Глава 2. Когда оно вошло, я как раз вкладывал в «максима» последний патрон и поэтому сначала защелкнул барабан

Когда оно вошло, я как раз вкладывал в «максима» последний патрон и поэтому сначала защелкнул барабан, а лишь затем поднял голову — и едва не обмочился от ужаса.

Дверь уже закрылась, но клянусь Господом, я с легкостью разглядел бы его и без гоблинского колдовства — ведь вошедший в салун был во сто крат чернее самой Тьмы. Зловещая фигура, чье одеяние беспрерывно шевелилось, словно по салуну гулял смерч, а в провале под капюшоном горели не глаза — о нет, это были две частицы адского пламени, которые сразу же потянулись ко мне незримыми холодными щупальцами, чтобы вырвать из тела душу и утащить её в…

Все, что я успел — это поднять револьвер и выстрелить.

Я не промахнулся. Орк меня свари, я видел дыру в этих черных лохмотьях… и следующую дыру, в двери, сквозь которую был ясно виден свет из окна напротив.

Но исчадие Мрака даже не пошатнулось. Оно медленно вытянуло в мою сторону правую руку…

…и завизжало, словно ужаленная осой девчонка.

— Он в меня выстрелил!

— Он вовсе не это хотел, — сообщил почему-то из-за моей спины Толстяк. — Правда, эй-парень?

— Да?! Да?! Перемать эладийская, если в ком-то не хотят проделать дыру, в него разве палят из пушки?!

— Успокойся, Хьюи, — примирительно буркнул бармен. — Вечно ты поднимаешь вой из-за мелочей.

— Мелочей! — взвизгнуло чучело. — Он стрелял в меня!

— В тебя почти все в первый раз стреляют, — возразил гном. — На твоем месте я бы давно привык.

— Но ты не на моем чертовом месте!

— Поставь ему пива, — наклонившись к моему плечу, шепнул Толстяк. — Иначе его не заткнуть.

— Бармен! Пива… э-э… этому… э-э… вот ему, за мой счет.

Заполучив себе в, гхм, лохмотья кружку с пенным верхом, пугало разом убавило тон до едва слышного бормотания и утащилось с добычей в дальний угол.

— С тебя три доллара!

— Что-о-о!

— Пятьдесят центов за пиво и два с половиной — за дыру в двери. — Подошедший к столику гном выложил передо мной нечто прямоугольное, отлично выделанной кожи, на котором чуть выше тисненных золотом рун зеленела небрежно нацарапанная мелом — и уже полустершаяся — надпись: «Мяню».

— Прейскурант на последней странице. Читать умеешь или озвучить?

— Умею.

Я осторожно раскрыл «мяню», и в конце действительно нашел «Прейскурант на специфические услуги, как-то:

1. Отмывание крови с пола — 75 центов.

2. Отмывание крови со стены — 85 центов.

3. Отмывание крови с потолка — доллар и двадцать центов.

4. Соскребание мозгов — 3,50 за засохшие, свежие принимаются как деликатес по 1,55 за унцию.

5. Дыра в стене от дроби — 4,20.

6. Дыра пулевая — 2,50, скидка за опт начиная с десяти.

7. Дыра от ядра…

8. Взрыв динамитной шашки…»

Список был длинный — чувствовалась проявленная при его составлении гномская обстоятельность — а завершало его весьма «ободряющее» заявление о том, что «раненым предоставляется отсрочка платежа и скидки до 15 %».

— Эй, Хавчик, а чего это цены так подскочили?! — Гобл, выгнув шею, также разглядывал «прейскурант». — Месяц назад дыра от пули была всего по два двадцать.

— Инфляция, — лаконично сообщил гном.

— Чего?!

— Все дорожает.

— Ладно, — вздохнул я, — добавьте к общему счету.

Оставалось лишь надеяться, что пуля не натворила дел на противоположной стороне улицы. Кто знает, какие там расценки на дыру в стене, в портрете любимого дедушки Джо или, упаси Господь, в самом дедушке Джо.

— И, Толстяк, — тихо произнес я, когда гном отошел обратно за стойку. — Хочу попросить кое о чем.

— Ы?

— У гоблов отличный слух, верно?

— Ы? Говори громче, эй-парень, я после сегодняшнего трам-тара-рама малость глуховат.

— Не мог бы ты, — я повысил голос, — предупреждать меня всякий раз, когда на пороге объявится кто-то вроде этого… Хьюи.

— Несложная работенка, эй-парень. — Гобл сверкнул клыками. — Хьюи у нас один такой. Местная достопримечательность, эта… как его… уникум!

Странно, подумал я. Мистер Небьюл, учитель воскресной школы, тоже иной раз именовал некоторых учеников этим самым уникумом, но… я покосился в угол, где скрючилась над пивом черная тень. Сходства с Тимом Перкинсом не было и в помине, равно как и с Мэгги Лав.

