Размышления над провалом

Десять лет спустя, анализируя причины разгрома оппозиции, Троцкий объяснял его «победой сталинской бюрократии над массами». Подобное объяснение не выдерживает проверки фактами: «массы» были на стороне оппозиции в 1926 — 1927 гг. не в большей степени, чем у власти в начале 20-х годов, то есть до «победы сталинской бюрократии». На самом деле в структуре партии (по определению, данному ей на Х съезде), где меньшинство обязано было подчиняться большинству, чтобы избежать обвинения в фракционности, смена направлений являлась делом случая. Она зависела от изменений в составе партии; условий, в которых велись политические споры в первичных организациях, и от того, кому принадлежали рычаги управления и структуры власти внутри партии. В 20-е годы все эти три фактора были против оппозиции и играли гораздо более важную роль, чем тактические просчеты различных деятелей оппозиции.

Через десять лет после Октябрьской революции в партии насчитывалось 1 млн. 300 тыс. членов и кандидатов. Число «старых» большевиков постоянно сокращалось (в 1927 г. осталось всего 8 тыс. человек, вступивших в партию до октября 1917 г.). Одновременно с этим шел процесс «плебеизации» и окрестьянивания партии. «Плебеизация» — не то же, что «опролетаривание». Несмотря на массовые кампании по привлечению рабочих в партию («ленинский призыв» 1924 г., «октябрьский набор» 1927 г.), только треть коммунистов составляли рабочие. 60% членов партии занимались чаще всего неквалифицированным, но не физическим трудом в гигантском государственном бюрократическом аппарате. Так же как и в начале 1920-х годов, вступление в партию было основным способом подняться по социальной лестнице. Вот некоторые параметры набирающей силу развивающейся партии: большой процент молодежи (85% коммунистов моложе 40 лет), недостаток политического опыта (лишь 2% секретарей парторганизаций вступили в партию до революции), низкий образовательный уровень (только 1% окончил высшие учебные заведения). Низкий политический уровень — подавляющее большинство членов партии в отличие от «старых» большевиков никогда не читало классиков марксизма (в лучшем случае они знакомились с популярными теоретическими работами вроде «Азбуки коммунизма» Бухарина или «Основ ленинизма» Сталина) — значительно облегчал идеологическую обработку первичных организаций райкомами и обкомами.

Стенограммы обычных партсобраний, сохранившиеся в Смоленском партархиве, говорят о том, что в 20-е годы рядовой коммунист не имел никакого представления о сути идеологических разногласий в партии. Отклики споров, сотрясающих руководящие круги, доходили до партячеек в искаженном, намеренно упрощенном виде, через двойной фильтр курсов политграмоты и присланных сверху «инструкторов». Так, судя по стенограммам, спор между Сталиным и Троцким сводился к тому, что первый хотел строить социализм в СССР, а второй не хотел. Когда в 1930 г. секретаря партячейки попросили дать определение «правой позиции» Бухарина, он дал следующий ответ, удивительный по своему невежеству и наивности: «Правый уклонизм — это уклон вправо, левый уклонизм — это уклон влево, а сама партия прокладывает дорогу между ними». Сила сталинской позиции была в идентифицировании ее с «центризмом», исходившим от ЦК, крайней простоте и невероятном схематизме, что делало ее доступной большинству непросвещенных партийцев. Любой политический спор сводился к борьбе «генеральной линии» центра, рупором которой был ЦК, с разными уклонами. Коммунистам постоянно напоминали об угрозе капиталистического окружения и, следовательно, об опасности для советской власти любого конфликта в руководстве партии, вызванного политическими спорами. Партии следовало сплотиться вокруг «генеральной линии», которая определялась не в результате дискуссий, а Центральным Комитетом, единственным гарантом единства партии. Чтобы сохранить его, партия должна была быть не местом дебатов, а полем действия. Если нет инструкций — возникает «анархия» и «дискуссии». Термин «дискуссия» приобретал все более уничижительную окраску, во-первых, как противопоставление конструктивным и конкретным действиям и, во-вторых, в силу той концепции понятия «политическая борьба», которая сложилась у низовых коммунистов. Десять лет большевистской власти не притупили остроты внутреннего и внешнего противостояния, Борьба против внутренних и внешних врагов партии и государства всегда оставалась насущной задачей коммунистов, а политическим спорам отводилось очень незначительное место. Дискуссия всегда «навязывалась», к ней «принуждали» оппозиция и какие-нибудь уклонисты. Рассмотреть какой-либо политический вопрос означало прежде всего навесить ярлык на оппонента (в 30-е годы — на врага). Если спора нельзя было избежать, он тщательно готовился и планировался. Всякое новое направление или изменение линии партии еще до обсуждения в ячейках объяснялось и комментировалось «инструкторами» и «пропагандистами», которые на предварительных собраниях или курсах политграмоты разъясняли, кто прав, кто виноват.

В 20-е годы усилился контроль вышестоящих организаций за низовыми: во время обсуждения важных вопросов на собрании присутствовал представитель райкома с функциями фискала, которому было поручено следить за малейшими отклонениями от «генеральной линии». В особо «трудных» случаях на место присылали инструкторов из Орграспреда, подчиняющихся непосредственно Секретариату. Орграспред был создан в 1924 г. в результате слияния Оргбюро и Учраспреда и превратился в главный отдел Секретариата, на который возлагались обязанности по управлению партийными органами и назначению кадров.

В 1926 г. вышло новое постановление, устанавливающее порядок назначения на тот или иной партийный пост. Кандидаты 1 на 5500 самых важных партийных должностей (общее количество партийных постов составляло 25 тыс.) назначались непосредственно Орграспредом и ЦК. Остальные рекомендовались райкомами и обкомами, имевшими собственную номенклатуру.

Теоретически все ответственные посты считались выборными, но в действительности эти выборы всегда «готовились» инстанцией, которой был подответствен этот пост. Партийные власти попытались составить досье на всех коммунистов. Это досье (не полностью и с большим трудом) было собрано только к концу 30-х годов. В 20-х годах стала набирать силу Центральная контрольная комиссия, во главе которой стояли соратники Сталина: до 1926 г. ее возглавлял Куйбышев, потом Орджоникидзе. По Уставу 1924 г. функции ЦКК и местных контрольных комиссий заключались в последовательной борьбе против всех группировок и фракционных движений внутри партии, систематическом наблюдении за нездоровыми явлениями в области идеологии, чистке идеологически вредных или морально развращенных элементов. Каждый год контрольная комиссия вызывала 4—6% коммунистов по самым разным поводам, в основном за пьянство (25 — 30%), политическую пассивность (25%) — чаще, чем за «активную оппозицию» (5 — 6%), за различные проявления карьеризма, злоупотребления властью, бюрократизм (18 — 20%), неприкрытое воровство (10%), веру в Бога (5 — 6%), принадлежность к социально чуждому классу (2 — 4%). При нэпе контрольные комиссии ограничивались «легкими чистками» (предупреждениями, порицаниями, редко — исключениями: в 1924 — 1927 гг. ежегодно исключался только 1% всех коммунистов), стараясь сохранить более или менее достойный образ партии и наказывая только за самые вопиющие нарушения. Однако с 1927 г. наметились изменения, которые затем привели к большой чистке 1929 г. На этот раз под лозунгом «идеологической монолитности» становилось более суровым отношение к политической оппозиции (тысячи троцкистов были исключены из партии на следующий день после окончания работы XV съезда). Связи между ПТУ и контрольными комиссиями, следящими за малейшими отклонениями в какую-либо сторону, стали более тесными.