Часть вторая. Археология Родины: герменевтика „испорченного телефона"

Археология Родины: герменевтика „испорченного телефона"................. 145

Глава третья: К археологии политического воображения..................... 157

Архитектура доктрины Отечества [163] Отечество как светская церковь [168] Алтарь Отечества и материнское жертвоприношение [175] История как Апокалипсис [177] Родное слово как политическая икона [184]

Глава четвертая: Технология Родины..................................................... 189

Поэтическое / Политическое [189] Словарь как герменевтический институт [203] Цензура как герменевтический институт [212] Герменевтический кли­мат эпохи [220]

Заключение

Регенерация Родины................................................................................229

Примечания.............................................................................................249

Summary and Acknowledgments...............................................................277

ПРЕДИСЛОВИЕ

Все: Ура!

Н. Кукольник

„Рука Всевышнего Отечество спасла", финал исторической драмы

Эта книга начиналась несколько раз и возникла из попытки создать сло­варные дефиниции для существительных Родина, Отечество, Отчизна, родина, отечество и отчизна. Семантический, прагматический и культу­рологический комментарий к этим статьям читатель теперь держит в ру­ках, сам же словарь так и остался ненаписанным.

Этот комментарий вылился в анализ Родины как фигуры отечественной коммунальной автомифологии. Фразеология Родины - это фрагмент пуб­личного языка и корпус дискурсивных практик. Мы рассматриваем свой объект в двух аспектах: синхронически, деконструируя Родину как дискур­сивную машину, и диахронически, в плане культурной археологии ее фра­зеологии.

Дискурс о Родине, ее мифологемы и сакральные символы, ее ритуалы и культовые практики - это прямой результат того, что Вальтер Беньямин в 1934 году назвал „эстетизацией политики". Родина представляет собой идеал красивого и любимого сообщества - в отличие от идеала сообщества прозрачного и рационального, которым является гражданское общество. Демократия подразумевает порядок иерархических организаций, который обеспечивается скучными, протокольно расписанными бюрократическими операциями строго дифференцированных специалистов - парламентариев, присяжных заседателей, чиновников и пр. Драматизация, эстетизация де­мократического сообщества достигается в масс-медиа, которые способны выполнять свою роль всеобщего медиатора только при условии превраще­ния докучной бюрократической процедуры в масс-культурный аттракцион. Наоборот, Родина - это гражданская религия, секуляризованный алтарь власти. Она не нуждается в эстетизирующей медиации, поскольку заклю­чает момент драматического переживания в самой себе, в поэтическом мифе собственной конструкции и в поэтической красоте своей политиче­ской фразеологии.

Рассматривая Родину как продукт коллективного воображения, мы за­метно расширяем границы того, что называют политическим языком. Мы не сводим последний лишь к языку господствующей политической партии

и ее органов принуждения. Мы видим признаки политического и в языке обыденного общения, в культуре повседневности. Родина гораздо глубже внедрена в коллективное тело своего субъекта, чем думают те, кто считают ее не более чем лозунгом. Смерть за Родину - это серьезное решение, жест сознательного экзистенциального выбора. Отрицать субъектность такого жеста по меньшей мере легкомысленно. Тем более важно понять поэзис Родины и содержащийся в Родине момент обольщения ее возвышенной красотой, момент работы воображения (а не, скажем, юридической нор­мы), момент обострения чувства причастности к переживанию коллектив­ного идеологизированного тела, момент любви и желания.