В любом случае от гобла я хотел добиться кое-чего другого.

— Я имел в виду: предупреждать, когда в салун войдет кто-то, выглядящий опасным, но по кому вовсе не стоит стрелять. Так понятно?

— Угы, яснее ясного, — кивнул Толстяк. — Предупреждаю.

Думаю, минут через пять я бы все же понял, что гобл не шутил — разве что издевался. Я все же не тупой. Но сейчас в моем распоряжении оказалась лишь пара секунд. Затем около нашего стола объявился лишний стул, а на нём — примерно триста фунтов костей, мышц, усов, черной кожаной куртки, многократно переломанного носа и очень скверного настроения. По многочисленным шрамам — от подбородка до макушки начисто выбритого черепа — можно было бы легко представить отдельные подробности карьеры нашего гостя. Впрочем, узнавать их я сейчас хотел, пожалуй, меньше всего. Мне вполне хватило понимания того факта, что подсевшего к нам человека явно тяготила предстоящая необходимость разговаривать — общение посредством кулаков и револьвера было для него привычнее.

— Значит, вот чего, — начал он. — Я местный шериф, звать меня Билли Шарго, и меньше всего на свете мне нужны неприятности в моем городе!

— Дарова, Билли! — тут же отозвался гобл. — С тобой мы типа знакомы, а моего нового друга зовут «Эй-парень!».

Шериф не удостоил Толстяка даже намека на взгляд. Он медленно и тщательно изучал меня — нахмурившись, то и дело моргая, и снизу вверх. Я припомнил, что именно так и с таким же выражением на лице наш станционный кассир Ларс Хенкли рассматривал банкноты, в которых подозревал фальшивку, — и это сравнение мне совершенно не понравилось.

— Меня зовут Кейн, мистер Шарго, — сказал я, — Кейн Ханко.

— Кейн, значит, — усмехнулся шериф. — Ну а где ж тогда твой брательник Авель?

Знал бы ты, сколько раз я слышал эту шутку, тоскливо подумал я. И как она мне надоела!

— Вот за этим как раз мама и отпустила меня в Пограничье. Найти брата. Только его Крисом зовут. Крис Ханко. Не доводилось о таком слышать?

— Нет.

На мой взгляд, ответ последовал слишком быстро, чтобы счесть его правдивым. Но указывать на это собеседнику было… как-то неловко.

— Жаль, — вздохнул я.

— Эй, а каков он из себя, твой брательник? — снова встрял в разговор гоблин. — В смысле морды рожи.

— Ну-у…

Это был сложный вопрос. Когда Крис отправлялся из дому «поглядеть на мир и людей» через прицел федеральной винтовки, я был еще мал и сейчас не очень-то полагался на те, детские воспоминания. Да и братец сейчас наверняка выглядел постарше. Из более же свежих изображений наличествовала газетная вырезка, извещавшая о свадьбе мистера Кристофера Ханко и мисс Элизабет Дегран. По прилагавшемуся к заметке рисунку можно было уверенно сказать, что платье невесты — белое, сюртук жениха выдержан в темных тонах, а в свадебное «сефтоновское» ландо запряжен единорог, статью очень похожий на першерона.

— …вроде как я, только старше.

— Шутишь? — этот вопрос задал шериф. Толстяк же отреагировал протяжным: — Издеваешсиии?

Я мотнул головой.

— Вон тама, за третьим от входа столом, — гоблин показал на правое плечо Малыша Рока, — сидит, а скорее, лежит, ужравшись в хлам, Джонни-Редис. У него лысина на полмакушки, седые космы заместо нормальных волос, три зуба на всю пасть, бельмо на левом глазу и рожа из сплошных морщин. Месяц назад он клянчил на выпивку по случаю своего дня рождения… ему стукнуло двадцать два.

— Жертва Дикой Магии? — со знанием дела предположил я.

— Дурные приятели, эй-парень. В первую очередь — они!

— А во вторую?

— Всякая мелочь, — гобл изобразил какой-то странно-неопределенный жест, — дешевое мексиканское пойло, вода из луж, мясо падали, ветер, солнце, черный маг в плохом настроении…

— Толстяк.

— Чего, Билли? — оскалился гобл.

Шериф молчал. Зловещая тишина над столиком очень медленно досчитала до пяти. Толстяк прекратил скалиться и, опустив голову, тихо буркнул: «Чего надо, мистер Шарго?»

— Твое молчание.

Гобл не ответил — то ли оскорбился вконец, то ли начал выполнять приказ шерифа немедленно по получении. Шарго еще с полминуты посверлил его глазищами, а затем вновь обратил внимание на меня.

— Я жду ответа, — напомнил он.

— Э-э… а на который вопрос, мистер?

— Как ты собираешься найти своего брата, если даже не можешь описать его?

— Ну, — начал я, — думаю, Крис все же немного похож на прежнего себя.

— Ясно.

«…что ты, парень, круглый дурак!», — без труда закончил я фразу.

