Периферическая область теорий

Периферическую область психологических теорий можно разделить на два компонента: а) собственно теоретический, б) эмпирический. Теоретическая “периферия” включает вспомогательные утверждения теории и систему их аргументации, эмпирическая - подкрепляющий теорию эмпирический или обыденный опыт.

Вспомогательные утверждения теорий в социогуманитарных науках соотносимы с тем, что В. С. Степин, говоря о точных науках, называет “частными теоретическими схемами”, отмечая, что “последние конкретизируют фундаментальную теоретическую схему применительно к ситуациям различных задач и обеспечивают переход от анализа общих характеристик исследуемой реальности и ее фундаментальных законов к рассмотрению отдельных конкретных типов взаимодействия, в которых в специфической форме проявляются указанные законы” (Степин, 2000, с. 126). Однако специфика социогуманитарных дисциплин побуждает к существенной корректировке данного понятия, о необходимости которой пишет тот же автор: “разумеется, применение уже развитых методологических схем в новой области предполагает их корректировку, а часто достаточно радикальное изменение соответственно специфике той или иной научной дисциплины” (там же, с. 305). Вспомогательные утверждения теорий в гуманитарных науках отличаются от частных теоретических схем точных наук прежде всего своей аморфностью и недостаточной упорядоченностью, которые, во-первых, не позволяют говорить об этом малоупорядоченном множестве общих утверждений как о четких схемах (а, стало быть, диктуют необходимость корректировки соответствующего понятия), во-вторых, делают их вычленение еще более сложным, чем вычленение базовых утверждений. Кроме того, в социогуманитарных дисциплинах вспомогательные утверждения теорий связаны с их базовыми утверждениями отношениями не столько логической, сколько терминологической дедуктивности, объединены в основном терминами, а не содержанием. В типовом случае они охватывают всю совокупность утверждений общетеоретического характера, которые автор теории - индивидуальный или коллективный - формулирует в процессе ее построения. В то же время некоторые из таких утверждений могут постепенно, путем накопления их повторений, отливаться в достаточно стабильную и монолитную часть теории. Например, одно из излюбленных утверждений советских социальных психологов о том, что все социально-психологические процессы существуют и эволюционируют только в контексте совместной деятельности, можно считать одним из базовых утверждений теории деятельности, выросшим из вспомогательного утверждения (Значение идей А. Н. Леонтьева …, 1983).

Эмпирический компонент периферии гуманитарных теорий в общем сопоставим с тем эмпирическим опытом, на который опираются естественнонаучные теории, и который прочно ассоциируется с ними, как, например, эксперимент Майкельсона-Морли с теорией относительности. Однако эмпирическая периферия социогуманитарных концепций куда более широка, отношения с ней их ядерной - центральной - части более сложны и разноплановы. А все разнообразие психологической эмпирии с позиций каждой конкретной теории делится на две части - на а) “свою” и б) “чужую” эмпирию.

Каждая из этих частей эмпирической периферии, в свою очередь, тоже делится надвое. “Своя” эмпирия – во-первых, на тотэмпирический опыт, на который опираются базовые и вспомогательные утверждения теории и которыми подкреплены, т. е. ее своего рода “опорную” эмпирию, во-вторых, нарезультаты эмпирических исследований, выполненных на основе данной теории, и выявленные в этих исследованиях феномены - эмпирию “надстроечную”. Вторая часть “своей” эмпирии по объему существенно превосходит первую, поскольку практически каждая психологическая теория порождает целое направление эмпирических исследований, которое подчас разрастается настолько, что теория “не поспевает” за ним, т. е. оказывается неспособной обобщить полученные данные.[68] Эта часть “своей” эмпирии, конечно, может использоваться (и используется) для выполнения той функции, которую выполняет первая часть - подтверждения теории, для чего, естественно, имеются все предпосылки, поскольку результаты эмпирических исследований, направленных на подтверждение теории, обычно интерпретируются на ее же основе, - хорошо известная и в естественных науках ситуация теоретико-эмпирического “круга”.[69] Но все же их основная функция другая - экспансия теории, ее распространение на все более широкую область эмпирических феноменов, что в социогуманитарном сообществе эквивалентно укреплению позиций теории и рассматривается как аналог ее развития. А как только экспансия теории заканчивается, начинается ее стагнация, вскоре переходящая в деградацию, выражающуюся в значительном уменьшении количества сторонников, выполненных на ее основе эмпирических исследований и т. д. Т. е. когда теория не растет, подпитываясь все новым эмпирическим опытом, она постепенно если и не умирает, но вырождается, но если она, напротив, “съедает” слишком много, утрачивая свои первоначальные объяснительный потенциал и предметную отнесенность, ее ожидает та же участь.

