Глава 10. Минула неделя с тех пор, как Эдмунд должен был бы приехать в Лондон, но Фанни не получала о нем никаких вестей

 

Минула неделя с тех пор, как Эдмунд должен был бы приехать в Лондон, но Фанни не получала о нем никаких вестей. Его молчание могло иметь три различных объяснения, среди которых блуждали догадки Фанни; то одно, то другое казалось ей наиболее вероятным. Либо он опять отложил отъезд, либо еще не сумел увидеться с мисс Крофорд наедине, либо… либо он так счастлив, что ему не до писем!

Однажды утром, почти через месяц после отъезда из Мэнсфилда – а Фанни помнила об этом непрестанно и считала дни, – примерно в то время, когда они со Сьюзен собирались по обыкновению отправиться наверх, раздался стук в парадную дверь, и при том, как поспешно Ребекка бросилась отворять – обязанность эту она исполняла всего охотнее, – они поняли, что им не избежать встречи с посетителем.

Послышался мужской голос, при звуке его Фанни почувствовала, что бледнеет, и тут в комнату вошел Крофорд.

Здравомыслие того свойства, как у нее, всегда приходит на помощь, когда в нем есть нужда; и она, оказалось, в силах представить гостя маменьке, вспомнив, что он именуется «другом Уильяма», хотя заранее не поверила бы, что в такую минуту сумеет вымолвить хоть слово. Сознание, что здесь он известен лишь как друг Уильяма, было ей некоторой поддержкой. Однако, когда она его представила и все вновь расселись, ее охватил такой ужас при мысли, к чему может повести его появление, что ей почудилось, будто она вот-вот лишится чувств.

Пока она пыталась овладеть собою, их гостю, который было подошел к ней с лицом, как всегда, оживленным, достало мудрости и доброты отвести глаза и, давая ей время прийти в себя, посвятить все свое внимание миссис Прайс, к которой он обращался и которой внимал с величайшей любезностью и почтительностью, и притом с толикой дружелюбия или по меньшей мере интереса, словом, вел себя безупречно.

Миссис Прайс тоже держалась наилучшим образом. Воодушевясь при виде такого друга своего сына и обуздывая себя из желания предстать перед ним в самом выгодном свете, она преисполнилась благодарности, безыскуственной материнской благодарности, которая не могла ему не польстить. Мистера Прайса не было дома, о чем она весьма сожалела. Фанни уже настолько оправилась, чтобы почувствовать, что она-то ничуть о том не сожалеет; ибо кроме многих других источников неловкости прибавился еще и жестокий стыд оттого, в каком доме Крофорд ее видит. Сколько бы она ни корила себя за слабость, одолеть эту слабость оказалось невозможно. Ей было стыдно, и за отца было бы еще стыдней, чем за все остальное.

Они говорили об Уильяме, что никогда не могло наскучить миссис Прайс; а мистер Крофорд отзывался о нем с такой горячей похвалою, как только она и могла желать всей душою. Ей казалось, за всю свою жизнь она еще не встречала такого приятного молодого человека; она изумилась, узнав, что такой важный и приятный молодой человек приехал не затем, чтобы побывать у портсмутского адмирала или у чиновника-наблюдателя за постройкой судов, не с намерением отправиться на остров или посмотреть верфь. Вовсе не то, что она привыкла почитать приметою важного положения или времяпрепровождения богачей, привело его в Портсмут. Он приехал накануне поздним вечером, намеревался пробыть здесь день-два, остановился в «Короне», случайно повстречал одного или двух знакомцев среди морских офицеров, но цель его приезда не имела ничего общего с подобного рода встречами.

К тому времени как он успел все это сообщить, было вполне разумно предположить, что уже можно взглянуть на Фанни и заговорить с нею; и она теперь была в состоянии выдержать его взгляд и слушать, что в вечер накануне отъезда из Лондона он провел полчаса с сестрою, и сестра посылает ей самый нежный привет, но не успела написать; что, воротясь из Норфолка и перед тем, как отправиться в Портсмут, он пробыл в Лондоне едва сутки и потому почитает удачею, что вообще сумел повидаться с Мэри; что ее кузен Эдмунд в Лондоне, приехал туда, сколько он понимает, уже несколько дней назад; сам он Эдмунда не видел, но тот в добром здравии, и в Мэнсфилде тоже всех оставил в добром здравии, и вчера должен был обедать у Фрейзеров.