В чем-то шериф был прав — временами я и сам не очень верил, что мне удастся выполнить маменькино поручение. Жизнь в маленьком городишке, она того… искажает представление о мире, особенно — о его размерах. Дома я и сам, глядя на вырезанную из газеты карту Пограничья, не мог представить, что россыпь городков и фортов отделена друг от друга не парой мушиных шажков, а десятками миль.

Но, мы, Ханко, не те люди, чтобы так вот запросто дать задний ход, не выполнив задуманное… ну или хотя бы не попытаться.

— Следующий вопрос — что стало с бандой Кривоклыка?

— Я.

Шериф мрачно посмотрел на меня. Сунул руку куда-то в недра куртки — я едва не сполз под стол, хотя и видел, что револьвер шерифа «мирно» покоится в кобуре на поясе — достал небольшую плоскую флягу. Аккуратно, двумя пальцами скрутил крышку — и по салуну сразу же пошел вкусный запах, то и дело исторгая из посетителей завистливый стон. Сам Шарго тоже пару секунд пошевелил ноздрями, затем изобразил на лице подобие улыбки, поднес флягу ко рту и сделал один маленький глоток.

— Хочется еще, — объявил он, пряча свое драгоценное пойло назад и, заметив мое недоумение, пояснил: — подробностей.

По тону ясно чувствовалось: выслушивать эпическую поэму о долгой и кровавой битве, с участием орды-другой орков с одной стороны и федеральной дивизии с другой, шериф отнюдь не жаждет. Поэтому я счел за лучшее ограничиться очень кратким рассказом: шёл, встретил, поговорил, пальнул, попал, бабахнуло, один в дым, второй просто труп, поднял револьвер, пальнул, попал, убил.

Шериф задумался.

— Вообще-то за голову Кривоклыка было назначено двести пятьдесят долларов. Жаль, что ты не догадался прихватить её.

— Там головы-то и не осталось, — с сожалением сказал я. — Говорю же: разнесло в клочья.

— Ну, значит, не повезло тебе!

— Угу.

Двести пятьдесят долларов, конечно, были для меня сейчас целым состоянием, но с другой стороны, останься Кривоклык в большей сохранности, я бы тут сейчас не сидел.

— А за остальных награды не было?

— Нет. Впрочем, — добавил шериф, — Сэм Хопкинс, местный представитель Компании, платит за клыки зеленошкурых. По три доллара за пару.

— Не густо.

Я покосился на Толстяка. Возможно, гобл и не соврал насчет глухоты после взрыва, или нервы у него были стальные. Он продолжал жрать.

— Хочешь пристрелить этого? — Шарго совершенно правильно истолковал мой косой взгляд. — Лучше дождись, пока выйдет наружу. Мак чертовски не любит отскребать со стен всякое дерьмо после пальбы… и дерёт за это втридорога.

— Я… подумаю.

— Подумаешь? — кажется, шериф сомневался в моих умственных способностях… причем заслуженно. — Ну, смотри. Здесь, в Пограничье, это не самая полезная привычка.

— Да уж, — пробормотал я, — это я успел заметить.

— Будь я на твоем месте, — Шарго начал подниматься, точнее, воздвигаться из-за стола, — не стал бы ломать голову там, где незачем.

— И все-таки, — возразил я, дождавшись, пока за выходящим шерифом захлопнется дверь салуна, — я подумаю.

Гобл тем временем дочистил свою миску и тоскливо уставился на мою, почти нетронутую.

— Ну, как тебе наш светоч законности?

— Внушает.

Осторожно взяв стакан, я сделал маленький глоток. Молоко было холодное… и вкусное. Осмелев, я сделал глоток побольше…

— Зараза, каких мало! — глядя на стакан, с чувством произнес гоблин.

— Кхыр-р-р-бэ-э-э!

Молоко я удержал в руке исключительно чудом. Еще удивительнее было то, что в желудке удержалась уже проглоченная часть яичницы.

— Вор, убийца и лжец.

— Чего? Так ты не про козу?!

— Козу? — непонимающе повторил Толстяк.

— «Скотина», это про кого было?

— Про Билли, само собой. Первая скотина здешней помойной ямы. А видел бы ты его подручных, — принялся разглагольствовать гобл, — один другого гаже. Отборнейшие ублюдки…

— Толстяк, — перебил я гобла, — ну-ка, напомни, при каких обстоятельствах мы с тобой встретились?

— Ы-ы-х, я ж не говорю, что пять минут назад спустился из вашего Рая, — ничуть не смутился гоблин. — Но до Билли Шарго с его сворой Кривоклыку было далеко…

В последнее я вполне был готов поверить. Как и в то, что нелестные речи о мистере Шарго — совсем не лучший способ мирно просуществовать в этом городишке хоть пару дней. Гоблин-то по жизни двинутый, а сейчас еще и на голову стукнутый, мне же лишние проблемы ни к чему — хватает и тех, что уже имеются.

