А. Ионийское преемство

Учение Фалеса интересует Ипполита в качестве модели для некоторых гностических космологий. Вода является универсальным началом и движима некой внешней («ператы») или внутренней («сетиане») силой (V 12–22). Согласно «наассенам» (9, 13), змей–наас имеет влажную природу, поскольку «как учил Фалес Милетский, ничто из сущего, смертное или бессмертное, одушевленное или неодушевленное», не может возникнуть без ее помощи. Она есть основа всего, в ней заключено всякое благо, и все к ней стремится, как железо к магниту.

Доксографическое свидетельство из первой книги говорит о том же и по структуре ближе всего сообщению Аэция (I 3, 1). Говорится следующее (Refutatio I, 1, 1–4, перевод А.В. Лебедева; полный текст см. в дополнении к данной статье): «Сообщают, что Фалес Милетский, один из семи мудрецов, первым принялся за философию природы. Он говорил, что начало и конец всего — вода <…> И все произрастает и течет в ладном согласии с природой предка–родоначальника (???????????????????????????), от которого все произошло». Далее говорится, что он первым из эллинов начал изучать звезды и искать первопричину всего. Затем приводится история о том, как Фалес упал в колодец, наблюдая звезды и некая фракийская служанка смеялась над ним, говоря, что он, наблюдая небо, не видит то, что лежит под ногами. Эта последняя история известна из Теэтета Платона (174 а 4) и повторяется у Диогена Лаэртия (I:34). Наконец сообщается, что он жил во времена Креза, что подтверждается, в частности, Геродотом (I, 75). Очевидно, что это доксографическое свидетельство может быть интерпретировано в контексте гностических учений. Кто этот предок–родоначальник, в ладном согласии с природой которого (очевидно, «водной» природой) все происходит? По–видимому, змей или «изливающийся вовне» Хаос Гимна наассенов.

В отличие от Псевдо–Плутарха Ипполит не называет философию, родоначальником которой считается Фалес, ионийской. Приведу это свидетельство для сравнения (перевод А.В. Лебедева):

Мнения философов, I, 3 («О началах»), 1: «Фалес Милетский утверждал, что начало сущих [вещей] — вода. (Сей муж считается зачинателем философии, и по нему была названа ионийская школа: ведь философских преемств было множество. Изучив философию в Египте, он вернулся в Милет постарше. — Эти слова отсутствуют у Стобея; вставка Псевдо–Плутарха.) Все из воды, говорит он, и в воду все разлагается. Заключает он [об этом], во–первых, из того, что начало всех животных — сперма, а она влажная; так и все [вещи], вероятно, берут [свое] начало из влаги. Во–вторых, из того, что все растения влагой питаются и [от влаги] плодоносят, а лишенные [ее] засыхают. В–третьих, из того, что и сам огонь Солнца и звезд питается водными испарениями, равно как и сам космос. По этой же причине и Гомер высказывает о воде такое суждение: «Океан, который всем прародитель»».

Затем следуют три главы, посвященные «пифагорейской философии», которая, напротив, эксплицитно названа италийской. Об этом см. ниже. В пятой главе подводится предварительный итог, говорится, что физическая философия, восходящая к Фалесу и Пифагору, затем продолжилась этической и логической, причем основателем этической философии был Сократ, а диалектической — Аристотель. После этого ионийское преемство продолжается (I 6, 1–7): «Слушателем Фалеса становится Анаксимандр. Анаксимандр, сын Праксиада, милетец. Сей сказал, что начало сущих [вещей] — некая природа бесконечного, из которой рождаются небосводы и космос в них <…> Родился он в третий год сорок второй олимпиады [610 г. до н. э.]». Структура этого сообщения повторяется в последующих главах, вплоть до Архелая, что указывает на общий источник: вначале называется имя и происхождение, а в конце — время жизни. Первая фраза выглядит как глосса, отсылающая к первой главе.

Седьмая глава посвящена Анаксимену (I 7, 1 сл.): «Анаксимен, тоже милетец, сын Эвристрата, полагал, что начало — бесконечный воздух, из которого рождается то, что есть, что было и что будет, а также боги и божественные существа, а [все] прочие [вещи] — от его потомков <…> Таковы воззрения Анаксимена. Он был в расцвете в первый год пятьдесят восьмой олимпиады [548/547 г. до н. э.]».