Фанни слушала все это спокойно, даже и упоминание о последнем обстоятельстве; более того, ее измученной душе любая определенность казалась облегченьем; так что слова «тем самым все уже должно быть сговорено» не вызвали в ней видимого волнения, она лишь слегка порозовела.

Поговорив еще немного о Мэнсфилде, к чему ее интерес был всего заметней, Крофорд стал намекать на пользу утренней прогулки – утро прелестное, говорил он, а в это время года прекрасное утро так часто портится, что всегда лучше не откладывать и выйти пораньше; а поскольку намеки ни к чему не привели, он вскорости возобновил этот разговор и посоветовал миссис Прайс и ее дочерям не теряя времени отправиться на прогулку. Теперь они наконец поняли. Миссис Прайс, оказывается, кроме как в воскресенье, почти не выходит из дому; признаться, при такой большой семье у ней нет досуга для прогулок; Тогда, продолжал Крофорд, быть может, она уговорит дочерей воспользоваться погожим утром и доставит ему удовольствие, позволив их сопровождать? Миссис Прайс была ему весьма признательна и очень охотно согласилась. Ее дочери так много сидят взаперти… Портсмут – место невеселое, и они редко бывают на улице, а у них есть кой-какие поручения в городе, которые, она не сомневается, они с радостью исполнят. И кончилось тем. что, как ни странно – странно, неловко и мучительно, – растерявшаяся Фанни вместе со Сьюзен минут через десять уже направлялись к Хай-стрит в сопровождении мистера Крофорда.

Вскоре к огорчению прибавилось еще огорчение и к замешательству замешательство, ибо едва они ступили на Хай-стрит, как встретили папеньку, чья наружность, несмотря на субботу, была не лучше обычного. Он остановился, и, как ни мало он походил на джентльмена, Фанни вынуждена была представить его мистеру Крофорду. У ней не могло быть сомнений на тот счет, как будет поражен мистер Крофорд. Ему станет стыдно и мерзко. Он скоро от нее откажется, потеряет всякий интерес к этому браку, и однако, хотя она так хотела, чтобы он излечился от своей любви, подобного рода излеченье было бы, пожалуй, не многим лучше самой болезни; и я уверена, в нашем британском королевстве едва ли не каждая молодая девица скорее примирится с несчастьем, что за ней ухаживает умный, приятный мужчина, чем с его отказом от нее из-за неотесанности ближайших ее родственников.

Мистер Крофорд вряд ли смотрел на своего будущего тестя с мыслью, будто его костюм можно взять за образец, но (что, к своему великому облегченью, тотчас же заметила Фанни), судя по тому, как папенька повел себя с этим высокоуважаемым незнакомцем, он был сейчас совсем не тот человек, совсем не тот мистер Прайс, какого знали его домашние. Манеры его, хотя и не изысканные, были сейчас вполне приемлемые; он держался благодарно, оживленно, по-мужски; он разговаривал как любящий отец и благоразумный человек; его громкий голос был вполне уместен под открытым небом, и он ни разу не выбранился. Таким образом он бессознательно отдавал должное прекрасным манерам мистера Крофорда; и, должно быть, в ответ на это вспыхнувшая в душе Фанни тревога почти улеглась.

Следствием обходительности обоих джентльменов было предложение мистера Прайса повести мистера Крофорда на верфь, а мистер Крофорд, хотя и бывший на верфи не однажды, пожелал принять его предложение как любезность, каковой оно, по мысли мистера Прайса, и было; он надеялся много дольше побыть с Фанни и потому готов был с великой благодарностью воспользоваться им, если обе мисс Прайс не боятся усталости; каким-то образом было установлено, или предположено, или, по крайней мере, дано понять, что они не боятся и порешили идти на верфь; и если бы не мистер Крофорд, мистер Прайс немедля бы туда повернул, вовсе не подумав, что дочерям надобно сделать покупки на Хай-стрит. Мистер Крофорд однако позаботился, чтобы им было позволено побывать в лавках, куда они, собственно, и направлялись; это не слишком их задержало, ибо Фанни не свойственно было вызывать чье-либо нетерпенье или заставлять, чтоб ее ждали, так что едва успели оба джентльмена, остановясь у дверей, заговорить о последнем морском уставе и вступивших в строй трех палубных судах, а их спутницы уже готовы были идти дальше.

