Взаимоотношения с Сасанидами

(Аммиан Марцеллин, «Деяния», XVII, 5)

Аммиан Марцеллин родился в Антиохии в 330 г. Юность его прошла в военных походах, он участвовал в осаде столицы Персии Ктесифона при императоре Юлиане Отступнике (363 г.). Последующие годы своей жизни (Аммиан умер около 400 г.) он жил в Риме. Там были написаны его «Деяния». По замыслу автора, они охватывают события с 96 г. до 378 г., т.е. со времени правления императора Нервы до смерти Валента. Из 31 книги этого труда до нас дошли последние 18, в которых описываются события, современником которых был сам Аммиан Марцеллин. Это придает особую ценность его свидетельствам. Особое внимание уделяет автор военной истории, в значительной мере подражая Тациту. Интересна и характеристика общественного строя различных племен, которую мы находим у Аммиана Марцеллина.

В консульство Дациана и Цереалия в Галлии проявлялось в распоряжениях властей заботливое внимание к интересам населения, и страх перед недавними событиями сдерживал нападения варваров. В это время царь персидский, все еще находившийся на границе своего царства с самыми отдаленными народами, собирался уже вернуться домой, заключить союзный договор с хионитами и геланами, племенами, отличавшимися особой воинственностью. Тут он получил письмо Тамсапора, извещавшего его о том, что римский император просит о мире. Полагая, что такие действия предпринимаются только из-за ослабления государства, Сапор, возгордясь больше прежнего, заявил, что он соглашается на мир, но условия предложил тяжелые. Он отправил послом к Констанцию некоего Нарсея с дарами и письмом, которое было написано со свойственным ему высокомерием. Содержание письма было, по моим сведениям, таково:

«Я, царь царей Сапор, сопричастник звезд, брат Солнца и Луш, шлю Констанцию-цезарю, моему брату, привет.

Радуюсь и вполне одобряю, что ты вернулся наконец на правильный путь и прислушался к неподкупному голосу справедливости, изведав на деле, какие несчастья приносит иногда упорное стремление завладеть чужим. Так как язык истины должен быть ничем не связан и свободен и так как людям высокого положения подобает, чтобы их слова соответствовали вполне их мыслям, то я в немногих словах выскажу свое решение, напоминая, что я имел не раз случай излагать то, что намерен сказать теперь. О том, что мои предки

владели до реки Стримона и границ Македонии, свидетельствуют наши летописи. Требовать прежних границ по-добает мне, так как я – никто не сочтет высокомерным мое заявление – превосхожу древних царей блеском и множеством выдающихся подвигов. На сердце у меня прежде всего чувство правды; держась его, я никогда ничего не сделал такого, в чем бы приходилось каяться. Я должен поэтому воротить назад себе Армению и Месопотамию, которые были коварно отняты у моего деда... Если ты хочешь послушать моего разумного совета, откажись от небольшой области, являющейся вечным предметом борьбы и кровавого спора, чтобы спокойно править остальным царством... Во всяком случае я тебе заявляю: если это мое посольство вернется без всякого результата, то по окончании времени зимнего отдыха я поспешу с возможной быстротой выступить

против тебя со всеми своими силами и черпаю надежду на успех в уверенности в своем счастии и в сознании справедливости предлагаемых мною условий».

В течение долгого времени письмо это обсуждалось, а затем был составлен ответ с благородной гордостью и полной осмотрительностью.

«Я, Победитель на суше и на море, Констанций, Август вовеки, шлю привет моему брату царю Сапору.

Приветствую твое благополучие, как будущий твой, если захочешь, друг; но твою жадность, никогда не убывающую и все ширящуюся, жестоко порицаю. Ты требуешь Месопотамию как свою собственность, а также и Армению и советуешь отнять от живого тела некоторые его части, чтобы тем обеспечить его благополучие на последующее время. Этот совет лучше сразу отклонить, чем поддерживать его согласием в какой-либо форме. Узнай поэтому истину без всякой хитрой притаенности, в прозрачной ее чистоте, истину, которую нельзя запугать никакими пустыми угрозами. Мой префект претория, полагая, что он предпринимает дело, направленное к общему благополучию, завел без моего ведома с твоим полководцем через каких-то людей низкого состояния речи о мире. Я не отказываюсь и не отвергаю мира, только бы он был почетный и благородный, и ни в каком отношении не ронял ни моей чести, ни моего величия. В ту пору, когда волны зависти, не раз воздымавшиеся на меня, умиротворены целым рядом моих подвигов, когда по уничтожении тиранов весь римский мир повинуется мне, нелепо и бессмысленно было бы отрекаться от того, что я долго сохранял нерушимым, когда еще правил только в восточных областях. Так пусть же прекратятся запугивания, с которыми подступают к нам по обычаю. Ведь не может быть сомнения в том, что иной раз мы не из трусости, а по чувству самообладания вели скорее оборонительную, чем наступательную войну. А когда нас задевают, то мы отстаиваем наше достояние с мужественным воодушевлением доброго дела. По опыту и из истории мы знаем, что лишь изредка в некоторых битвах колебалось римское дело, но конечный исход войн никогда не оказывался в ущерб для римлян».

Посольство ничего не добилось и было отпущено, – да и нельзя было ничего больше ответить на наглые требования царя, – а через несколько дней вслед за посольством Сапора уехали комит Проспер трибун и нотарий Спектат, а также, по совету Музониана философ Евстафий, имевший репутацию мастера убеждать. Они везли письмо императора и подарки. На них было возложено поручение задержать всеми способами военные приготовления Сапора, чтобы укрепить по возможности обороноспособность северных провинций.