Музыкальный акцент__________ The Quantic Soul Orchestra “ terrapin” /Tru Thoughts/ ______

 

Простояли на площади 20 минут, после чего нас рассовали по «собачникам» и отвезли в отделение милиции. Пожалуй, никогда раньше это заведение не видело такого количества рок-звезд. Когда молоденький, стыдливо краснеющий лейтенант сопровождал нас в кабинет, кто-то из его сослуживцев, курящий с друзьями в углу, громко спросил: «Что, Толян, сегодня битласы попались?». (Пауза)

 

Прибывшее милицейское начальство смотрело на задержанных дурными глазами, и пыталось понять смысл написанного. Долго определялись со словом «говно»… Я громко продекламировал: «Интеллигенция не мозг нации, а говно. Владимир Ильич Ленин. Том 6, страница 2». Имя вождя пролетариата успокоило начальников, но протоколы решили все-таки составить.

 

Краснеющий лейтенант, нервно потея, писал на официальном бланке. Он путал слова протокола, параллельно рассказывая о своей жизни.

Лейтенант. Да я и не думал идти в милицию… закончил истфак, женился, дочка родилась… А тут друзья говорят: там квартиры дают… Что, ты говоришь, на лозунге было написано?

Герой. Дыктатура – гауно!

Лейтенант. А-а, да… говно…

Герой. Гауно.

Лейтенант. Да-да, я понял, по-белорусски… Я и пошел… квартиру дали… а дочка заболела… астма… намучились с женой… Квартира пустая, денег нет, Настя болеет… говно, в общем, дела… А ты женат?

Герой. Женат.

Лейтенант. А с жильем как?

Герой. Квартиру снимаю… в центре.

Лейтенант. Дорого, поди… Я пишу: лозунги не выкрикивал…

Герой. Не выкрикивал… Двести баксов.

Лейтенант. Двести?

Герой. Двести.

Лейтенант. А, да, слышал – хорошие заработки у вас… А ты на чем играешь?

 

Музыкальный акцент ___ Ennio Morricone “mucchio selvaggio” (2 raumwohnung mix) /Compost/

 

Мы играли с огнем, и хорошо это понимали… (Короткая пауза) Край пропасти всегда манит избыточным адреналином и ощущением небесполезно прожитой жизни. Вначале это просто романтично – ты видишь не только зловещую пропасть, но и открывшуюся взору безграничную панораму. Со временем это становится твоей сутью, которая не соглашается с теми крошечными пространствами, в которые тебя пытается впихнуть власть. (Короткая пауза) На медицинском языке это называется клаустрофобией – боязнью замкнутого пространства.

 

19 апреля мы знали, что провести акцию нам не позволят – знали на 100 процентов, но все равно пошли… Просто по-другому нельзя… нельзя по-другому… иначе что-то в тебе сломается… (Короткая пауза) Какая-то неведомая сила тянет тебя на площадь, чтобы громко прокричать о том, что ты свободен… Громко и внятно проорать: «Я свободен!»… даже не так, а вот так: «Я свободен!!». Чтобы у власти уши заложило от твоего крика «Я свободен!!!». (Короткая пауза) Если никто этого не будет кричать, то все будет плохо… очень плохо… Тогда власть поймет, что сильнее ее никого нет, а пленные сограждане будут думать, что уже все стали такими, как они… Поэтому кто-то должен выходить на площадь и кричать: «Я свободен!». (Пауза) Вы тоже можете попробовать, и сразу почувствуете, что стало легче… Можно хором: я сво-бо-ден!. Хором. Хором легче. Раз, два, три… Я сво-бо-ден!!! Еще раз – громче! Я сво-бо-ден!!! (Достает из сумки милицейскую дубинку, замахивается на зрителей, сидящих в первом ряду…пауза) А теперь? Ну?! (Короткая пауза) Тяжело, правда?.. Знаю, тяжело… но хочется… (Пауза) Вот когда «хочется» больше, чем «тяжело» – человек становится свободным… и отважным…

 

В тот день мы вышли на площадь, чтобы произнести всего три слова: «так!»… «жить!»… «нельзя!». (Пауза) Автобусы с ОМОНом остановились метрах в десяти… Несколько взводов… они не размышляли долго, и стали опускать дубинки на наши головы практически сразу… Мы сели на асфальт, сцепившись руками… Одни лупили нас по головам, другие носили по одному в автобус, вырывая из слепившегося на земле комка тел… В отделение милиции привезли около ста двадцати человек…

 

Традиционно стали «мариновать» всех в большой комнате, растягивая пребывание несовершеннолетних на максимальные три часа. Мы сбрасывали на свободу списки арестованных и избитых, чтобы крылатое выражение времен второй мировой войны «Никто не забыт, ничто не забыто!» продолжало действовать и сейчас.

