Вторник. Моя свеча о двух концах горящих

Моя свеча о двух концах горящих

К утру не доживет, сгорит в ночи,

Но для друзей и для врагов отважно

Развеет тьму огонь моей свечи.

Эдна Сент-Винсент Миллай. «Несколько фигур из Тистля»

 

Анна

Раньше я представляла себе, что в этой семье я только временно и скоро у меня будет другая, настоящая. В это было очень легко поверить: Кейт – вылитый портрет папы, Джесси – вылитый портрет мамы, а я – комбинация из оставшихся рецессивных генов. Когда в больничной столовой я жевала «прорезиненный» картофель фри и ела красное желе, то всегда оглядывала соседние столики в надежде увидеть своих настоящих родителей. Я воображала себе, как они заплачут от счастья, оттого что я нашлась, и отвезут меня в наш замок в Монако или в Румынии. Дадут мне горничную, пахнущую свежими простынями, собственного ретривера и отдельную телефонную линию. Самое смешное, что первым человеком, с которым я поделилась бы радостью, была бы Кейт.

Три раза в неделю у Кейт были двухчасовые сеансы диализа. У нее стоял катетер, который выглядел так же, как и капельница, и даже был вставлен на то же место в ее груди. К нему подключали аппарат, выполняющий работу ее почки. Кровь Кейт (если совсем точно, то моя кровь) выходила из ее тела через одну иглу, очищалась и опять возвращалась в тело через другую иглу. Она говорила, что это не больно. Чаще было просто скучно. Кейт обычно брала с собой книгу или свой CD-плеер с наушниками. Иногда мы играли.

– Выйди в холл и расскажи мне потом о первом красивом парне, которого встретишь, – давала мне задание Кейт. Или: – Незаметно подкрадись к вахтеру, который висит в Интернете, и посмотри, какие картинки с голыми девками он скачивает.

Когда она была прикована к кровати, я становилась ее глазами и ушами.

Сегодня она читала журнал «Allure».[7] Интересно, знает ли она, что у девушек-моделей в платьях с вырезом в форме буквы V вырез заканчивается как раз в том месте, где у нее стоит катетер?

– А вот это интересно, – вдруг громко объявила мама, показывая буклет «Вы и ваша новая почка», который сняла со стенда в коридоре.

– Вы знали, что старую почку оставляют на месте? К ней просто цепляют новую.

– Кошмар, – сказала Кейт. – Представляете, патологоанатом проводит вскрытие и видит три почки вместо двух.

– Я думаю, пересадку органов делают как раз для того, чтобы вскрытие в ближайшее время не проводилось, – ответила мама. Эта почка, о которой она говорила, в данный момент жила в моем теле.

Я тоже читала тот буклет.

Операция, когда у человека берут почку, считается сравнительно безопасным хирургическим вмешательством. Наверное, автор буклета просто сравнивал ее с чем-то вроде пересадки сердца или легкого или с удалением опухоли головного мозга. Мне кажется, безопасное хирургическое вмешательство – это когда сидишь у врача в кабинете, находишься в полном сознании и вся процедура занимает не более пяти минут, – например, если удаляют тебе бородавку или сверлят зуб. К тому же, когда отдаешь свою почку, с вечера нельзя ничего есть и нужно принимать слабительное. Потом делают наркоз, который может сопровождаться такими побочными явлениями, как инфаркт, сердечный приступ, проблемы с легкими. Да и четырехчасовая операция – это не прогулка в парке. Кроме того, существует один шанс из трех тысяч умереть на операционном столе. Если же вы не умрете, то проведете в больнице от четырех до семи дней, а для полного выздоровления потребуется четыре-шесть недель. И это не говоря о таких отдаленных последствиях, как риск развития гипертонии, осложнений при беременности, а также воздержание от деятельности, во время которой можно повредить единственную почку.

Опять же таки, когда вам удаляют бородавку или сверлят зуб, в конечном счете вы только выигрываете.

В дверь постучали, и показалось знакомое лицо. Верн Стакхаус – шериф, поэтому он часто сталкивается с отцом по работе. Раньше он заходил к нам просто поздороваться или оставить рождественские подарки для нас. В последнее время он часто вытаскивал Джесси из всяких передряг, прикрывая его, а не отдавая в руки правосудия. Когда у тебя в семье умирает ребенок, люди делают тебе поблажки.