Теперь все могли тотчас же отправиться к верфи, и (по мнению Крофорда), если б мистеру Прайсу было позволено самолично распоряжаться, мужчины шли бы весьма своеобычным манером, оставив Фанни и Сьюзен позади, чтоб поспевали за ними или нет, как сумеют, а сами шагали бы вдвоем самым быстрым шагом. Время от времени Крофорду удавалось немного изменять этот порядок, хотя гораздо менее, чем ему хотелось бы; а он вовсе не желал отдаляться от них; и на каждом перекрестке или в толпе, когда мистер Прайс только покрикивал: «Живо, дочки… живо, Фан… живо, Сью… поосторожней… глядите в оба», сам он был особенно внимателен к ним.

Когда благополучно дошли до верфи, Крофорд стал надеяться, что теперь он сможет порадоваться обществу Фанни, ибо очень скоро к ним присоединился собрат мистера Прайса, такой же праздношатающийся, который, как и всякий день, пришел удостовериться, все ли тут в порядке, и должен был оказаться куда более достойным спутником мистеру Прайсу, нежели он сам; и недолго спустя оба офицера, кажется, с превеликим удовольствием ходили вдвоем, беседуя о предметах равно и неизменно интересных обоим, а молодежь тем временем сидела на бревнах или находила местечко на каком-нибудь стоящем на стапеле судне, которым они пришли все вместе любоваться. Фанни всех более нуждалась в отдыхе. А Крофорду ее усталость и желание посидеть были очень на руку, но он бы еще желал обойтись без ее сестры. Приметливая девица ее лет была самый что ни на есть неподходящий третий лишний, совсем не то, что леди Бертрам, – такая востроглазая и ушки на макушке, при ней о главном не заговоришь. Он должен удовольствоваться тем, что будет мил с обеими, будет развлекать и Сьюзен тоже, лишь изредка позволит себе взгляд или намек знающей его чувства и угадывающей значение его слов Фанни. Более всего ему пришлось говорить о Норфолке; он пробыл там несколько времени, и согласно с его нынешними планами все связанное с Норфолком становилось делом первейшей важности. Такой человек как Крофорд, откуда бы ни приехал, в каком бы обществе ни побывал, всегда сумеет порассказать что-нибудь забавное; его поездки и знакомство – все пригодилось, и Сьюзен еще никогда так не развлекали. Старшей же сестре он поведал вовсе не только о пустячных удовольствиях, которые получил на всевозможных вечерах. Желая заслужить одобрение Фанни, он сказал об особой причине, которою была вызвана эта поездка в Норфолк в столь непривычное время года. Его привело туда дело, касающееся возобновления аренды, от чего зависело благополучие большой и (он уверен) трудолюбивой семьи. Он заподозрил своего приказчика в обмане – в попытке настроить его против достойного человека – и решил поехать и сам основательно разобраться в существе дела. Он поехал, сделал больше добра, чем предвидел, помог не одному семейству, как поначалу предполагал, а многим, и теперь может себя с этим поздравить и чувствует, что, исполнив долг, сохранил в душе приятные воспоминания. Он представился некоторым арендаторам, которых никогда прежде не видел, начал знакомиться с коттеджами, о существовании которых ранее и не подозревал, хотя они расположены на его землях. Он рассказывал с расчетом на Фанни, и расчет был верен. Ей нравилось слышать от него такие приличные речи – во всем этом он вел себя как должно. Быть другом бедных и угнетенных! Ничто не могло быть ей милее, и только она собралась взглянуть на него с одобрением, как он спугнул ее, прибавив что-то уж очень недвусмысленное о своей надежде иметь в скором времени помощника, друга, советчика в каждом его плане, касающемся до благотворительности и пользы Эверингема, кого-то, благодаря кому Эверингем и все, что с ним связано, станет ему дороже, чем когда-либо.

Фанни отворотилась, подумав, что лучше бы ему ничего такого не говорить. Она охотно допускала, что у него больше добрых свойств, чем она привыкла думать. Она уже начинала чувствовать, что в конце концов он может оказаться совсем неплох; но ей он никак не подходит и никогда не подойдет, и не следует ему о ней думать.