— Толстяк.

— Чего?

— Мне тоже нужно немного твоего молчания.

* * *

В тюфяке не было клопов. Этот простой факт сразу поднял мое мнение о мистере Хавчике и его заведении на добрых пять пунктов. Ни клопов, ни блох, ни москитов — в комнате явно поработал хороший маг-диз… дизин… короче, здесь стояло хорошее заклятье от насекомых.

К сожалению, на гоблинов оно не действовало.

— Мне нужны свечи.

— Зачем?

Клянусь, я был уверен, что ни один из возможных ответов гоблина не заставит меня удивиться. Но я, в который уж раз, недооценил Толстяка.

— Для моего шедевра.

— Че-е-его?!

— По ночам ко мне обычно приходит муза, — пояснил гобл.

— Так, — начал я, — про девку никакого разговора не было.

Толстяк тяжело вздохнул.

— Муза это не девка, — сообщил он. — Вернее, девка, но бестелесная. Вдохновение дарит и все такое. Проще говоря, по ночам я люблю малевать.

Свались мне сейчас на голову стропило — и то навряд ли я был бы ошарашен сильнее.

— А?!

— Рисовать, картинки делать. Эй, ты только не говори, что в жизни картинок не видел.

— Видел, — кивнул я, — но готов спорить на, на… на всё, что у меня есть — ни одна из них не была нарисована гоблином!

— Знаешь, — после недолгого молчания сказал Толстяк. — Будь у тебя барахлишка на тыщу-другую, я бы тебя сейчас раздел.

Теперь уже наступила моя очередь молчать. Картина, значит… маслом… или там, гравюра… произведение искусства, проще говоря. И гоблин — зеленый, клыкастый, вонючий… впрочем, к запаху данного конкретного гобла я то ли уже привык, то ли что.

По отдельности гоблин и картина вполне существовали. Но вот совместить их моей голове не удавалось.

— Ты хочешь сказать, — пробормотал я, — что гоблины умеют рисовать?

— Умеют-умеют, — заверил меня Толстяк. — Не все, канечшна, — подумав, с явным оттенком превосходства добавил он, — но некоторые, наиболее выдающиеся представители нашего народа.

— Выдающиеся чем, пузом?

— Между прочим, — гобл обиженно выпятил губу, из-за чего стал выглядеть вдвое страшнее, — я потомственный художник. Моему дедуле даже Пещеру Славы доверили размалевать! Эх, — мечтательно закатив глаза, вздохнул Толстяк, — видел бы ты, как мастерски дедуля изобразил нашу победу над орками Сухой Долины. Придешь, бывало, в пещеру, глянешь — а рука уже к дубине так и тянется, врезать по их гадским рожам! А орнамент! Лучше дедули орнамент из черепов никто выложить не мог!

— Да, — с сарказмом произнес я, — верю, это был великий мастер.

— А то! Когда его бизон затоптал, на Прощальное Пиршество со всей округи сбегались — палец там выклянчить или хоть косточку пососать.

Мне уже рассказывали про гоблинское отношение к собственным покойникам. Но все-таки одно дело — когда слушаешь байки старого пьянчуги в станционном баре, и совсем другое — когда примерно те же бытовые подробности жизни гоблов излагает самый натуральный гоблин. А вокруг — городок на пару дюжин домишек и стена с парой сонных часовых, сразу за которой начинаются владения этих самых гоблинов, орков и прочей нелюди.

— Это была отличная история на ночь, Толстяк, — мрачно сказал я. — Лучше просто не бывает.

— История? — удивился гоблин. — Ты о чем?

— Про то, как жрали твоего деда.

— А-а… не, это не история. Вот когда Аагрых попался воинам Койена… мы как раз враждовали с ними…

— Толстяк!

— Я ж только начал…

Хоть я и новичок в Пограничье, но здешнюю первую заповедь уже успел кое-как затвердить — и поэтому далеко тянуться за револьвером не потребовалось.

— Или ты отложишь эту историю до утра… — я взвел курок, — рождественского… или я решу, что три доллара больше сорока пяти.

— Ты не выстрелишь, — неуверенно сказал гоблин.

В миле от нашего городка жил одноногий ветеран, мистер Хекмен. Потерял он от картечи джонни-ребов не только ногу, но и часть горла, так что смеялся он довольно редко, а уж понять, что он именно смеется, могли только его хорошие знакомые. Я потратил довольно много времени, пытаясь научиться копировать издаваемые им звуки — а сейчас это умение пригодилось.

— Г-г-г-ы-ы-ы-ц-ц-ц. Кривоклык, наверно, тоже так считал?

Толстяк задумался, нервно теребя бахрому куртки.

— Может, другую историю, а?

— Может, здешний скорняк согласится взять шкуру гоблина хоть за двадцать центов, а?

— В этой дыре скорняка не водится.