Лицо Верна было похоже на пирог суфле причудливой формы. Он будто сомневался, можно ли ему входить в палату.

– Э-э, привет, Сара, – сказал он.

– Верн! – Мама встала. – Что ты делаешь в больнице? Все в порядке?

– Да, все хорошо. Я по делу.

– Принес кому-то повестку, наверное?

– Угу. – Верн зашаркал ногами и сунул руку за борт пиджака, как Наполеон. – Мне очень жаль, Сара. – Он протянул документ.

Мне показалось, что из меня вытекает кровь, как из Кейт. Я не могла пошевелиться, даже если бы захотела.

– Что за… Верн, на меня кто-то подал в суд? – Мамин голос был еле слышен.

– Посмотри. Я их не читаю, только вручаю. Твое имя было в списке. Если я могу чем-то помочь… – Он не договорил и, сжимая шляпу в руках, быстро выскочил за дверь.

– Мама? – спросила Кейт – Что происходит?

– Не знаю.

Мама развернула бумаги. Я стояла достаточно близко, чтобы можно было читать через ее плечо. «ШТАТ РОД-АЙЛЕНД И ПРОВИДЕНСКИЕ ПЛАНТАЦИИ, – было написано в начале страницы, – ОКРУЖНОЙ ПРОВИДЕНСКИЙ СУД ПО СЕМЕЙНЫМ ДЕЛАМ. ДЕЛО ПО ЗАЯВЛЕНИЮ АННЫ ФИТЦДЖЕРАЛЬД, ТАКЖЕ ИЗВЕСТНОЙ КАК ДЖЕЙН ДОУ. ХОДАТАЙСТВО О ВЫХОДЕ ИЗ-ПОД РОДИТЕЛЬСКОЙ ОПЕКИ В ВОПРОСАХ ЗДОРОВЬЯ».

«Черт!» – подумала я. Мое лицо горело, сердце бешено колотилось. Я чувствовала себя так, как в тот день, когда директор школы прислал домой письмо, потому что я нарисовала на полях учебника математики карикатуру на миссис Туни, с ее огромной грудью. Нет, в миллион раз хуже.

«Что в будущем она сама будет принимать решения по всем медицинским вопросам.

Что без ее согласия она не будет подвергаться медицинскому вмешательству, если оно не в ее интересах.

Что без ее согласия она не будет подвергаться медицинскому вмешательству в интересах ее сестры Кейт».

Мама подняла на меня глаза.

– Анна, – прошептала она. – Что это, черт возьми, такое?

Теперь, когда все это происходило на самом деле, у меня внутри все сжалось. Я покачала головой. Что я могла ей сказать?

– Анна! – Она шагнула ко мне.

Вдруг за ее спиной вскрикнула Кейт:

– Мама, мамочка… как больно, позови медсестру!

Мама обернулась. Кейт согнулась на краю кровати, волосы упали ей на лицо. Мне казалось, что она смотрит на меня, но я не была уверена.

– Мамочка, – стонала она, – пожалуйста.

Какую-то секунду мама колебалась между нами. Она переводила взгляд с Кейт на меня и обратно.

Что я за человек? Моей сестре было больно, а я чувствовала облегчение.

Уже выбегая из комнаты, я видела, как мама нажимала на кнопку вызова так, будто это было пусковое устройство бомбы.

 

Я не могла спрятаться ни в кафе, ни в вестибюле, ни в одном другом месте – меня могли всюду найти. Поэтому я поднялась по лестнице на шестой этаж в родильное отделение. В холле был только один телефон, и он был занят.

– Три сто, – говорил мужчина в трубку, улыбаясь так широко, что казалось, его лицо сейчас лопнет. – Она прекрасна.

Интересно, мои родители разговаривали так же, когда я родилась? Готов ли был мой отец кричать всему миру о моем появлении на свет, считал ли мои пальчики на ручках и ножках, уверенный, что получит в сумме идеальное число? Целовала ли мама меня в макушку, не позволяя медсестре забирать меня? Или они просто отдали меня, потому что самое главное находилось между моим животом и плацентой?

