КОНДУКТОР И ТАРАНТУЛ Басня В горах Гишпании тяжелый экипаж С кондуктором отправился в вояж.Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула;А муж ее меж тем, увидя тарантула, Вскричал: «Кондуктор, стой! Приди скорей! ах, боже мой!» На крик кондуктор поспешаетИ тут же веником скотину выгоняет,Примолвив: «Денег ты за место не платил!» —И тотчас же его пятою раздавил. Читатель! разочти вперед свои депансы*,Чтоб даром не дерзать садиться в дилижансы, И норови, чтобы отнюдь Без денег не пускаться в путь;Не то случится и с тобой, что с насекомым, Тебе знакомым.
ПОЕЗДКА В КРОНШТАДТ Посвященосослуживцу моемупо министерству финансовг. Бенедиктову* Пароход летит стрелою,Грозно мелет волны в прахИ, дымя своей трубою,Режет след в седых волнах. Пена клубом. Пар клокочет.Брызги перлами летят.У руля матрос хлопочет.Мачты в воздухе торчат. Вот находит туча с юга,Все чернее и черней...Хоть страшна на суше вьюга,Но в морях еще страшней! Гром гремит, и молньи блещут...Мачты гнутся, слышен треск...Волны сильно в судно хлещут...Крики, шум и вопль, и плеск! На носу один стою я**,И стою я, как утес.Морю песни в честь пою я,И пою я не без слез. Море с ревом ломит судно.Волны пенятся кругом.Но и судну плыть нетрудноС Архимедовым винтом. Вот оно уж близко к цели.Вижу,— дух мой объял страх! —Ближний след наш еле-еле,Еле видится в волнах... А о дальнем и помину,И помину даже нет;Только водную равнину,Только бури вижу след!.. Так подчас и в нашем мире:Жил, писал поэт иной,Звучный стих ковал на лиреИ — исчез в волне мирской!.. Я мечтал. Но смолкла буря;В бухте стал наш пароход.Мрачно голову понуря,Зря на суетный народ: «Так,— подумал я,— на светеМеркнет светлый славы путь;Ах, ужель я тоже в ЛетеУтону когда-нибудь?!» ** Здесь, конечно, разумеется нос парохода, а не поэта;читатель сам мог бы догадаться об этом. (Примечание К. Пруткова.)
МОЕ ВДОХНОВЕНИЕ Гуляю ль один я по Летнему саду*,В компанье ль с друзьями по парку хожу,В тени ли березы плакучей присяду,На небо ли молча с улыбкой гляжу —Все дума за думой в главе неисходно,Одна за другою докучной чредой,И воле в противность и с сердцем несходно,Теснятся, как мошки над теплой водой!И, тяжко страдая душой безутешной,Не в силах смотреть я на свет и людей:Мне свет представляется тьмою кромешной;А смертный — как мрачный, лукавый злодей!И с сердцем незлобным и с сердцем смиренным,Покорствуя думам, я делаюсь горд;И бью всех и раню стихом вдохновенным,Как древний Атилла, вождь дерзостных орд...И кажется мне, что тогда я главоюВсех выше, всех мощью духовной сильней,И кружится мир под моею пятою,И делаюсь я все мрачней и мрачней!..И, злобы исполнясь, как грозная туча,Стихами я вдруг над толпою прольюсь:И горе подпавшим под стих мой могучий!Над воплем страданья я дико смеюсь. * Считаем нужным объяснить для русских провинциалов и для иностранцев,что здесь разумеется так называемый «Летний сад» в С.-Петербурге. (Примечание К. Пруткова.)
ЦАПЛЯ И БЕГОВЫЕ ДРОЖКИ Басня На беговых помещик ехал дрожках. Летела цапля; он глядел. «Ах! почему такие ножки И мне Зевес не дал в удел?» А цапля тихо отвечает: «Не знаешь ты, Зевес то знает!»Пусть баснь сию прочтет всяк строгий семьянин:Коль ты татарином рожден, так будь татарин; Коль мещанином — мещанин, А дворянином—дворянин.Но если ты кузнец и захотел быть барин, То знай, глупец, Что, наконец,Не только не дадут тебе те длинны ножки,Но даже отберут коротенькие дрожки.
ЮНКЕР ШМИДТ Вянет лист. Проходит лето. Иней серебрится...Юнкер Шмидт из пистолета Хочет застрелиться. Погоди, безумный, снова Зелень оживится!Юнкер Шмидт! честное слово, Лето возвратится!