— А некромант, которому для гримуаров нужен переплет поновее? — я улыбнулся. — Толстяк, или ты дашь мне спокойно заснуть…

— Да дрыхни ты хоть до завтрашнего полудня, — неожиданно весело произнес гоблин. — Валяй-валяйся.

Гобл подпрыгнул — доски пола скрипнули, но выдержали — и, что-то бормоча себе под нос, направился к двери.

— Ты куда?

— За свечами.

Дверь захлопнулась.

Я прислушался. Зря — о маршруте гоблина мог узнать любой желающий и нежелающий, кроме стопроцентно глухих. Вот он дошел, вернее, доскакал до конца коридора, ссыпался по лестнице… с грохотом врезался во что-то тяжелое и металлическое — судя по раздавшимся сразу вслед за столкновением проклятьям, это был гном.

Из их перебранки я наверняка мог узнать множество новых для себя слов — но не хотел этого, причем категорически. Мне хотелось только спать.

Осторожно спустив курок, я сунул револьвер обратно под подушку. Затем вытащил, пристроил сбоку от тюфяка, на освободившееся же под подушкой место спрятал голову и как можно плотнее заткнул уши.

Не помогло.

— Ты не мог бы хлопать дверью чуть поти… — тут я увидел, что именно сжимает довольный гобл в лапе и заорал: — Какого дьявола?!

— Ы-ы-ы?!

— Это же гномские «вечные» свечи!

Мы их покупали раз в год, для рождественской ёлки. И то — если огарок, по мнению папули, оставался достаточно большой, то свечу припрятывали до следующего сочельника.

— Ну дык…

— ЗАЧЕМ?!

— Дык они ж самые лучшие, — с искренним недоумением отозвался гоблин.

— И самые дорогие! И, тролль на тебя наступи, зачем ты взял ОХАПКУ?!

— Для моего шедевра, — гобл повернулся ко мне спиной и принялся деловито прикреплять свечи к полу… стене… потолку, — нужно хорошее освещение.

Спорить с ним бесполезно, понял я. Или пристрелить, или… я почти решился на «пристрелить», но для этого надо было сначала перевернуться на другой бок, а я уже вполне уютно устроился на этом… и глаза закрываются…

Так я и уснул — в залитой светом комнатушке, под треск свечей, скрежет угля и бормотание свихнувшегося нелюдя.

* * *

Ночью, как и следовало ждать, мне приснился кошмар.

Старый сарай темен, свет лишь кое-где лениво просачивается сквозь щели. Впрочем, со светом и на дворе неладно — осень, тучи, ну и все такое.

Я сижу под самой крышей, верхом на балке, одной рукой пытаясь держаться за поперечный брус, а второй — прижимая к груди ботинки. А шаги приближаются, тяжелое чпок-чпок-чпок по грязи. Вот они уже совсем рядом, дверь со скрипом распахивается и в сарай вместе с порывом ледяного ветра вваливается ОН.

— Чертовы мальчишки…

Со своего места я видел только шляпу мышиного цвета, край пуза и, конечно, волочившийся следом кнут. Длинный кнут. И владел он им отменно. Мы не раз глазели — из-за изгороди, разумеется, — как Сэм Клайв по прозвищу Чеширский Хряк сшибает им головки чертополоха… за пять ярдов.

— Доберусь я до них, ох доберусь… они еще пожалеют… они еще проклянут день и час, когда решились…

Лично я уже давно проклял день и час, когда поддался на подначки рыжего Билла Гровса. Но вряд ли человек внизу был склонен узнавать об этом. Он бродил по сараю, заглядывая во всякие укромные места, его бормотание с каждой минутой звучало все мрачнее — а мои ноги тем временем превращались в ледышки.

Это тянулось долго, целую вечность — пока уставшие пальцы не соскользнули с бруса. Я начал медленно, словно во сне, валиться вниз, прямо на остановившуюся точно подо мной мышастую шляпу Хряка…

…и стукнулся лбом о доски пола.

Как выяснилось, удар хорошим, крепким полом по голове — отличное средство против ночных кошмаров. Дабы избавиться от наваждения окончательно, я повернул голову — уж что-что, а вид ухмыляющегося гоблина запросто перекроет и десяток Хряковых рож.

Гоблина не было. На полу дотлевал огарок последней свечи, а открытое настежь окно — так вот чего у меня так ноги закоченели! — недвусмысленно намекало, каким именно способом меня покинули сорок пять мексиканских долларов… плюс три за клыки. Чертова зеленая скотина!

Бормоча проклятья по адресу собственной мягкосердечности, я запер окно и упал обратно в кровать, искренне надеясь, что на этот раз ко мне в сон явится кто-то получше Чеширского Хряка. Например, Молли Эшвуд… впрочем, после Хряка я был согласен даже на рыжую корову ее тетки, которую мне как-то пришлось пасти целых полторы недели… хотя по совести, тот старый горшок и трех дней не стоил.