 

Милиционеры вяло составляли протоколы и готовили нас к отправке в приемник-распределитель. Три часа пребывания в отделении милиции закончились, и нас должны были либо отпустить либо предъявить обвинение. Милиционеры не торопились, и кто-то из арестованных начал тихим голосом говорить: «Три часа, три часа, три часа…». К одинокому голосу добавился еще один, затем еще и еще… Через минуту весь зал произносил одну лишь фразу – «три часа». Это звучало невероятно…

 

Попробуйте произносить это спокойным голосом… Давайте все вместе: «три часа, три часа…». Нет, не громко – спокойно и уверенно: «три часа, три часа…». Все, все вместе… три часа… три часа… Потом все начали тихо притопывать ногами в такт словам: «три часа, три часа…». Попробуйте… три часа… три часа…

 

Милиционеры вытаращили глаза и не знали что делать. Хвататься за дубинки было так же нелепо, как бить человека, который только что подсказал тебе который час…

 

Музыкальный акцент _____ Megablast feat. Hubert Tubbs “move on” /Stereo Deluxe/_________

 

На всех нас составили протоколы, сфотографировали в профиль и анфас и повезли в приемник-распределитель. Все это происходило в пятницу вечером, а потому в «приемнике» мы должны были провести два дня в ожидании судов.

 

Я попал в 9-ю «хату». Самая большая камера на первом этаже – в ней, как правило, и держат «политических» до суда. Но на этот раз на первом этаже занятыми оказались все камеры, потому что до тюремных нар добралось около 60-и демонстрантов.

 

Основной состав сидельцев – студенты. Молодежную аудиторию разбавили три человека постарше: мой друг Дима – в прошлом директор радиостанции, Юра – ведущий в стране режиссер-документалист, и я. Всех сидящих можно было объединить одним словосочетанием, придуманным цивилизацией для этих людей – freedom fighters – борцы за свободу.

 

Приемник-распределитель – это трехэтажное здание, которое абсолютно соответствует понятию «крытая тюрьма». Сидящие в приемнике получают трехразовое питание в том случае, если их друзья или родственники его оплачивают. А еще заключенных водят днем на работы… всех… за исключением политических. Политзаключенные сидят в «невыводных» камерах, а потому на работы не попадают и ведут исключительно «камерную» жизнь.

 

Шанс пройти более трех метров по прямой выпадает один раз в десять дней, когда приходит время принять душ, расположенный на первом этаже. В камере можно умыться холодной водой из-под крана, расположенного рядом с «очком» – унитазом, вмонтированным в пол. Унитаз отгорожен метровой стенкой от раковины – заслуга Алексеича, который несколько лет боролся за право умываться и испражняться на разных территориях.

 

Посреди камеры – шконка – деревянные одноярусные нары, напоминающие по виду сцену в сельском клубе. Белье и матрасы не предусмотрены – спишь на той верхней одежде, в которой был арестован. Зимой – на пуховике, летом, в лучшем случае, на джинсовой куртке. Жестковато, но все-таки не бетонный пол…

 

Раз в десять суток заключенному полагается передача.

Вот ее идеальная комплектация:

Свежие газеты (в том числе с кроссвордами).

Две палки сухой колбасы (обязательно порезанной).

Килограмм сала (тоже порезано, и желательно помельче).

Лук и чеснок, печенье, конфеты, туалетная бумага.

Сигареты (даже если не куришь – для сокамерников).

 

Поскольку политзаключенные люди сплошь порядочные, да к тому же передачи получают от друзей и родственников – каждый прием пищи «поляна» накрывается на всю камеру. Как правило, сокамерников насчитывается от 5 до 12 человек, и если в «хате» есть хотя бы два политических – это уже 20 килограммов еды. А если пять?.. Хуже, если ты один в камере на 15 человек, из которых трое – бомжи, пятеро сидят за избиение собственных жен, а остальные не помнят когда и на свободе-то ели что-нибудь путное.

 

Муз. акцент _______ Mauracher feat. M’Cinoc “noonee” (Madrid DeLos Austrias mix) /Fabrique/

 

Вернемся в 9-ю…

 

Просыпаться утром не хотелось – в кои-то веки у всех выдалось время поспать. Вяло перебрасываясь репликами, позавтракали кашей и чаем… К десяти утра все наконец очухались.

 

После того, как отоспишься, остается одна проблема – чем себя занять? Кто-то читает газеты и разгадывает кроссворды, кто-то играет в «мандавошку» – это такая игра, кто-то тихо беседует, а кто-то думает о чем-то своем. Но всегда есть соблазн придумать какую-то забаву, в которой бы могли принимать участие все. Мы такую забаву придумали – лекции.

 

Да, лекции. Их должны были читать те, кто лучше других разбирается в какой-либо области. Три лектора были определены без проблем – Дима, Юра и я. Дима выбрал тему «Беларусь и геополитика», я – «Современное искусство и ненасильственное сопротивление». Юра, как всякий одессит, думал недолго и остановился на теме, которая, я уверен, до сих пор не обсуждалась в тюремных стенах: «Сравнительный анализ творчества режиссеров-документалистов Романа Кармена и Дзиги Вертова».

 

Юра рассказал нам о том, как за машиной Романа Кармена зимой всегда ездил грузовик с замерзшими трупами немецких солдат, которых раскладывали на месте съемки... Тогда же мы впервые задумались о том, как была сделана знаменитая съемка, когда командир, воздев к небу руку с пистолетом, поднимает в атаку солдат, и при этом его снимают анфас. Кто его снимал?

 

Суббота и воскресенье пролетели как один час, в понедельник утром нас повезли на суд.

 

 

IV