Позитивизм в психологии

Слово «позитивизм» перегружено различными философскими и идеологическими смыслами. Поэтому во избежание недоразумений следует уточнить, что представляет собой позитивизм как методология научного познания.

Отличительные признаки этой методологии наиболее четко характеризует финский логик Г. фон Вригт: «Одной из догм позитивизма является методоло­гический монизм, т. е. идея единообразного научного метода независимо от различия областей научного исследования. Вторая догма выражается в том, что точные естественные науки, в частности математическая физика, дают методо­логический идеал или стандарт, по которому измеряют степень развития и совершенства всех других наук, включая гуманитарные. Наконец, третья догма связана с особым пониманием научного объяснения. Научное объяснение является в широком смысле „каузальным". Более точно оно заключается в подведении индивидуальных случаев под гипотетические общие законы природы, включая „природу человека" (Фон Вригдт, 1986, с. 43).

Утверждение в психологии позитивистской исследовательской традиции, глав­ное в которой — построение исследовательской методологии по образцу точных наук, по-видимому, было неизбежным, поскольку слабо развитые научные дисциплины харак­теризуются прежде всего неопределенностью собственных исследовательских стан­дартов (Тулмин, 1984) и всегда заимствуют эти стандарты у более развитых наук (Степин, Кузнецова, 1981). Нет смысла доказывать, что позитивистская исследовательская традиция сыграла в истории психологии плодотворную роль. Вместе с тем она принесла с собой и методологические установки, неприемлемые для изучения человеческой пси­хики.

Одним из основных императивов позитивистской методологии является бессубъектность научного познания. Этот императив имеет корни в исследовательских стандартах точных наук, восходящих к временам Ньютона и Декарта. Карте­зианская традиция, заложившая основы науки Нового Времени, уравнивает объективное с объектным и противопоставляет его субъективному, отождествля­емому с субъектным. Любое привнесение особенностей познающего субъекта в процесс познания рассматривается как нарушающее его объективность. Поэтому познающий субъект должен как бы вынести самого себя за пределы познава­тельного процесса. Характеристики субъекта должны быть «вычтены» из научного знания. Знаменитое кредо Ньютона «Гипотез не измышляю»[76] выражает именно эту установку. Она приобрела наиболее жесткую форму в физике: «В содержании физического знания имеет определенный смысл только то, что непосредственно представляет в опыте тот или иной элемент независимого от человека физического мира, все остальное должно быть устранено из теоретических систем как сугубо субъективное, не имеющее отношения к природе» (Дышлевый, 1981, с. 245). Из физики императив бессубъектного познания проник и в другие науки, в том числе и в науки о человеке.

Как было показано выше, этот императив требует от ученого невозможного. Особенности познающего субъекта неизбежно проявляются в познавательном процессе и в его результате - в научном знании. Некоторые виды знания, такие, как, например, «личное знание» (Полани, 1985), вообще не могут быть отчуждены от субъекта и существуют только в субъективной форме. Но главное - в том, что субъектность познания не нарушает его объективности. Отождествление объективного с объектным и про­тивопоставление его субъектному искажает образ познания. Поэтому современная наука все более определенно отказывается от императива бессубъектности. Однако в малоразвитых дисциплинах этот императив, универсализированный позити­визмом, продолжает играть важную роль.

В методологии психологического исследования императив бессубъектности расщепляется на три составляющие. Во-первых, знание должно быть построено «из объекта», который отграничен от познающего субъекта, выступает для него как другой человек. Во-вторых, это знание должно быть построено «объективными» средствами — основано на наблюдении, применении количественных методов и т. д. В-третьих, все субъективное должно быть удалено не только из содержания, но и из обоснования знания. Не составляет труда показать, что каждое из этих требований не только обедняет возможности психологии, но и по-своему абсурдно.

Вынесение исходной точки познания за пределы познающего субъекта имеет смысл в тех науках, где познаваемый объект действительно находится вне субъекта — в науках о природе. Субъект психологического исследования сам наделен тем, что он познает — человеческой психологией. В этих условиях вынесение познаваемого объекта за пределы познающего субъекта не только лишено смысла, но и напоминает доставание правой рукой левого уха. Наблюдение за другим человеком не свободно от той субъективности, которая свойственна самонаблюдению, однако значительно беднее по своим возможностям. Тем не менее, из двух возможных траекторий познания позитивистская методология выбирает наименее рациональную «обходную» траекторию.