Родина не случайно предстает в этой книге в бессвязных, отрывочных, незаконченных фразах. Политическая муза лепечет, подобно музе поэзии. Загадочно поэтическое Неизреченное, но не менее таинственно и полити­ческое Невнятное. Неизреченное пародируется, травестируется Невнят­ным. Объект такой речи заведомо абсурден: здесь говорится то, что ясно без слов, что goes without saying. С точки зрения передачи информации, говорение о Родине абсолютно избыточно. Поэтому и дискурс о Родине весь состоит из избитых, плоских, заезженных общих мест. Это не есть язык для коммуникации и обмена идеями. В этой тусклости избитых мета­фор и захватанных слов живет невероятной силы мобилизующий, единя­щий политический потенциал. Язык Родины ничего не коммуницирует, а лишь выражает сам себя, являя нам Родину, но не аргументируя ее необхо­димость. Именно это построение языка как явления (иконы) Родины гово­рит о Родине как о сакральном источнике идентификации.

Способность языка Родины служить иконой идентификации, его мис­тифицированный и фасцинирующий характер находятся в остром проти­воречии с идеей обмена, которую воплощает в себе язык как средство коммуникации. Подобные дискурсивные образования формируются как сплошные, недоступные анализу и переводу блоки мифологизированных смыслов и никак не способствуют прозрачности на рынке символического обмена. Наоборот, они образуют плотные, непроницаемые тела, которые упорно сопротивляются интерпретации, толкованию, переводу. Это пре­пятствия для коммуникации - стены, барьеры, железные занавесы. Их за­дача - создавать значимость внутри себя и отчуждать все, что циркулирует в кругообороте и обмене смыслов снаружи. Родина стремится поддержи­вать всеми силами миф о собственной уникальности. Сообщество людей под знаком Родины - это сообщество, которое празднует праздник собст­венной непереводимости.

* * *

Публикация этой книги стала возможной благодаря финансовой поддерж­ке Шведского совета по исследованиям в области гуманитарных и общест­венных наук (HSFR). Это результат моей трехлетней работы в исследова­тельском проекте „Культуры в диалоге", деятельность которого поддержи­вается Фондом по развитию исследований Балтийского региона и Цен­тральной Европы (Östersjöstiftelse) и Университетским колледжем Южного Стокгольма (Södertörns Högskola).

Прежде всего, мне хотелось бы выразить благодарность Ларсу Клебергу, руководителю проекта „Культуры в диалоге", за всю оказанную им поддержку, за понимание и сочувствие, которое он проявлял ко мне во время нашей совместной работы в проекте. Я надеюсь, что для Ларса, так же как и для меня самой, эта книга станет знаком долгой дружбы, которая началась много лет назад в Москве и получила продолжение в форме на­учного сотрудничества в Стокгольме.

Мне хотелось бы поблагодарить и других своих друзей - коллег по про­екту „Культуры в диалоге": Иоанну Банкир, Уллу Биргегорд, Ларса Эрика Блюмквиста, Андерса Будегорда, Збигнева Крущинского, Кшиштофа Сталу, Нину Витошек и Санну Витт. Все вместе и каждый в отдельности они создавали чрезвычайно редкий и тем более ценный дух совместного твор­чества, окружая меня теплым дружеским кольцом профессиональной заин­тересованности и человеческого участия. Кроме того, Ларе Эрик поделил­ся со мной материалами из своей коллекции, часть из которых я использо­вала в этой книге.

Однако это исследование началось еще раньше в сотрудничестве с Ве­роникой Николаевной Телия (Москва) и Ежи Бартминским (Люблин) во время нашего совместного пребывания в Шведском коллегиуме по выс­шим исследованиям в области общественных наук (SCASSS, the Swedish Collegium for Advanced Studies in the Social Sciences, Уппсала). Чрезвычай­но насыщенная интеллектуальная обстановка, созданная в Коллегиуме, а также щедрое гостеприимство, оказанное нам, создали уникальные воз­можности для академических занятий и дискуссий. Для меня, кроме того, общение с учеными, работавшими в Коллегиуме, оказалось первой и дале­ко не простой возможностью представить свою работу (которая до этого проходила в относительной географической и теоретической изоляции в Москве) на суд международного сообщества высококлассных специали­стов по междисциплинарным исследованиям. Ту доброжелательную, но строгую критику, которую мне удалось получить в стенах Коллегиума, трудно переоценить. Особая благодарность - Бьорну Виттроку, Барбру Кляйн и Йорану Терборну, нашим добрым хозяевам. К несчастью, я уже не могу выразить свою признательность покойному Бу Густафссону, основа-

телю и почетному профессору этого института, за его внимание и друже­ское отношение.