Затем идет Анаксагор (I, 8, 1 сл.): «После него был Анаксагор, сын Гегесибула, клазоменец. Он считал началом всего ум и материю: ум — как творящую причину, материю — как становящуюся. Все вещи были вперемешку, а ум пришел и упорядочил. Материальные начала, по его словам, бесконечны [по числу], и малость их тоже бесконечна <…> Он был в расцвете * * * <а умер> в первый год восемьдесят восьмой олимпиады [428/7 г. до н. э.]; в том же году, как сообщают, родился Платон. Про него говорят также, что он был провидцем».

Завершается преемство Архелем: I, 9, 1 сл.: «Архелай, афинянин родом, сын Аполлодора. Он учил о смеси материи подобно Анаксагору и в учении о первоначалах держался таких же взглядов. Но, по его учению, в разуме (????) изначально налично некоторое количество смеси <…>». На этом последнем ионийское преемство заканчивается. Именно, в первом предложении десятой главы сказано: «Физическая философия…, восходящая к Фалесу, продолжалась до Архелая, чьим учеником был Сократ». Подобное — промежуточное между «физической» и «этической» философией — место отводит Архелаю и Секст Эмпирик (Против ученых, VII, 14). Первая фраза восемнадцатой главы о Сократе также возвращает к предыдущему: «Сократ был слушателем Архелая физика».

Эта схема традиционна, что подтверждается последовательностью разделов у Псевдо–Плутарха (Аэция), Мнения философов I 3: разделы 1–7 посвящены ионийской философии от Фалеса до Архелая, а с 8–й начинается пифагорейская философия (Пифагор, Гиппас и Гераклит, и т. д.). Как уже отмечалось, в отличие от Псевдо–Плутарха (I 3, 7) и Стобея (I 10, 12), Ипполит не называет это преемство ионийским, однако в главе, посвященной Пифагору, говорится об «италийской» философии. ^[8] В Ref. I 2 сообщается, что с Пифагора начинается «другая» традиция философии, что находит соответствие у Псевдо–Плутарха (I 3, 8), где сразу после окончания изложения ионийской философии говорится, что с Пифагора, который назвал философию этим именем, она получила «новое начало». Параллели и значительные текстуальные соответствия указывают на то, что эти два источника восходят к одной доксографической «традиции». ^[9]

Б. «Пифагорейская традиция»

Материалы, которые Ипполит предоставляет о «пифагорейской традиции», в том виде как она осмысливалась в период поздней античности, важны и достаточно своеобразны. Возвращаясь к ионийской философии в пятой главе, Ипполит говорит, что «после Пифагора, Эмпедокла и Гераклита» было много других физиков, однако их мнения не заслуживают отдельного рассмотрения, так как не очень отличаются от мнений их предшественников: в отличие от ионийских физиков, среди пифагорейцев царила гармония и согласие. Возможно, Ипполит имел в виду философов пифагорейцев, вроде тех, которые упоминает Ямвлих в своем каталоге. Аналогичным образом, Псевдо–Плутарх кроме Пифагора из древних пифагорейцев упоминает лишь Гиппаса, причем в одном разделе с Гераклитом, поскольку оба считали огонь началом всего (I, 3, 7). Примечательно также, что Экфанту (пифагорейцу: ср. Jambl., De vita pyth. 143, 20 sq.) Ипполит посвящает отдельную главу, помещая его вне италийского преемства, и этот факт нуждается в дополнительном объяснении (см. ниже). В десятой главе, сообщив, что физическая философия началась с Фалеса и продолжилась до Архелая, чьим учеником стал Сократ, Ипполит вновь говорит, что существует еще много противоположных мнений различных физиков о божественном и природе как целом, однако для того, чтобы рассмотреть их все потребовалось бы слишком много места. Поэтому в последующих главах (11–16) он ограничится наиболее важными фигурами (?????????), поскольку в них можно усмотреть основу для всех последующих построений.

Сообщение об Эмпедокле, следующее сразу после главы о Пифагоре, достаточно примечательно. Само по себе помещение Эмпедокла в рамки пифагорейской традиции достаточно традиционно для поздней доксографической литературы. Согласно Суде (s.v.), например, Эмпедокл «учился у Парменида… другие утверждают, что Эмпедокл был учеником Телавга, сына Пифагора». Диоген Лаэртий (VIII 51, 54) сообщает: «Телавг, сын Пифагора, говорит в письме к Филолаю (Thesleff 1965: 189), что Эмпедокл был сыном Архинома… О том, что он слушал Пифагора, сообщает Тимей, говоря что его изобличили тогда в плагиате и, как и Платону, запретили посещать лекции» и т. д.

