Философия истории О. Шпенглера

Идеи Ницше были продолжены в новых исторических условиях ХХ века во Франции А. Бергсоном, в Германии В. Дильтеем, Г. Зиммелем, О. Шпенглером.

Наиболее показательно в этом отношении философское учение О. Шпенглера (1880-1936), изложенное прежде всего в его книге "Закат Европы", имевшей поистине колоссальный успех. Успех был обусловлен тем, что книга Шпенглера как нельзя лучше отвечала общему умонастроению западного буржуазного общества первой четверти ХХ в.: мотивам страха, вызванного первой мировой войной и революцией, разочарования в настоящем и неверия в будущее и страха перед ним. Шпенглер поставил перед потрясенным "мировой катастрофой" буржуазным сознанием жуткую и в то же время успокоительную идею "судьбы" западной культуры и попытался представить симптомы будущей катастрофы, которые ощущались обществом, как естественные проявления почти биологически фатального события, подобного смерти живого организма. Парадоксальность судьбы шпенглеровской книги состоит в том, писал В.Асмус, что самый пессимизм, которым она насквозь проникнута, стал – на известное время – "философским утешением". Сама универсальность этого пессимизма, распространение мрачного прогноза Шпенглера на всю западноевропейскую культуру смягчили в известной степени ощущение трагической катастрофы, постигшей в 1918 г. Германию (имеется в виду поражение в войне и революция).

По своим философским основам мировоззрение Шпенглера – типичное выражение "философии жизни" в новых условиях ХХ века. В традиционной философии, рассуждает Шпенглер, обычно противопоставляли "душу" и "мир" как субъект и объект. Ныне же их следует толковать совместно, как абстрактное выражение факта "жизни", то есть становления, постоянного изменения. Он писал, что "душа" – это то, что подлежит осуществлению, "мир" – осуществленное, а "жизнь" – это само осуществление. Поэтому способы познания "души" и "мира" различны: в одном случае это "переживание", пользующееся в качестве своих средств сравнением, аналогией, образом, символом, в том числе символом искусства; в другом – "познание", использующее формулу, закон, схему и научные понятия. Переживание непосредственно, достоверно, интуитивно; познание опосредовано рассудком и экспериментальной техникой и потому лишено интимной близости к вещам.

Впрочем, строго говоря, нельзя эти способы даже рассматривать как именно способы познания – это два типа творения действительности, осуществления ее в качестве "истории", с одной стороны, и производной реализации в виде "природы" – с другой. В рамках первого типа Шпенглер помещает "душу", "жизнь", "действие", "судьбу", "историю" и "прафеномен", в рамках второго – "мир", "действительность", "причинность", "природу", "объект".

В этой "системе категорий" шпенглеровской философии наглядно выступает, во-первых, ее идеализм, состоящий в первичности души по отношению к миру; во-вторых, если учесть, что душа, по Шпенглеру, есть сугубо индивидуальное образование, а это свойственно и другим "душам", то станет ясно, что шпенглеровская гносеология – абсолютный релятивизм. Что означает: бесконечному множеству душ соответствует бесконечное множество миров, созидаемых по-своему этими душами. "Существует столько же миров, сколько людей и культур, и в существовании каждого отдельного человека этот мнимо единственный, самостоятельный и вечный мир – про который каждый думает, что он существует в том же виде и для других, – есть вечно новое, однажды существующее и никогда не повторяющееся переживание", – пишет Шпенглер в "Закате Европы". И затем перед нами снова предстает противопоставление двух типов постижения (равно творения) действительности – типа "истории" и типа "природы".

Таким образом, Шпенглер допускает в своей схеме двойную подмену. С одной стороны, он подменяет "мир" "картиной мира" и из различия "картины мира" у разных людей в разные эпохи делает вывод о том, что не существует единого объективного мира. С другой – и сама "картина мира", на самом деле социальная по своему характеру и развивающаяся по мере отражения действительности наукой, превращается им в исключительно произвольное образование, обусловленное "душой" конкретного субъекта. Следовательно, Шпенглер игнорирует возможность выработки относительно единой целостной, научной картины мира, как и то, что картина мира развивается и совершенствуется закономерно, поэтому с точки зрения более развитой картины мира человек может понять, почему в прошлом у людей была именно такая, а не иная картина мира.