Новоиспеченный папаша наконец-то повесил трубку.

– Поздравляю, – сказала я. Мне хотелось кричать, чтобы он крепко обнял свою дочку, повесил луну над ее колыбелькой и написал ее имя на звездах, чтобы она никогда не поступила с ним так, как я поступала со своими родителями.

Я позвонила Джесси и попросила приехать за мной. Через двадцать минут он был у главного входа. К этому времени шерифу Стакхаусу уже сообщили, что я пропала, и он ждал меня на выходе.

– Анна, мама очень о тебе беспокоится. Она отослала сообщение твоему отцу. Он уже всю больницу перевернул вверх дном.

Я набрала побольше воздуха в легкие.

– Тогда скажите ему, что со мной все в порядке, – ответила я и юркнула в открытую дверь машины.

Джесси отъехал от тротуара и прикурил сигарету «Мерит», хотя я точно слышала, как он сказал маме, что бросил курить. Он врубил музыку на полную мощность и хлопал в такт ладонью по рулю. Когда машина свернула с трассы к выезду на Верхний Дерби, он сбросил скорость и выключил радио.

– Так что же все-таки произошло? У нее спустило колесо?

– Она вызвала папу с работы.

В нашей семье вызывать папу с работы считается страшным грехом. Его работа связана с чрезвычайными ситуациями. Что же должно было случиться такого, что сравнилось бы по важности с папиной работой?

– Последний раз она вызывала папу с работы, когда Кейт поставили диагноз, – сообщил Джесси.

– Прекрасно. – Я скрестила руки на груди. – Ты меня успокоил.

Джесси только улыбнулся и выпустил кольцо дыма.

– Добро пожаловать на сторону темных, сестренка.

 

Они влетели в дом, как ураган. Кейт даже не успела посмотреть на меня, как папа отправил ее наверх в нашу комнату. Мама со стуком поставила свою сумку, бросила рядом ключи, а потом подошла ко мне.

– Так. – Ее голос дрожал, как струна. – Что происходит?

Я прокашлялась.

– У меня есть адвокат.

– Ну, понятно. – Мама схватила трубку телефона и протянула мне. – Теперь избавься от него.

На это потребовалась уйма сил, но я умудрилась покачать головой и бросить трубку на диван.

– Анна, так ты мне помогаешь…

– Сара! – Голос моего отца рассек воздух и отбросил нас в стороны. – Думаю, нужно дать Анне возможность все объяснить. Мы ведь договорились, что дадим ей такую возможность, правда?

Я опустила голову.

– Я больше не хочу этого делать.

Мама снова завелась.

– Знаешь, Анна, я тоже не хочу. И Кейт не хочет. Но у нас нет выбора.

В том-то и дело, что у меня был выбор. Именно поэтому я все и затеяла.

Мама стояла надо мной.

– Ты пошла к адвокату и рассказала ему, что дело касается только тебя, но это не так. Это касается нас.

Папа взял ее за плечи и сжал. Потом присел передо мной, и я почувствовала запах дыма. Он уехал с одного пожара, чтобы попасть в другой. Мне было стыдно – но только из-за этого.

– Анна, солнышко! Мы знаем, ты думаешь, будто делала то, что должна.

– Я так не считаю, – перебила мама.

Папа закрыл глаза.

– Сара, черт возьми! Помолчи! – Потом он повернулся ко мне. – Мы можем поговорить? Только мы втроем, без адвоката?

От того, что он говорил, мне хотелось плакать. Но я знала, что так будет. Поэтому подняла подбородок, хотя слезы стекали по щекам.

– Папа, я не могу.

– Ради Бога, Анна! – опять вмешалась мама. – Ты хоть представляешь, чем это может закончиться?

Мое горло сжалось и не пропускало ни воздуха, ни слов извинения. «Меня никто не слышит», – подумала я и слишком поздно поняла, что сказала это вслух.

Мамины движения были настолько быстрыми, что я не заметила, как это получилось. Она довольно сильно ударила меня по лицу, и моя голова откинулась назад. На щеке остался отпечаток, который еще долго горел. Все знают: у знака позора пять пальцев.