Молли, конечно же, мне так и не приснилась, но и кошмар — тоже. До утра.

— А, проснулся, — поприветствовал меня знакомый голос. — Ну глянь, зацени работу. Всю ночь рисовал! По мне, получилось знатно!

Кое-как приоткрыв левый глаз, я повернул голову… и застыл, распахнув рот и глаза на максимально возможную величину.

Это были эльфийка и единорог. Гоблин не поскупился на уголь — он рисовал в натуральную величину. И в остальном его творение тоже было натурально донельзя. То есть, понятное дело, единорогам одежда не положена, но…

— А-а-а п-п-почему она т-такая… п-п-п…

— Прекрасная?

— П-п-п…

— Прелестная?

— П-п-п-неодетая!

— Одежда помешала бы ей насладиться процессом! — заявил гоблин. — Но из виду я ничего не упустил. Смотри, вон лоскут на кустике… вон обрывок рукава… а лежит она на остатках юбки.

На самом деле Толстяк сказал не «процесс». Он употребил совсем другое слово, при этом еще и жестами его, гм, подкрепил. Конечно, я — не юная монашка, как и отчего появляются жеребята, знаю не понаслышке. Но…

— Да ты краснее помидора! — удивленно произнес Толстяк. — Эй, а ну, отвернись, нечего дышать в мою сторону! Мало ли какую заразу можно подх… Задница Сидящего! Ты чего, девственник?!

— Вот еще! — буркнул я, краснея еще больше.

— Промежду прочим! — с невинным, насколько это вообще возможно для гобла, видом произнес Толстяк, — ходят слухи, что близ горы Пьяного Шамана видели единорога.

— И кто его видел? Лично пьяный шаман?

— Ну, не скажу, что все свидетели были трезвы, как проповедник, — заюлил гобл, — но, эй-парень, подумай — с чего вдруг добропорядочному орку или троллю даже после трех-пяти… десяти кувшинов текилы видеть единорога? Этой твари в наших краях от Сотворения не водилось!

— Вот именно!

— А знаешь, почем нынче идет рог единорога? — заговорщицки прошептал Толстяк. — Шестнадцать долларов за унцию. А? Это тебе не с лотком горбатиться…

— Гобл безмозглый, да подумай же наконец! Если твои приятели никогда не видели единорогов, то с какой луны на них свалилось знание, что им привиделся именно этот зверь?! А?! Ты сам-то сумеешь отличить единорога от верблюда?

— Верблюда я уже как-то жрал! — с деланым равнодушием сообщил Толстяк. — Спасибо федеральной армии за доставку.[2] Деликатес из него, правда, вышел неважный, мясо почти все уварилось, да и на вкус оно было так себе. Зато жир из горба… м-м-м, когти оближешь!

Я медленно подошел к окну. Распахнул его, впуская в комнату свежий… ну, относительно свежий воздух. Выглянул наружу и с удивлением обнаружил, что городок выглядит почти как вчера.

— Ты чего?

— Проверяю, не перенеслись ли мы за ночь в Африку, — объяснил я.

— Это страна, откуда вы черномазых возили? — уточнил гоблин. — У нас в племени как-то завелся один…

— Завелся?!

— Ну, мы сожрали его белого массу и пятерых слуг, а этот старикан был такой дряхлый и костлявый, что и дров на него было жалко. Решили оставить его на завтра, на ужин, а вышло так, что поймали бизона, потом орки Р-рыгара…

На улице грохнул выстрел. Я сунулся к окну, но краем глаза засек, что гобл падает на пол, и последовал его примеру — очень вовремя, потому что в следующий миг выстрелы слились в одну сплошную трескотню. Прямо под окнами раздался дикий нечеловеческий визг — судя по громкости, подстрелили лошадь или троллиху. Затем пальба начала смещаться вдоль улицы, постепенно снижая интенсивность, и закончила глухим «бабах!» динамита где-то в районе городских ворот.

— Так вот… — гобл по-прежнему лежал на полу, и я решил последовать примеру старожила — кто знает, как здесь обстоит дело со вторыми раундами?

— …негр этот, бывало, часами сидел и нес всякую муть про свою родину за Большой Соленой Водой. И знаешь, эй-парень, послушав его, лично я понял, что наши Запретные Земли — далеко не самое паскудное на этом свете местечко.

— Это поправимо, — заметил я. — Причем я даже знаю, кем именно.

— Ну до вас, людей, — Толстяк приподнял голову, прислушиваясь, — нам…

На улице вновь грохнул выстрел. Я покрепче вжался в пол, но на этот раз продолжения не последовало.

— …далеко, — как ни в чем не бывало закончил фразу гоблин. — Не, полежи еще… последний бах — это была пушка Билли Шарго.

— И-и?

— Пальба — это банда Билли перестреливалась с кем-то пришлым, — охотно пояснил гоблин. — Стволы незнакомые, судя по резковатой пальбе — гномские, и патронов эти гости не жалели. Прорвались к воротам, снесли… понятное дело, Билли был расстроен, причем настолько, что пристрелил кого-то из своих.