Специально отметим, что такая точка зрения неизбежно ведет к утверждению равноценности и равноправия различных "жизневоззрений", причем получается, что системы философии, мифологии, религии, поэзии, выступающие как "непосредственное выражение души", обладают несомненным приоритетом перед наукой.

"Система категорий" Шпенглера служит ему методологической основой для построения философии истории, что было целью всего его философствования.

О.Шпенглер претендовал на то, чтобы заменить "привычную для европейца схему" "Древний мир – Средневековье – Новое время" системой исторического процесса, согласно которой он рассматривает античность и культуру Западной Европы, а также Индии, Вавилона, Китая, Египта, арабскую культуру и культуру народов майя "как сменяющиеся проявления и выражения единой, находящейся в центре всего жизни ". Возражая против европоцентристской концепции истории, Шпенглер заменяет ее конструкцией, основанной на смутном психологическом понятии "жизнь". Это понятие, известное нам уже по предшествующей "философии жизни", не может служить для раскрытия единства исторического процесса. В результате, несмотря на утверждение Шпенглера о "единстве жизни", история в его доктрине распадается на множество индивидуальных, абсолютно уникальных, как бы центрированных в себе "культур".

Культура трактуется Шпенглером как "организм", который, во-первых, обладает жестким сквозным единством и который, во-вторых, отделен от других, подобных ему "организмов. Это означает, что единой общечеловеческой культуры нет и быть не может. Он насчитывает восемь культур: египетская, индийская, вавилонская, китайская, "аполлоновская" (греко-римская), "магическая" (византийско-арабская), "фаустовская" (западноевропейская) и культура майя; ожидается рождение русско-сибирской культуры. Каждой культуре, по Шпенглеру, отмерен определенный, около тысячелетия срок, зависящий от внутреннего жизненного цикла.

Заметим, что мысль об уникальности и неповторимости отдельных культур связана у Шпенглера не с социальным и историческим их анализом, а с чисто биологическими аналогиями: культура рассматривается им как "организм", имеющий предопределенную судьбу – рождение, развитие, смерть – соответственно биологическому циклу организма. Так возникает концепция циклического развития отдельных культур, которая, по мысли Шпенглера, должна была заменить собой учение о единстве человеческой истории.

Концепция "культуры" трактуется Шпенглером так. Культура возникает тогда, когда из первобытного, хаотического состояния возникает "великая душа", которая появляется в определенное время и в определенном месте, будучи привязанной к нему наподобие растения. Эта "душа" развертывает свои внутренние возможности "в виде народов, языков, вероучений, искусств, наук... Когда цель достигнута, и идея, то есть все изобилие внутренних возможностей, завершена и осуществлена во внешнем, тогда культура вдруг застывает, отмирает, ее кровь свертывается, силы ее надламываются – она становится цивилизацией", – пишет Шпенглер. Цивилизация – старость культуры, ее постепенное умирание. Симптомами этого одряхления и умирания, по Шпенглеру, являются материализм и атеизм, социальные революции и распространение науки.

Неизбежный переход от "культуры" к "цивилизации" и гибель – это и есть судьба, тот "собственный способ существования истории, которым она отличается от причинности как способа существования мира. Причинность есть нечто рассудочное, законообразное, выражаемое словами, форма внешнего интеллектуального опыта. Судьба есть слово для неподдающейся описанию внутренней достоверности. Можно сообщить сущность причинности физической системой или системой теории познания, числами, анализом понятий. Идею судьбы может сообщить только художник портретом, трагедией, музыкой. Настоящая история имеет судьбу, но никаких законов, убежден Шпенглер.

Своим противопоставлением "судьбы" и "причинности" Шпенглер довел до абсурда иррационализм в "объяснении" истории, начало которому положили Ницше и Дильтей. Непостижимая "судьба" исключает научное понимание жизни общества вообще. Неудивительно, что описание различных типов "души", зачастую производящее глубокое подкупающее впечатление своей образностью, а порой и схватывающее действительные отдельные исторические особенности тех или иных "культур", оказывается уходящим от точного анализа в понятиях.