 

Однажды, когда Кейт было восемь лет, а мне пять, мы поссорились, из-за того что не хотели жить в одной комнате. Джесси тогда еще занимал комнату в доме, и у нас не было выбора. Поэтому Кейт, будучи старше и умнее, решила разделить площадь пополам.

– Какую сторону ты выбираешь? – дипломатично спросила она. – Я разрешаю тебе выбрать.

Я выбрала ту, где стояла моя кровать. К тому же в эту половину, кроме моей кровати, попадали также ящик, где мы хранили своих кукол Барби, и полки с нашими красками, поделками и прочими полезными вещами. Кейт хотела подойти, чтобы взять маркер, но я остановила ее:

– Это моя половина.

– Тогда подай мне, – скомандовала она, и я дала ей красный маркер. Она влезла на письменный стол и потянулась к потолку.

– Как только мы это сделаем, – говорила она, – ты будешь на своей половине, а я – на своей. Правильно?

Я кивнула, желая этой сделки так же, как и она. В конце концов, мне доставались все хорошие игрушки. Кейт попросит меня нарушить границу раньше, чем я ее.

– Клянешься? – спросила она, и мы дали торжественную клятву, сцепив мизинцы.

Она провела неровную линию от потолка через стол, по коричневому ковру на полу и через тумбочку по противоположной стене опять до потолка. Потом отдала мне маркер.

– Не забывай, – напомнила она. – Только обманщики не сдерживают обещаний.

Я сидела на полу в своей части комнаты, перебирая всех Барби, которые у нас были. Одевала и раздевала их, всячески подчеркивая, что у меня они есть, а у Кейт их нет. Она сидела на своей кровати, подтянув колени к подбородку и наблюдая за мной, но совершенно не реагировала. До тех пор, пока мама не позвала нас вниз ужинать.

Тогда Кейт улыбнулась мне и вышла через дверь, которая находилась на ее половине.

Я подошла к нарисованной на полу линии и поковыряла ее большим пальцем. Конечно, мне не хотелось провести остаток жизни на своей половине комнаты.

Не знаю, сколько времени прошло, когда мама забеспокоилась, почему я не спускаюсь. Когда тебе пять, даже секунда длится вечно. Мама стояла в дверях, разглядывая линию на полу и стенах. Потом закрыла глаза, призывая на помощь свое терпение. Она вошла в комнату и взяла меня на руки. Я начала отбиваться.

– Не надо! – кричала я. – Я потом не смогу вернуться!

Она ушла и через минуту вернулась с охапкой кухонных полотенец, прихваток и диванных подушек. Разложила все это в разных местах на половине комнаты Кейт.

– Давай же, – поторопила она меня, но я не двигалась.

Тогда мама подошла и села рядом со мной на кровати.

– Пусть это будет пруд Кейт, а это – мои плавающие листы кувшинки. – Мама встала и прыгнула на кухонное полотенце, а оттуда на подушку. Она смотрела через плечо, как я неуклюже перепрыгивала, с полотенца на подушку, на прихватку, которую Джесси сделал в первом классе, и так через всю оставшуюся часть комнаты. Это был самый надежный способ выбраться – идти за мамой.

 

Я принимала душ, когда Кейт сломала замок и вошла в ванную.

– Я хочу поговорить с тобой, – произнесла она.

Я выглянула из-за пластиковой занавески.

– Когда я выйду, – ответила я, стараясь выиграть время перед разговором, которого не хотела.

– Нет, сейчас. – Она села на крышку унитаза и вздохнула. – Анна, что ты делаешь?

– Все уже сделано, – сказала я.

– Ты ведь знаешь, что можешь это отменить. Если захочешь.

Я была рада, что нас разделял пар. Мне не хотелось, чтобы она видела сейчас мое лицо.

– Знаю, – прошептала я.

Кейт долго молчала. Ее мысли бежали по кругу, как белка в колесе. Как и я, она перебирала все возможные варианты и не находила выхода.

Через некоторое время я выглянула опять. Кейт вытерла глаза и посмотрела на меня.

– Ты понимаешь, что ты мой единственный друг? – спросила она.