Использование «объективных» методов не обеспечивает объективности даже в точных науках. Факты никогда «не говорят сами за себя». Результаты наблюдений, количественных подсчетов и т. д. обретают смысл только в рамках «жизненного мира» (Heelan, 1972) и концептуальных установок исследователя. Факты не отделимы от их интерпретаций. «Наука вообще не знает „голых" фактов, а те „факты", которые включены в наше познание, уже рассмотрены определенным образом, а следовательно, существенно концептуализированы» (Фейерабенд, 1986, с. 149). На каждом этапе исследовательского процесса субъективные обсто­ятельства - индивидуальные особенности исследователя, его интересы, принад­лежность к определенной школе, приверженность определенной теории и т. д. - вносят свой вклад. Еще большую роль эти обстоятельства играют в науках о человеке. Результаты наблюдений и количественного анализа здесь в значительной мере зависимы от познающего субъекта и не зависимы от познаваемого объекта, образ которого эти методы призваны зафиксировать. Поэтому ни один эмпирический опыт, ни один эксперимент не способны служить критерием достоверности знания. В результате эксперимента исследователь, как правило, видит то, что настроен увидеть, и они подтверждают то, во что он верит. Не случайно все так называемые «критические эксперименты» в психологии, призванные однозначно разрешить спор конкурирующих теорий, всегда подтверждают ту теорию, сторонниками которой осуществляются. Закономерно и то, что неподтвердившиеся гипотезы являются в психологии большой редкостью.

Не обеспечивая независимости от субъекта, «объективные» методы существенно «урезают» объект психологии. Она изучает то, что можно наблюдать и измерять. В результате складывается «дизъюнктивный подход» (Брушлинский, 1984) — изучение обесчеловеченных, искусственно отделенных от личности процессов и феноменов.

Но, пожалуй, больше всего обедняет исследовательскую психологию третья составляющая императива бессубъектности — стремление удалить все субъектив­ное из оснований психологического знания. Психологу предписывается опираться только на «научное» знание, т. е. на то знание, которое он добыл в качестве ученого: извлек из эксперимента, почерпнул из научной литературы и профес­сиональной коммуникации с коллегами и т. д. Обыденный психологический опыт, субъектом которого является любой человек, в том числе и профессио­нальный психолог, рассматривается как «ненаучный», лишающий психологическое знание объективности. Научная психология строго отграничивается от обыденной психологии - от так называемой психологии здравого смысла.

Это отграничение имеет для психологии не только методологический (точнее, когнитивно-методологический), но и социальный смысл. Любая наука предпо­лагает профессионализацию: ее представители должны делать то, что другие люди делать не умеют. В противном случае, если познавательный опыт науки доступен каждому, ей трудно утвердить себя в качестве собственно науки и профессионального вида деятельности. Психология находится в особом положении, поскольку любой человек осуществляет повседневное психологическое познание (себя и других). Доступность психологического познания каждому таит в себе серьезную угрозу статусу научной психологии. В результате ей приходится «поднимать планку» приемлемости знания: задавать такие критерии его научности, соблю­дение которых непрофессионалу недоступно. Высота этой «планки» такова, что и сама научная психология не всегда способна ее преодолеть, а критерии научности знания подчас выступают как профессиональные конвенции, имеющие мало общего с обеспечением его объективности. Однако цель оправдывает средства: отграничение от обыденной психологии поднимает статус научной психологии.

Но повышение статуса дается научной психологии дорогой ценой. Представим себе фантастическую ситуацию — планету, где мыслящими «единицами» были бы не люди, а атомы. Для того чтобы в «социуме», состоящем не из людей, а из атомов, утвердить себя в качестве науки, атомной физике пришлось бы тоже «поднимать планку» — задать такой начальный уровень знания, за пределами которого оказались бы основные физические законы. Тогда все, что осталось «под планкой», включая открытия Бора и Резерфорда, было бы признано нена­учным знанием, удалено из оснований знания научного, и физика оказалась бы в очень сложном положении.

Именно в таком положении вынуждена развиваться научная психология. Обыденное знание, от которого она отказывается, обобщает фундаментальные свойства человеческой психики. Без опоры на эти свойства, зафиксированные в обыденном опыте и известные каждому, объяснение, предсказание и контроль (основные функции науки) человеческого поведения предельно затруднены. В ре­зультате любой тиран, да и просто правитель брежневского типа, опираясь на обыденное знание, значительно успешнее предсказывает и контролирует чело­веческие поступки, чем любой профессиональный психолог. Доступность каждому обыденных психологических обобщений отдаляет это знание от научной психологии. Такие обобщения, как «когда люди испытывают страх, они легче поддаются внешнему воздействию», «когда человек испытывает удовольствие, он лучше относится к окружающим» и т. д., научная психология сочтет тривиальными и не примет в качестве научного знания. Однако любое научное знание начинается с «тривиальностей». Отграничивая себя от психологии здравого смысла, научная психология теряет необходимую точку опоры.