Он уразумел, что об Эверингеме сказано уже довольно, не грех поговорить о чем-нибудь еще, и обратился к Мэнсфилду. Невозможно было выбрать лучше; тема эта тотчас же привлекла к нему и внимание Фанни и ее взоры. Ей всего милей было слушать или говорить о Мэнсфилде. Теперь, так долго разлученная со всеми, кто его знал, она, едва Крофорд упомянул о нем, почувствовала, что воистину слышит голос друга, и не удержалась от похвал красотам и уюту Мэнсфилда, а воздав должное его обитателям, Крофорд дал ей случай с искренней радостью пылко превозносить дядюшку за его ум и доброту и тетушку за ее самый милый, несравненно кроткий нрав.

Крофорду и самому Мэнсфилд очень по душе, так он сказал; он предвкушает, что будет проводить там много, очень много времени – там или по соседству. Он особливо уповает на счастливейшее лето и осень нынешнего года там; он чувствует, что так непременно будет; он твердо на это надеется; лето и осень, несравненно лучше прошлогодних. Столь же полные воодушевления, столь же разнообразные, в столь же многочисленном обществе, но при обстоятельствах, невообразимо более прекрасных, нежели прошлогодние.

– Мэнсфилд, Созертон, Торнтон Лейси, – продолжал он, – какое общество соберется в этих домах! А в Михайлов день, возможно, прибавится четвертый охотничий домик поблизости от всего, столь милого сердцу… ибо что до жизни в Торнтон Лейси на товарищеских началах, как однажды добродушно предложил Эдмунд Бертрам, я надеюсь, что возникнут два возражения против этого плана, два справедливых, превосходных, неоспоримых возражения.

Тут Фанни вдвойне вынуждена была промолчать, хотя уже через мгновенье о том пожалела, напрасно не заставила себя признаться, что половина того, о чем он думал, говоря так, ей понятна, и тем самым вынудила бы его сказать что-нибудь еще о его сестре и Эдмунде. Ей следует научиться разговаривать об этом, и слабость, которая заставляет уклоняться от этого разговора, скоро станет вовсе непростительна. Когда мистер Прайс и его приятель посмотрели все, что желали или для чего нашлось у них время, остальные готовы были возвращаться; и пока они шли обратно, Крофорд улучил минутку наедине и сказал Фанни, что единственное его дело в Портсмуте – увидеться с нею, что он приехал на несколько дней ради нее, и только ради нее и потому, что не мог долее выносить разлуки с нею. Фанни огорчилась, вправду огорчилась, и однако, несмотря на это и еще кое-какие его слова, которых ему бы лучше не говорить, она нашла, что с тех пор, как они не виделись, он заметно переменился к лучшему; он стал много мягче, услужливей и внимательней к чувствам других людей, чем бывал в Мэнсфилде; никогда еще он не был ей так приятен, вернее сказать, так близок к тому, чтоб быть ей приятным; в его отношении к папеньке не было ничего обидного, и с какой-то на редкость деликатной добротою он обращался к Сьюзен. Да, он определенно переменился к лучшему. Фанни хотелось, чтоб следующий день уже миновал, хотелось, чтоб Крофорд приехал всего на один день, но все обернулось не так уж худо, как можно было ожидать: ведь это великая радость поговорить о Мэнсфилде. Прежде чем они расстались, у ней появилась причина быть ему благодарной еще за одно удовольствие, и совсем особого рода. Папенька попросил Крофорда сделать ему честь разделить с ними трапезу, и не успела еще Фанни по-настоящему ужаснуться, а Крофорд уже заявил, что ранее пообещал отобедать в другом месте. Он приглашен на обед и нынче и на завтра; в «Короне» он повстречал одного знакомого, которому нельзя отказать; однако он будет иметь честь навестить их снова завтра, и прочее и прочее, и таким образом они расстались – Фанни на седьмом небе от счастья, что избежала такой чудовищной неприятности!

Вот был бы ужас, если бы он согласился отобедать с ними и увидел бы все их изъяны! Стряпню Ребекки и то, как она прислуживает во время трапезы, обжорство Бетси, хватающей со стола что ни попадя… Фанни и сама еще плохо это переносила, и нередко ей за столом бывало не по себе. Она-то взыскательна просто по природной деликатности, Крофорд же воспитан в роскоши и эпикурействе.