Шпенглер в своей основной работе "Закат Европы" останавливается на рассмотрении трех исторических культур: античной, европейской и арабской. Им соответствуют три "души": аполлоновская, избравшая в качестве своего идеального типа чувственное тело; фаустовская душа, символом которой является беспредельное пространство и всеобщая динамика; наконец, магическая душа, выражающая строгий дуализм души и тела и магическое взаимоотношение этих субстанций. Из этих "прафеноменов" и вытекает, по Шпенглеру, "с интуитивной наглядностью и достоверностью" специфическое содержание каждой из культур. Уникальные до несовместимости, до взаимной непостижимости, эти культуры обладают "тайным языком "мирочувствования", доступным лишь тому человеку, чья душа принадлежит именно этой культуре. Шпенглер глубоко убежден, что именно язык формирует мировоззрение, что уже в силу различий в языке мы не можем адекватно воспроизвести явление и суть другой культуры. Но тем не менее сам Шпенглер, как видим, претендует на понимание разных, в том числе прошлых культур и даже на предвидение судьбы нынешней культуры. "Недоступные" другим, они оказываются доступными ему.

Конечно, нельзя отрицать возможности прогнозирования и предвидения исторических событий. Но Шпенглер делает основой предвидения (пророчества) не анализ объективных закономерностей развития истории и вплетенных в нее случайностей, а поверхностные аналогии. В центре его концепции исторического процесса стоит чисто словесно постулированное и никак им не проанализированное противоречие между абсолютной уникальностью, своеобразием отдельных культур, с одной стороны, и не менее абсолютными аналогиями и сходствами между теми же самыми культурами, обусловливающими "одновременность" важных исторических явлений в разных культурах, – с другой. Так, "одновременными" политическими явлениями оказываются в схеме Шпенглера революционные перевороты и военный режим в Египте в 1788-1680 гг. до н.э., социальные революции в Афинах в 380 – 350 гг. до н.э., "вторая эпоха тиранов", македонские завоевания, революции конца ХVIII в. в Европе и Америке и империя Наполеона. Параллели явно произвольные, основанные на внешних сходствах. То есть построения Шпенглера не имеют ничего общего с научным исследованием исторического процесса. Не случайно и форму изложения своей концепции Шпенглер избрал как полупоэтические эссе. Его физиогностические характеристики отдельных культурных систем, сопоставления исторических феноменов культуры и цивилизации и выводы, к которым он приходит, имеют больше цель объяснить не столько прошедшие, сколько современные процессы социальной жизни.

Прежде всего это относится к концепции общественного круговорота, или "циклизма". Идея "вечного вращения", имеющая форму "космической" концепции, есть уже у Ницше, который отождествлял смену эпох с биологической смертью "социального организма", но соединил это с идеей о последующем повторении абсолютно того же цикла. Шпенглер более последовательно проводит основную идею "философии жизни", отвергая абсолютное повторение. Общий смысл его исторической концепции тот же: тщетно надеяться на прогресс, судьба общества предрешена, его ждет неотвратимый крах.

Но отсутствие в концепции Шпенглера тезиса об абсолютных повторениях нисколько не исключает его вывода о формальном повторении. И хотя, по Шпенглеру, "повторение", "возврат" к прошлому не абсолютны, это не означает объективного, диалектического (Гегель) возврата к прежним ступеням, но на более высоком уровне исторического развития: все исторические события равноправны и равнозначны.

Шпенглер сопровождает свою "циклическую" концепцию критикой идеи прогресса. "В ХIХ в., – пишет он, – историю рассматривали как дорогу, по которой человечество храбро маршировало все дальше... Но куда? Как долго? И что потом?" Этот вопрос "что потом?" как нельзя лучше выражает тот факт, что будущее объективно становится проблемой для каждого развивающегося, "живущего" общества или, по Шпенглеру, организма. Шпенглер видел это будущее пессимистически, за что был критикуем идеологами и буржуазного, и марксистского толка. Последние абсолютно не приняли его концепцию социализма, "не пригляделись" к ней. Подобно всем общественным явлениям, социализм для Шпенглера – "жизненная форма", причем, как он вначале думал, форма, соответствующая закату, смерти культуры. Он считал, что социализм соответствует таким "жизненным формам" упадка в древних культурах, как стоицизм и буддизм. Это "формы нигилизма", – говорил он вслед за Ницше. Но уже в "Закате Европы" Шпенглер несколько отходит от ницшеанской трактовки, связывая социализм с волей к власти. Являясь максимумом жизнечувствования, находящегося под аспектом цели, говорит он, социализм вовсе не есть система милосердия, гуманности и т.д. В работе "Прусачество и социализм" Шпенглер предлагает свой вариант "социалистического" переустройства общества (после разгрома пролетарской революции в Германии в 1918 г.), основанного на "немецком инстинкте". Немецкий, точнее прусский инстинкт таков: власть принадлежит целому. Отдельное лицо служит ему. Целое суверенно. Король – лишь первый слуга в государстве. Всякий занимает свое место. Ему приказывают, и он подчиняется. Смысл этого социализма – отнюдь не равенство: только "ранг, даваемый способностями, господствует над жизнью".