— А с чего ты взял, что шериф убил своего, а не пришлого?

— Чужака Шарго бы непременно повесил. — Гобл провел большим пальцем по шее. — Такая у него привычка, у нашего Билли-боя. Не-е, зуб против скальпа, Билли Шарго сейчас в очень дурном настроении… запросто может начать палить в окна и дураков, что не вовремя из них высунутся.

Милые манеры у здешнего шерифа, подумал я, ничего не скажешь. И вообще с каждой секундой Погребальнец нравился мне все меньше.

— Вчера ты промолчал…

— Ы-ы?!

— Ты сказал, что в этом городишке только два развлечения: выпивка и девки.

— Ну да. Раньше-то, говорят, было веселее — раз в месяц горожане собирали суд Линча, вешали кого-нибудь… все, понятное дело, с выпивкой, музыкой, танцами. А с Билли-боем, — сказал гоблин, поднимаясь на лапы, — не разгуляешься. Он обстряпывает быстро и просто: накинул петлю, дал кобыле пинка и готово! Слушай… — не меняя тона, поспешно добавил Толстяк: — Пошли завтракать!

— Пошли?! Нет уж, мистер гобл, это я пойду завтракать! А ты… ты…

— Да не кипятись ты так, эй-парень, — фыркнул гоблин. — Мне ж не жалко, я могу и пообедать.

* * *

Гоблин слинял очень вовремя. Клянусь, просиди он рядом еще полминуты — и я бы позабыл даже про сорок пять мексиканских долларов. Потому что когда ты пытаешься есть свиную грудинку, а нелюдь рядом с тобой то и дело чавкает: «поймали мы как-то двух миссионеров»… или — «в том форте был один капрал, до чего вкусный…» — тут уж рука сама по себе тянется к револьверу.

К счастью — своему — гобл сожрал доставшуюся ему порцию быстро. И сразу же куда-то пропал, оставив меня терзать ножом злополучную грудинку, бормоча при этом: «Это свинина, это обычная свинина, ну разве ты сам не видишь… МАК, черт возьми, это ведь свинина?!»

Хавчик материализовался около стола минутой позже. Одет он был менее устрашающе, чем вчера, — белая рубашка, черный жилет — и вообще был сегодня больше похож на банковского клерка, чем на хозяина салуна в Пограничье. Образ нарушал разве что здоровенный тесак в правой руке.

— Проблема?

— Э-э… ну-у…

Гном не стал дожидаться от меня связной речи. Он быстро взмахнул тесаком, отрубил очень тонкий, почти прозрачный ломтик грудинки, понюхал его, а затем положил в рот и принялся тщательно жевать.

— Похоже на свинину, — сообщил он, закончив работать челюстями. — На кухне с утра имелось двадцать фунтов свиного мяса и пятнадцать фунтов копченого аллигатора. Аллигатор по вкусу напоминает курятину. Выводы? — резко спросил Мак, буравя меня из-под очков.

— Сэр, это свинина, сэр! — стараясь не глядеть на тесак, отрапортовал я. Черт… до ближайшего приличного водоема три дня и то — поездом. Откуда тут взяться аллигаторам?

— И я так думаю, — согласно кивнул гном.

Я радостно улыбнулся. Приятно угадывать мысли существа, способного в мгновение ока сделать из тебя фарш.

— Что-нибудь еще, мистер Ханко?

— Нет, спасибо.

Гном вернулся за стойку. Я тоскливо уставился на грудинку. Мясо в ответ злорадно уставилось на меня. Сложно сказать, кто из нас был более несимпатичен друг другу… наверное, все же я — ему. Ну ладно.

Проще всего, конечно, было бы тайком сунуть это мясо в карман и выбросить около первой же помойки. Конечно, останутся пятна, но жир отстирывается куда проще, чем кровь, а гномы, если верить слухам, очень болезненно переносят намеки на плохое качество их стряпни. Да, это был самый простой путь — для какого-нибудь мистера янки с побережья. Но я пока еще не успел обзавестись привычкой выбрасывать хорошую еду — пусть даже вид её вызывает приступ тошноты.

Кое-как откромсав ломтик чуть потолще отрезанного гномом, я зажмурился, нашел вилкой рот и…

— Можно я тут присяду?

Сначала я выронил вилку. Затем нырнул под стол, открыл глаза и увидел ноги. Точнее, ступни, обутые в пропыленные сапоги — с квадратным носком, толстой подошвой и невиданной мной доселе чешуйчатой кожей. Выше сапог начинался подол платья.

— Так можно мне сесть?

— М-м-м, да, конечно, м-м-мисс, — я решил остановиться на этом варианте, поскольку ноги таинственной незнакомки в своей видимой части выглядели стройными, а голос — юным.

— Спасибо.