К “чужой” для теории эмпирии относятся феномены и результаты эмпирических исследований, выявленные и полученные на основе других концепций. Она может быть разделена на, во-первых, релевантную, во-вторых, иррелевантную эмпирию.

Релевантная эмпирия - это результаты эмпирических исследований, полученные в рамках других концепций, но “задевающие” данную теорию, находящиеся в области ее “жизненных интересов”. Наиболее радикальный, хотя и редкий в реальности случай ее формирования - это получение в русле других концепций данных, которые могут поколебать позиции данной теории, противореча ее базовым утверждениям. Ни активно развивающаяся теория, находящаяся в стадии своего рода теоретической “пассионарности”, ни стагнирующая и поэтому вынужденная постоянно защищаться от “пассионирующих”, не может этот опыт проигнорировать, особенно если ее соперница заостряет его. Его надо либо “отбить”, либо ассимилировать, переинтерпретировав выгодным для себя образом. Типовые приемы для этого - в общем те же, что и в естественных науках, хотя и с большим удельным весом чисто социальных и идеологических инструментов.

Но все же чаще эмпирически установленные факты попадают в сферу релевантной для теории эмпирии не потому, что опасны[70], а потому, что интересны для нее, представляя собой эмпирический материал, который потенциально может быть использован для ее экспансии и укрепления ее позиций. “Чужая” эмпирия активно ассимилируется теорией и в тех случаях, когда ей не хватает “своей”, собственной эмпирии, например, в условиях, когда национальная наука по тем ли иным причинам развивается преимущественно в теоретическом, а не в эмпирическом русле. Скажем, советские психологические теории на первом этапе своего развития, когда собственной эмпирии им явно не хватало, активно использовали факты и феномены, выявленные зарубежными психологами - в рамках концепций бихевиоризма, когнитивизма и психоанализа. Т. е., как правило, теория переинтерпретирует и ассимилирует “чужую” эмпирию не в защитных целях, а ради удовлетворения постоянной потребности в эмпирической подпитке, аналогичной потребности живых организмов в питании.

Случаются и ситуации, когда теория не просто подпитывается “чужой” эмпирией, но и имеет ее первоначальным источником своего питания, вырастая из ее переинтерпретации. Так, например, концепция Д. Бема, утверждающая, что установки “выводятся” нами из наблюдения за своим поведением, а также дополняющая ее очень популярная парадигма “ложной обратной связи”[71], возникла в результате переинтерпретации Д. Бемом - бихевиористом по происхождению - результатов эмпирических исследований, выполненных в русле когнитивистской теории когнитивного диссонанса (Bem, 1965)[72]. Далее эта теория породила “свою”, и очень обильную, эмпирию, но ассимиляция “чужой” эмпирии прочно запечатлелось в ее родословной.

Иррелевантная для теории “чужая” эмпирия - это эмпирические данные и феномены, выявленные в русле других концепций и не входящие в зону ее “жизненных интересов”. Иррелевантность основной части “чужой” эмпирии служит оборотной стороной наличия у каждой теории “своей” эмпирии. Эта эмпирия порождена данной теорией, накоплена в результате исследования важных именно для нее проблем, описана в ее категориях, проинтерпретрована на ее основе и часто вообще не имеет смысла вне ее рамок. Соответственно, для других теорий она иррелевантна, т. е. не вписывается в их смысловое поле, неинтересна, незначима и вообще как бы не существует. Подобная ситуация встречается и в естественных науках - при сосуществовании несоизмеримых парадигм, но все же она характерна прежде всего для наук социогуманитарных, являясь результатом их разобщенности на “государства в государстве”, каждое из которых живет по собственным законам, включающим общие правила получения, интерпретации и верификации эмпирических данных.

Иногда, правда, игнорирование “чужой” феноменологии проистекает не из ее иррелевантности, а, напротив, из высокой релевантности и нежелательности, т. е. из отрицательной релевантности, как в случае Галилея, противники которого попросту отказывались смотреть в изобретенный ими телескоп, или Б. Ф. Скиннера, который с гордостью признавался в том, что не читает журналы, публикующие неудобные для бихевиористов данные. Однако в социогуманитарных науках иррелевантность “чужой” эмпирии значительно чаще не имеет под собой скрытой отрицательной релевантности, а означает ее существование в совершенно ином смысловом поле - как разговор на незнакомом нам языке, который обычно воспринимается нами просто как шум.