Безбашнев

Господина Безбашнева мучил повторяющийся кошмар.

На него во сне надвигалось громадное чудовище о двух головах, которое опасно шипело, рычало, искрило, плевалось и производило жуткий металлический скрежет. В головах чудовища господин Безбашнев то периодически узнавал неведомую химеру, одна голова которой напоминала льва, а другая – знакомого с детства Змея Горыныча, то вдруг обнаруживал знакомые черты своих младших партнеров Бейбаклушкиных.

Чудовище наводило невероятный первобытный ужас на президента корпорации Безбашнева, особенно тогда, когда начинало говорить. Одна голова, сияя румянцем на драконьих щеках, призывала покончить с рутиной и изобрести новый способ замеса. Другая, сверкая золотой оправой очков, шипела об исключительных заслугах и уникальности продукта, оставившего далеко позади известных ей одной конкурентов.

Голова, похожая на младшего партнера Бейбаклушкина, начинала азартно изрыгать пламя из своей огнедышащей пасти, а та, что принадлежала его дражайшей супруге и младшему партнеру Бейбаклушкиной, страшно скрежетала, в результате чего на господина Безбашнева сыпались кипы платежек „на подпись“. Президент задыхался, затыкал уши и прятал руки, к тому же ему было очень жарко от раздуваемого пламени. А чудовище наступало, увеличивалось в размерах и скрежетало и грохотало еще пуще. Когда оно заслоняло собой дневной свет, господин Безбашнев начинал просить пощады. Но, как это бывает во сне, ни одного звука не вырывалось из его опаленного горла. И двигаться он тоже не мог, несмотря на прилагаемые усилия. Он пытался установить с чудовищем мысленный контакт и посредством телепатии внушить ему (или им) заверения в своем лояльном отношении и способности к развитию. Но чудовище, единожды извлеченное из-под раскопок доисторического гаража, очевидно, так и не освоило способности к чтению мыслей и не реагировало на эти уверения.

Тогда господин Безбашнев начинал призывать на помощь внешние силы, и тут его сновидение обретало совсем уж неуправляемые черты. Начиная с этого поворота сюжета страх президента нарастал и поедал его до костей, не в пример чудовищу о двух головах.

На призывы господина Безбашнева непременно являлась звеньевая (так он ее мысленно окрестил) в красном пионерском галстуке. Зычным голосом произнося речевку и стуча в небольшой барабан, она призывала господина Безбашнева строиться и равняться. Странно, но этот небольшой барабан производил столько шума, что грохот затмевал даже скрежет и рыки чудовища. Еще более странным был тот факт, что чудовище, завидев звеньевую, начинало декламировать речевки и строилось, таская за ней правофланговое знамя. У господина Безбашнева лопались перепонки, сводило челюсти и слезились глаза. В один миг он покрывался во сне липким потом, потому что не знал ни одной речевки и никогда не строился под правофланговым знаменем, тем более господин Безбашнев не умел ходить строем. Понимая, что час расплаты близок, он молился только об одном – чтобы звеньевая никогда не узнала его главный секрет, иначе наказания страшнее не придумает ни один из самых кровожадных конкурентов.

Бывало, что в этот тягостный момент он просыпался, стуча зубами от ужаса и обливаясь потом. Постепенно приходя в себя, он поздравлял себя с маленькой победой: „Не узнала – пронесло на этот раз!“

Но бывало, что „ужастик“ не выпускал его из своих объятий. Тогда, обуреваемый жуткими подозрениями и страшась близкой расплаты, господин Безбашнев проклинал себя за малодушие и короткую память. Он убеждался в том, что быть раздавленным чудовищем о двух головах – совсем не больно; стоило чуть-чуть потерпеть и подписать хотя бы одну бумажку, как монстр отступал, кивая обеими головами, опаляя раздавленного президента пламенем и умиротворенно скрежеща про уникальность продукта. Опять же, чудовище не давило и не поедало его до конца ни в одном сне. Бывало пару раз ощущение, что чешуйчатые лапы Бейбаклушкиных разбирали господина Безбашнева по косточкам и он обретал бестелесное существование. Однако это ощущение быстро проходило уже в следующем сне, когда он оказывался целым и невредимым.

Но построение со звеньевой – другое дело! Господин Безбашнев всеми пятью или шестью органами чувств (он мог бы поклясться, что с момента начала речевок и барабанной дроби у него просыпались еще пятнадцать чувств) неизбежно ощущал одно – это конец. Звеньевая тем временем наступала и очень зорко следила за непостроенным господином Безбашневым. А этот урод о двух головах еще и подначивал, знаменем правофланговым махал прямо перед носом, выдержки зачитывал из прошлогоднего Ленинского зачета.

Господин Безбашнев хорошо понимал, чем все это закончится. И от этого тоскливого понимания его ужас переставал быть острым и паническим, а становился каким-то смиренным и отчаянным. Ему уже не хотелось сопротивляться и призывать другие внешние силы – появлялось желание тихо и бесследно исчезнуть. Исчезнуть так, чтобы эта прозорливая звеньевая ни за что бы его не отыскала и не применила бы самое страшное свое наказание – вызов на совет дружины.

Он вынесет все: упреки за несданную макулатуру, претензии за не переведенную тимуровской бригадой через дорогу бабушку, отставание по командным показателям в шефстве над бандой борзых октябрят, выговор за фарцовку в неположенных местах и спекуляцию презервативами, неуспеваемость по предмету „Этика и психология семейной жизни“.

Он не вынесет одного – если звеньевая выпытает на совете дружины его главный секрет. Он не сможет ее обмануть и придумать спасительную ложь. Ему самому этот секрет казался страшным наказанием – он никогда не был пионером.