Подобрав чертову вилку, я незаметно стряхнул мясо под соседний стол, и лишь затем выпрямился.

— Приятного аппетита.

— С-спасибо.

Сначала я увидел её волосы. Не то чтобы их было слишком уж много или они были уложены какой-нибудь хитро закрученной укладкой. Просто до сегодняшнего дня мне довелось видеть множество вариантов рыжего, но вот столь чистый красный цвет я лицезрел впервые.

Потом — спустя полминуты или больше — до меня дошло, что пялиться в упор, наверное, не совсем вежливо, и я с трудом перевел взгляд чуть ниже.

Что ж… это действительно была мисс — девушка как раз стянула перчатки, так что я без труда смог убедиться в отсутствии колец на её тонких пальчиках. Впрочем, вышивка на безрукавке с лихвой компенсировала эту нехватку дамских украшений — серебряное шитье в мексиканском стиле шло так плотно, что местами под ним и основа не проглядывала — даже меховая оторочка была забрана тонкой серебряной сеткой. Очень красиво, столь же полезно — повстречайся девушке голодный оборотень или вампир, им пришлось бы уговаривать её раздеться — и наверняка очень-очень дорого.

Дальше в списке значилось платье — шерсть и кожа, насколько я мог разглядеть, — вышивка на нем была исполнена скорее в манере лесных орков. Числится за ними склонность к ярким краскам, так чтобы орнамент получался даже не кричащим, а орущим. И опять — если нити рисунков выглядят яркими сквозь дорожную пыль, значит, нитки эти не простые, а крашенные новомодными гномскими алхимическими красителями… тоже совсем недешевыми.

Завершали же список шляпа и черные противосолнечные очки.

На взгляд юнца из провинции, это была шикарная упаковка для первоклассного товара. И слишком хороша для такой дыры, как Погребальнец.

— Слышала, вы ищете работу.

Я как раз решил продемонстрировать силу воли путем доедания грудинки — зря, как оказалось. Пытаться соображать с набитым ртом было еще сложнее, чем говорить.

— Ну-у… кхм…

По правде говоря, работу я искать собирался — до того, как на меня свалилась куча трофеев. С другой стороны, деньгам свойственно заканчиваться, и быстро, а моему бюджету предстояла здоровенная дыра… с новую лошадь размером.

— …скорее да, чем нет, мисс…

— Лисса.

— Алиса?

— Нет, Лисса, без «а», но с двумя «с». Так меня зовут. Лисса Вей.

— Кейн Ханко, — в свою очередь представился я и спросил. — А что за работа?

— Я ищу своего брата… — начала девушка.

Вопль я удержал чудом.

— Э-э… мисс Вей, вообще-то про брата — это была моя реплика.

— Не понимаю, о чем вы, мистер Ханко, — с легким удивлением произнесла девушка. — Я и в самом деле ищу своего двоюродного брата Лина.

О как!

Будь я умником из какого-нибудь колледжа, то наверняка бы сейчас выкроил часок-другой, чтобы прикинуть: а какова вероятность встречи двух людей со столь схожими целями в дыре наподобие здесь? За мной же колледжей с универами не числилось, но кости, покер и другие благородные игры в мое образование входили наравне со списком основных шулерских приемчиков — спасибо Пэту Малони и его колоде. Вот и сейчас я вполне явственно расслышал тук-тук-тук-перестук… мысленно поглядел на три выпавшие шестерки… ну и решил, что так — не бывает!

Тем временем в руках у мисс Вей появилась небольшая сумочка.

— Вот, посмотрите…

Я механически взял протянутый девушкой небольшой прямоугольник и секунд пять тупо вглядывался в серую бумажную гладь, на которой не было ровным счетом ничего, кроме троицы мелких клякс в левом верхнем углу. Затем до меня дошло, что у плоских предметов обычно две стороны.

На обратной стороне наличествовал рисунок тушью, а точнее — портрет молодого паренька, моих лет или чуть старше. Насчет паренька, впрочем, я не был уверен — волосы до плеч и узел на макушке оставляли место для вариантов.

Что-то в нём было странное, в этом рисунке. Что-то… но сегодняшнее утро явно не благоволило к людям по имени Кейн. Я сидел, смотрел и чем дальше, тем больше чувствовал себя тупой свиньей. Что-то… рубашка? Ну, воротник непривычного покроя… нет, не то. Плащ? Не, плащ как плащ. Непонятная палка, торчащая из-за плеча парня? Нет, не то…

От отчаяния мне захотелось постучаться лбом о столешницу. Дурацкое чувство… знаешь, что разгадка у тебя прямо перед глазами, но не видишь её, что называется, «в упор!».

На всякий случай я даже потер большим пальцем костяную рамку. Тяжело вздохнул, протянул портрет обратно — и стоило мне вновь увидеть лицо мисс Вей, как злосчастная разгадка сама слетела с моего языка!

— Да вы же чертовы китайцы!