Глава выглядит банальной, учитывая тот обильный материал об Эмпедокле, который предоставляет Ипполит в последующих книгах: прежде всего в большом разделе VII 29, ^[10] а также в VI 11 = fr. 522 (В 109). Задача доксографа, очевидно, состоит в том, чтобы вписать его в пифагорейский контекст.

Следующая затем глава о Гераклите практически ничего не сообщает о нем. По сути, он лишь сравнивается с Эмпедоклом, очевидно для того, чтобы подтвердить обоснованность включения его в ту же традицию. Разумеется, если бы это было нужно, Ипполит мог бы написать о Гераклите очень много, что он и делает в последующих книгах (прежде всего, в девятой), являясь, в конечном итоге одним из важнейших наших источников о его философии.

С. «Скептическая традиция»

Ключом, открывающим тайну следующего раздела книги, оказывается глава 14, посвященная Ксенофану. Прежде всего, примечательно ее расположение между главами 11–13, посвященными Пармениду, Левкиппу и Демокриту, с одной стороны, и главами 15–16 об Экфанте и Гиппоне, с другой. Следующими идут Сократ и Платон. Оказывается, что Ксенофан «первым утверждал непостижимость всех вещей». Далее следует доксографическое сообщение с обычной структурой. Еще Дильс высказал предположение, что в исходном источнике эта глава должна была идти перед сообщением о Пармениде, что доказывается отсутствием логической связи между последним предложением десятой главы и первой фразой одиннадцатой. Возможно, в дополнение к ионийской и италийской линиям, источник Ипполита сообщал о третьем преемстве, элейском, как это наблюдается, к примеру, у Климента Александрийского (Строматы, I 62, 1; ср. Euseb.?? X 14, 9–16; ps. Gal. Philos. hist. = DG 598, 21 sq.; напротив: Diog. Laert., I 13 sq.). Дальнейшее изложение скомкано. Биографические данные Левкиппа отсутствуют, однако сообщается, что он учился у Зенона (который более вообще не упоминается). Сообщение о Демокрите более подробно, так же как и, парадоксальным образом, следующая за ним глава о Ксенофане. Очевидно, перед нами сознательно искаженное преемство Ксенофан — Парменид — Зенон — Левкипп — Демокрит. Позволительно спросить, с какой целью? Ксенофан, как и Пиррон впоследствии (гл. 23) называются основателями «скептической» философии. Это замечание, скорее всего, принадлежит самому Ипполиту. Неуместным в этой главе выглядит и предложение о Метродоре Хиосском, ученике

Демокрита. Однако, как замечает Мансфельд (Mansfeld 1992: 33), это обстоятельство перестает выглядеть загадочным, если вспомнить, что Метродор также известен как скептический философ, что подтверждается свидетельством Цицерона (Acad. Pr. I 73): «Величайший поклонник Демокрита Метродор из Хиоса говорит в начале своего трактата О природе: «Я отрицаю, что мы знаем о том, знаем ли мы нечто или не знаем ничего, и т. д.»». Климент Александрийский (Стром., I 64, 2–4) также помещает его в рамки единой «скептической» традиции: Ксенофан — Парменид — Зенон — Левкипп — Демокрит — Протагор и Метродор — Диоген Смирнский — Анаксарх — Пиррон — Навсифан — Эпикур.

Ипполит предупреждает читателя, что он сообщает о большинстве философов избирательно, но его дальнейший выбор — Экфант и Гиппон — также примечателен. Экфант, иначе известный как пифагореец (De vita Pyth., 143, 20 sq.), согласно источнику Ипполита «утверждал, что достичь истинного знания о сущем невозможно и что [каждый] определяет его по собственному разумению», что оправдывает его положение в рамках предложенной нашим автором схемы. Гиппон, обычно рассматриваемый как поздний последователь Фалеса и пифагореец (De vita Pyth., 267; Arist., De anima A 2, 405Ы и др.), вероятно, как–то ассоциируется в глазах Ипполита с Экфантом.

Итак, независимо от того, признаем ли мы, что главы 15–17 происходят из источника, в конечном итоге восходящего к Теофрасту, как считал Дильс, или же из какого–либо другого (как доказывает Mansfeld 1992: 38), ясно, что Ипполит сознательно конструирует «прото–скептическую» традицию, предшествующую и во многих отношениях противостоящую академическому скептицизму, начало которой датируется примерно тем же временем, что и две другие — «физика» Фалеса и «италийская» философия Пифагора.