Естественно, что такая концепция социального обустройства предполагала как "естественную" необходимость существования классового деления общества. Здесь как нельзя больше сказывается биологизм шпенглеровской концепции общества и государства. В "Закате Европы" он связывает возникновения сословий с разделением "жизни" на два начала – "женское", характеризующееся судьбой, временем и органической логикой становления, и "мужское", описываемое в терминах причинности, пространства, законченности. Совпадая с биологическим различием между растительным и животным миром, эти два "начала" определяют возникновение "первосословий" – крестьянства и выросшего из него дворянства, с одной стороны, и духовенства – с другой. Заданные как возможные в недрах всякой культуры, эти "первосословия" оказываются вечными, вневременными, "космическими" категориями. "Священство – микроскопично и животно, дворянство космично и растительно". С этим "вечным" разделением сословий связано и различие типов морали: то, что у Ницше именовалось "моралью рабов", становится у Шпенглера "моралью священников", аскетизм которой приводит к умерщвлению "жизни" и тем ставит эту мораль "вне жизни и истории"; "дворянская мораль" рассматривается им как выражение подлинной "жизни".

Значительно позже "первосословий" возникает, по Шпенглеру, "третье сословие" – буржуазия, которую он называет "внесословие". В эпоху цивилизации возникает "четвертое сословие", или "масса", воплощающая в себе конец истории, "радикальное ничто", а попытка "массы" господствовать и выражает гибель "культуры".

В 30-е годы появляется у Шпенглера еще один интерес: техника, с которой он по-новому для него связывает классовую структуру общества и его судьбы.

Не отказываясь в принципе от биологической трактовки общества, Шпенглер видит в "технике" средство "жизненной тактики" человека. Поскольку человек в отличие от животного с его естественной техникой не в состоянии совместить в одном лице создателя техники и того, кто ее непосредственно использует, возникает естественное различие между "техникой руководства" и "техникой исполнения", которое и становится "на все времена основной технической формой человеческого бытия, жизни". Эта точка зрения – явное противопоставление классовой теории марксизма. Шпенглер пишет: "общество покоится на неравенстве людей. Это естественный факт. Есть сильные и слабые, призванные руководить и неспособные, творческие и неодаренные, честные и ленивые, жаждущие почестей и спокойные натуры. Каждый занимает свое место в порядке целого" (133. С.215).

Если в "Закате Европы" в общей концепции общества центральное место занимали понятия "души культуры" и сословия, то в 30-е годы выдвигаются и "техника", и "раса". "Западная культура" связывается Шпенглером уже с деятельностью "группы наций нордической крови", противостоящей "цветным" расам. Фаустовскую культуру, технократическое общество построила "белая" раса. Имел ли Шпенглер, создавая свою "теорию рас", идеологическую цель – вопрос проблематичный. Но то, что эта теория была отчасти использована идеологами фашизма – неоспоримо. Доказательством тому являются выросшие на ней теории Л. Клагеса, А. Боймлера, Э. Крика и др., примкнувших в 30-е годы к нацизму и ставших пропагандистами "откровений" Гитлера, Геббельса и т.п.

Философия Ф. Ницше и О. Шпенглера – это уникальный и всей жизнью осуществленный эксперимент саморазрушения "твари" в человеке для самосозидания в нем "творца", названного "сверхчеловеком". Нужно было выпутаться из тягчайшей антиномии: мораль или свобода, предположив, что традиционная мораль, извне предписывающая человеку целую систему запретов и декретов, могла опираться только на противоположное – несвободу. И выбор был сделан в пользу свободы, но какой: свободы от морали, но и свободы для морали, где мораль изживалась уже не командными методами общезначимых императивов, а как моральная фантазия свободного индивидуума. Правда, Ницше этого последнего шага не сделал, но все, что он сделал, не могло быть уже ничем иным, как подведением к этому шагу. "Мы должны освободиться от морали" – эта мысль была вырвана из общего текста, абсолютизирована, вульгаризирована и "услышана", конец же этой мысли: "... чтобы суметь морально жить" – не услышан. "Вас назовут истребителями морали, но вы лишь открыватели самих себя".