– Это неправда, – быстро проговорила я, хотя мы обе знали, что я вру. Кейт слишком много времени провела за пределами обычной школы. С большинством друзей, которые появились во время длительного периода ремиссии, отношения у нее прекратились по обоюдному согласию. С одной стороны, нормальному ребенку трудно решить, как вести себя рядом с тем, кто на пороге смерти. Да и Кейт не очень волновали такие вещи, как выпускной вечер или вступительные экзамены, если она не имела гарантии, что доживет до этих событий. У нее, конечно, было несколько знакомых, но они приходили, будто отбывая наказание. Они сидели на краю кровати Кейт и считали минуты, когда можно будет уйти, и благодарили Бога, что это случилось не с ними.

Настоящий друг не способен жалеть.

– Я тебе не друг, – сказала я, задергивая штору. – Я твоя сестра.

«И с этим я справляюсь не самым лучшим образом», – добавила я про себя и подставила лицо под струю воды, чтобы Кейт не поняла, что я тоже плачу.

Вдруг занавеска отлетела в сторону, лишив меня последней защиты.

– Об этом я и хотела с тобой поговорить, – выпалила Кейт. – Если ты не хочешь больше быть моей сестрой, это одно. Но я не выдержу, если потеряю тебя как друга.

Она задернула занавеску обратно, и вокруг меня поднялся пар. Потом я услышала, как открылась и захлопнулась дверь, и почувствовала холод.

Я тоже не могла вынести мысли о том, что потеряю ее.

 

В тот вечер, когда Кейт уснула, я вылезла из постели и стала рядом с ее кроватью. Я поднесла ладонь к ее носу, чтобы проверить, дышит ли она, и почувствовала движение воздуха на своей руке. Я могла бы сейчас зажать ей нос и рот, и у меня хватило бы сил сдерживать ее, если бы она стала сопротивляться. Разве я делаю не то же самое сейчас?

Шаги в коридоре заставили меня нырнуть назад в постель. Я отвернулась от двери, чтобы родители не заметили, что я еще не сплю.

– Не могу в это поверить, – услышала я мамин шепот. – Я просто не могу поверить, что она это сделала.

Папа вошел очень тихо, и я уже решила, что ошиблась, что его нет в комнате.

– Это так же, как было с Джесси, – продолжала мама. – Она хочет привлечь к себе внимание.

Я чувствовала, как она смотрит на меня, словно на какого-то неизвестного зверька.

– Может, нужно повести ее куда-нибудь. Одну. В кино, за покупками. Чтобы она не чувствовала себя покинутой. Она поймет, что не нужно совершать сумасшедшие поступки, чтобы мы обратили на нее внимание. Как ты думаешь? Папа ответил не сразу.

– Возможно, это и не сумасшедший поступок, – тихо проговорил он.

Вы знаете, как оглушает и давит на перепонки тишина в темноте? Именно поэтому я чуть не пропустила мамин ответ.

– Ради Бога, Брайан… на чьей ты стороне?

Даже я не знала ответа на этот вопрос. Всегда есть стороны. Всегда есть победитель и побежденный. На каждого выигравшего должен быть один проигравший.

Через пару секунд дверь закрылась, и свет на потолке, падающий из коридора, пропал. Моргая, я перевернулась на спину и увидела, что мама все еще стоит рядом.

– Я думала, вы ушли, – прошептала я.

Она села в ногах моей кровати, я отодвинулась. Но она успела положить руку мне на ногу.

– О чем еще ты думала, Анна?

Мой желудок сжался.

– Я думала, что ты меня ненавидишь.

Даже в темноте я видела, как блестят ее глаза.

– О Анна, – вздохнула мама. – Разве ты не знаешь, как я тебя люблю?

Она протянула ко мне руки, и я свернулась калачиком у нее на коленях, будто вернулось время, когда я была маленькой. Я прижалась лицом к ее плечу. Больше всего на свете я хотела вернуть то время, когда безоговорочно верила всему, что говорила мама, и не замечала еле уловимых противоречий в ее словах.

Мама обняла меня крепче.

– Мы поговорим с судьей и все объясним. Мы сможем все исправить, – говорила она. – Мы сможем все исправить.

Я кивала, потому что именно это я хотела услышать.