Двор разражается насилием

В семь утра, во время следующей переклички, когда заключенные более-менее спокойно поют свои номера, внезапно происходит вспышка насилия. Пол-5704, истощенный постоянным недосыпанием и раздраженный тем, что стал мишенью для охранников почти каждой смены, наносит ответный удар. Он отказывается делать приседания. Серос приказывает остальным приседать до тех пор, пока № 5704 к ним не присоединится; эти мучения закончатся только тогда, когда он подчинится. Заключенный № 5704 не реагирует на эту приманку.

В обширной беседе с Кертом Бэнксом Пол-5704 описал этот инцидент со своей точки зрения и выразил назревавший в нем гнев:

«У меня очень плохая растяжка, и я не собирался ее улучшать. Я сказал им об этом, но они ответили: „Заткнись и приседай“. „Да пошел ты, придурок“, — сказал я, все еще лежа на полу. Я хотел встать, чтобы меня снова отвели в карцер, но он [Серос] прижал меня к стене. Мы начали драться, мы колотили друг друга и орали. Я хотел размахнуться и ударить его в лицо, но для меня это было бы насилием… я — пацифист, как вы знаете, я не думал, что способен на такое. Во время очередных издевательств я повредил ногу и попросил вызвать врача, но вместо этого меня отвели в карцер. Я действительно угрожал, что „раздавлю“ его, когда выйду из карцера, поэтому они держали меня там до тех пор, пока все остальные не позавтракали. Когда они, наконец, меня выпустили, я был в ярости и попытался ударить этого охранника [Сероса].

Чтобы меня усмирить, потребовалось два охранника.

Они отвели меня в отдельную комнату, чтобы я позавтракал в одиночестве. Я снова пожаловался на боль в ноге и попросил вызвать врача. Но я не позволил охранникам осмотреть мою ногу. Что они в этом понимают?

Я поел в одиночестве, но извинился перед [Варнишем], который был наименее враждебен ко мне. Но мне очень хотелось врезать „Джону Уэйну“, этому парню из Атланты. Я буддист, а он все время обзывает меня коммунистом, просто чтобы спровоцировать, и ему это удается. Сейчас я думаю, некоторые охранники, например, большой Лендри [Джефф], вели себя мягко только потому, что им приказали так себя вести»^[114].

Охранник Джон Лендри пишет в дневнике, что № 5704 создавал больше всего трудностей, «во всяком случае, его чаще всего наказывали»:

«После каждого случая он [№ 5704] впадает в депрессию, но его дух, который он называет „менталитетом бродяги“, продолжает укрепляться. Он — один из самых волевых заключенных. Еще он отказался мыть посуду после обеда, и я рекомендую кормить его хуже всех и лишить привилегии курения — он заядлый курильщик».

А вот другая точка зрения: точный и проницательный отчет охранника Сероса об этом серьезном инциденте и о психологии заключенных в целом:

«Один из заключенных, № 5704, совершенно не хотел сотрудничать, и я решил отвести его в карцер. К тому времени это была обычная практика. Он отреагировал с яростью, и мне пришлось защищаться, не мне самому, но как охраннику. Он ненавидел меня, как охранника.

Он реагировал на униформу; я чувствовал, что он проецирует на меня этот образ. У меня не было выбора, и мне пришлось защищаться. Я не понимал, почему другие охранники не спешат мне на помощь. Все были потрясены.

Тогда я понял, что я такой же заключенный, как и они. Я был просто мишенью для их гнева. У них было больше свободы в действиях. Я не думаю, что у нас был выбор. Мы тоже были подавлены этой ситуацией, но у нас, охранников, была иллюзия свободы. Тогда я этого не понимал, иначе ушел бы. Мы все стали рабами денег. Заключенные стали нашими рабами; а мы стали рабами денег. Позже я понял, что все мы были рабами этой атмосферы. Мы думали об этом просто как об „эксперименте“, это означало, что на самом деле никто не причиняет никому вреда. Это была иллюзия свободы. Я знал, что мог уйти, но не ушел, потому что не мог — я был рабом всего этого»^[115].

Заключенный Джим-4325 тоже соглашается, что во всей ситуации было что-то рабское: «Хуже всего была расписанная по минутам жизнь и необходимость беспрекословно подчиняться охранникам. Унижение от того, что мы были практически рабами охранников, вот что было хуже всего»^[116].

Но охранник Серос не позволял, чтобы ощущение, что он попал в ловушку своей роли, мешало ему проявлять свою власть. Он замечает: «Мне нравилось их мучить. Меня беспокоило, что Сержант, № 2093, такой покорный. Я семь раз заставлял его чистить кремом для обуви мои ботинки, и он ни разу не возразил»^[117].

Размышления охранника Венди свидетельствуют о том, что дегуманизированное восприятие заключенных проникло в его мышление: «В четверг заключенные вели себя очень послушно, если не считать небольшой стычки между Серосом и № 5704, это был небольшой всплеск насилия, который мне совершенно не понравился. Я воспринимал заключенных как овец, и меня совершенно не волновало их состояние»^[118].

В заключительном отчете охранника Сероса мы находим другой взгляд на растущую дегуманизацию заключенных в восприятии охранников:

«Несколько раз я забывал, что заключенные — это люди, но я всегда ловил себя на этом и напоминал себе, что они — люди. Я просто считал их „заключенными“, как будто в них нет ничего человеческого. Это бывало иногда, обычно когда я отдавал им приказы. Я устал, мне было противно — таким было мое обычное состояние. Я изо всех сил заставлял себя дегуманизировать их — так мне было легче»^[119].

По мнению всех наших сотрудников, из всех охранников точнее всех «следует правилам» Варниш. Он старше почти всех охранников, ему, как и Арнетту, 24 года. Они оба аспиранты и должны быть немного более зрелыми людьми, чем другие охранники. Серосу, Венди и Джону Лендри всего по 18 лет.

Отчеты дневной смены Варниша — самые подробные и длинные, в них описаны отдельные случаи неподчинения заключенных. Но в них редко комментируются действия охранников и совершенно отсутствуют упоминания о влиянии психологических сил. Варниш наказывает заключенных только за нарушение правил и ни за что другое. Его ролевое поведение полностью интернализовано, в тюрьме он совершенный охранник. Он ведет себя не так демонстративно и жестоко, как некоторые другие охранники, например Арнетт и Хеллман. С другой стороны, он не пытается понравиться заключенным, как Джефф Лендри. Он просто делает свою работу, спокойно и эффективно. Из накопившихся сведений о нем следует, что, он, как ему кажется, иногда ведет себя эгоцентрично и склонен к догматизму.

«Иногда мы почти не напрягались — мы не унижали заключенных настолько, насколько могли бы», — пишет Варниш.

Роли могут влиять не только на эмоции, но и на мышление, и это интересно отражено в самоанализе Варниша после эксперимента:

«В начале эксперимента я был уверен, что, скорее всего, смогу действовать так, как требует исследование, но постепенно я стал с удивлением замечать, что у меня возникают чувства, которых я раньше в себе не наблюдал. Я действительно начал чувствовать себя как настоящий охранник, хотя искренне считал, что неспособен на подобное поведение. Я был удивлен — нет, я был встревожен, — когда обнаружил, что могу… что могу вести себя так, как раньше не мог и помыслить. И при этом я не испытывал никаких сожалений, не испытывал чувства вины. Только потом, когда я начал размышлять над тем, что сделал, я начал понимать, как себя вел, я понял, что раньше просто не замечал в себе подобных качеств»^[120].