Мне хотелось бы также выразить благодарность Шведскому фонду по международному сотрудничеству в области научных исследований и выс­шего образования (STINT, Stiftelsen for internationalisering av högre utbildning och forskning), предоставившему мне стипендию, благодаря которой я смогла посвятить год интенсивному чтению литературы и сбору материа­ла, работая в Институте славистики Уппсальского университета. Хотелось бы от всего сердца поблагодарить Фиону Бьорлинг, Любомира Дюровича, Ларса Стеенсланда и Барбару Торнквист-Плеву из Лунда, Кристиана Гернера и Свена Густавссона из Уппсалы, Пера Арне Будина и Петера Альберга Йенсена из Стокгольма, а также всех коллег-славистов, которые де­лились со мной знаниями, соображениями и критическими замечаниями.

Большую роль в этой работе сыграло то, что я получила возможность воспользоваться Славистической библиотекой университета Хельсинки. Мне хотелось бы выразить сердечную благодарность заведующей библио­текой Ирине Лукка, чьи уникальные профессиональные качества, наряду с уникальными фондами библиотеки, создают возможности для чрезвычай­но плодотворной работы. Моя особая благодарность и дружеские чувства адресуются Ефиму Курганову из университета Хельсинки, который под­держал меня ценными советами в отношении исторической части моего

исследования.

Как и любая работа, эта книга является продуктом многочисленных соавторств. Вторая глава написана в сотрудничестве с социальным антропо­логом Наталией Козловой (Москва), которой я обязана знакомством с ос­новами современной социальной философии и интересом к исследованию практик повседневной жизни в советской культуре. Наталия невидимо присутствовала в этом исследовании на правах высокого стандарта акаде­мической компетенции и не менее высокого стандарта иронически-сочув­ственного отношения к миру.

Я должна отметить особо, что эта книга не появилась бы на свет без участия Вероники Николаевны Телия, моего учителя и многолетнего пода­теля безусловной поддержки, сочувственного понимания и бесконечно дорогой для меня дружбы. Благодаря ее „теоретическому материнству", я поняла, в чем заключается научный интерес, связанный с самой фигурой Родины, с ее языком и с той ролью, которую Родина играет в нашей жиз­ни. Вероника Николаевна взяла на себя труд критического чтения первого варианта рукописи. Ее замечания помогли мне понять всю глубину и весь драматизм борьбы, которую русская память ведет против себя самой. Бла­годаря ее помощи, книга избавилась от первоначально имевшегося налета наивной прямолинейности. Мне хотелось бы, чтобы Вероника Николаевна

приняла эту книгу в залог любви, как сувенир на память о совместности, которая продолжается уже более пятнадцати лет.

Я хочу также выразить признательность и любовь Наташе Брагиной, Маше Ковшовой, Лене Опариной и Игорю Шаронову - коллегам, друзьям юности и зрелости, чье мнение для меня всегда было и остается показате­лем точности пути.

Я хочу поблагодарить своих дочерей, Машу и Катю, за терпение, пони­мание и разделение со мною этой долгой дороги. Маша Сандомирская, кроме того, оказала помощь в составлении библиографии.

Наконец, но далеко не в последнюю очередь, я должна отметить роль Вольфганга Вайтланера, редактора этого издания, который взял на себя нелегкую задачу внесения элегантного, полного достоинства порядка в продукт авторской противоречивой любви к Родине. Благодаря его дели­катным, но настоятельным усилиям эта книга овеществилась и осуществи­лась.