда так называемых «цивилизованных» стран. Речь идет также о том, чтобы отказаться от предлагаемого нам относительного (биологического либо виртуального) бессмертия ради бессмертия абсолютного — вечной жизни на острове нашей Утопии. Физическое и «информационное» долго­летие во все время обновляемом теле или в компьютере станет реальностью уже к середине ХХI века, тогда как наше «альтернативное» бессмертие — остров роботов-ангелов, посвященных, прошедших инициацию в новом революционном бесклассовом и интернациональном коллективе — было возможно всегда. Для реализации такого бессмертия достаточно революции.

12. Революционер — это субъект, переживший разрыв общественного договора, тем самым он становится аморальным с точки зрения институтов современного общества, т.е. революционер имеет санкционированное новым коллективом и осуждаемое старым коллективом право на любые формы социальной мимикрии ради необратимого уничтожения таковой как явления. В зависимости от ситуации революционер действует как «сионский мудрец» из пресловутых протоколов, или как персонаж нечаевского «Катехизиса», или как волк из сериала «Ну, погоди!» (ряд ролей вы сможете продолжить сами).

13. При достаточном (социологически очень небольшом) количестве и достаточном (совершенно не представимом для репрессивных психиатрических институтов и непредсказуемом для аналитиков спецслужб) качестве новых революционных коллективов — Революция начнется сразу в нескольких местах без всякой предварительной договоренности или условного сигнала.

14. Как будет выглядеть или, точнее, как можно выразить картину осуществления Утопии? Воспользуемся дореволюционным (современным) языком — «то, что люди называли раем». Кто будет жить в раю? Те, кто способны жить в раю, т.е. те, кто всерьез на это рассчитывал (т.е. не рассчитывал ни на что другое) и этого добивался.

15. Революция — закономерное возвращение звезды в начальное, т.е. в абсолютное онтологическое, «положение имени», как называла его средневековая астрология. Любой человек — пятиконечная звезда с возможностью стать суперзвездой. Революция — это когда все мы, незаконнорожденные, наконец-то узнаем свои настоящие имена и, став суперзвездами, перестали быть тем, чем мы были до Революции. Революция начинается там, где исчерпывается актуальность прикладной социологии, теологии, экономики и психиатрии. Вечное будущее не течет, не меняется и не составляет необратимой протяженности. Оно всегда равно само себе. Оно доступно нам только посредством Революции.

16. Искусство предоставляет человеку шанс взяться за оголенный провод и испытать электрический пульс. Революция заставляет человека сделать это, делает его членом нового коллектива, агасфером, у которого нет обратного пути.

17. Революция перманентна. Русская попытка октября 17-го закончилась именно потому, что остановилась в неких «исторических» и «географических» границах, т.е. Революция подчинилась истории и потому постепенно исчезла. Если бы, как кое-кто и предлагал, Революция двигалась бесконечно от центра к периферии, то она длилась бы много дольше, и, когда периферия была бы исчерпана, Революция начала бы обратное, гораздо более продуктивное движение — от периферии к центру (время Утопии). Настоящая Революция — первая и последняя. Поэтому всякая попытка Революции должна разворачиваться как во времени, так и в пространстве (наше сознание можно определить как саморазоблачившееся пересечение этих двух начал) так долго, сколько возможно.