РАЗОЧАРОВАНИЕ* Я. П. Полонскому Поле. Ров. На небе солнце.А в саду, за рвом, избушка.Солнце светит. Предо мноюКнига, хлеб и пива кружка. Солнце светит. В клетках птички.Воздух жаркий. Вкруг молчанье.Вдруг проходит прямо в сениДочь хозяйкина, Маланья. Я иду за нею следом.Выхожу я также в сенцы;Вижу: дочка на веревкеРасстилает полотенцы. Говорю я ей с упреком:«Что ты мыла? не жилет ли?И зачем на нем не шелком,Ниткой ты подшила петли?» А Маланья, обернувшись,Мне со смехом отвечала:«Ну так что ж, коли не шелком?Я при вас ведь подшивала!» И затем пошла на кухню.Я туда ж за ней вступаю.Вижу: дочь готовит тесто Для обеда к караваю. Обращаюсь к ней с упреком:«Что готовишь? не творог ли?»«Тесто к караваю».— «Тесто?»«Да; вы, кажется, оглохли?» И, сказавши, вышла в садик.Я туда ж, взяв пива кружку.Вижу: дочка в огородеРвет созревшую петрушку. Говорю опять с упреком:«Что нашла ты? уж не гриб ли?»«Все болтаете пустое!Вы и так, кажись, охрипли». Пораженный замечаньем,Я подумал: «Ах, Маланья!Как мы часто детски любим Недостойное вниманья!» * В первой публикации сноска:«Музыка, собственного моего изобретения,будет напечатана при полном собрании моих творений.Прим. Козьмы Пруткова».
ЭПИГРАММА№1 «Вы любите ли сыр?» — спросили раз ханжу.«Люблю,— он отвечал,— я вкус в нем нахожу».
ЧЕРВЯК И ПОПАДЬЯ Басня * Однажды к попадье заполз червяк за шею;И вот его достать велит она лакею. Слуга стал шарить попадью... «Но что ты делаешь?!» — «Я червяка ловлю.Ах, если уж залез к тебе червяк за шею, Сама его дави не давай лакею. * Эта басня, как и всё, впервые печатаемое в «Полн. собр. собранииК. Пруткова», найдена в оставшихся после его смерти сафьяновых портфеляхза нумерами и с печатною золоченою надписью: «Сборник неоконченного(d'inacheue) №».
АКВИЛОН В память г. Бенедиктову * С сердцем грустным, с сердцем полным, Дувр оставивши, в Кале Я по ярым, гордым волнам Полетел на корабле. То был плаватель могучий, Крутобедрый гений вод, Трехмачтовый град плавучий, Стосаженный скороход. Он, как конь донской породы, Шею вытянул вперед, Грудью сильной режет воды, Грудью смелой в волны прет. И, как сын степей безгранных, Мчится он поверх пучин На крылах своих пространных, Будто влажный сарацин.** Гордо волны попирает Моря страшный властелин, И чуть-чуть не досягает Неба чудный исполин. Но вот-вот уж с громом тучи Мчит Борей с полнощных стран. Укроти свой бег летучий, Вод соленых ветеран!.. Нет! гигант грозе не внемлет; Не страшится он врага. Гордо голову подъемлет, Вздулись верви и бока, И бегун морей высокий Волнорежущую грудь Пялит в волны и широкий Прорезает в море путь, Восшумел Борей сердитый, Раскипелся, восстонал; И, весь пеною облитый, Набежал девятый вал. Великан наш накренился, Бортом воду зачерпнул; Парус в море погрузился; Богатырь наш потонул... И страшный когда-то ристатель морей Победную выю смиренно склоняет;И с дикою злобой свирепый Борей На жертву тщеславья взирает. И мрачный, как мрачные севера ночи,Он молвит, насупивши брови на очи:«Все водное — водам, а смертное — смерти;Все влажное — влагам, а твердое — тверди!» И, послушные веленьям, Ветры с шумом понеслись, Парус сорвали в мгновенье; Доски с треском сорвались. И все смертные уныли, Сидя в страхе на досках, И неволею поплыли, Колыхаясь на волнах. Я один, на мачте сидя, Руки мощные скрестив, Ничего кругом не видя, Зол, спокоен, молчалив. И хотел бы я во гневе, Морю грозному в укор, Стих, в моем созревший чреве, Изрыгнуть, водам в позор! Но они с немой отвагой, Мачту к берегу гоня, Лишь презрительною влагой Дерзко плескают в меня. И вдруг, о спасенье своем помышляя,Заметив, что боле не слышен уж гром,Без мысли, но с чувством на влагу взирая,Я гордо стал править веслом. * В рукописи В. Жемчужникова зачеркнута сноска к подзаголовку: «Г. Бенедиктов тоже служил в министерстве финансов».
Впервые — в «Современнике», 1854, № 10.
Пародия на стихотворение «Желание» А. С. Хомякова (1804 — 1860), человека широчайшего духовного кругозора: историка, лидера славянофилов, философа, богослова, экономиста, автора проектов освобождения крестьян, изобретателя, врача, живописеца, полиглота-лингвиста, драматурга и поэта: Хотел бы я разлиться в мире, Хотел бы с солнцем в небе течь, Звездою в сумрачном эфире Ночной светильник свой зажечь. Хотел бы зыбию стеклянной Играть в бездонной глубине Или лучом зари румяной Скользить по плещущей волне. Хотел бы с тучами скитаться, Туманом виться вкруг холмов, Иль буйным ветром разыграться В седых изгибах облаков; Жить ласточкой под небесами, К цветам ласкаться мотыльком Или над дикими скалами Носиться дерзостным орлом. Как сладко было бы в природе То жизнь и радость разливать, То в громах, вихрях, непогоде Пространство неба обтекать!
ЖЕЛАНИЯ ПОЭТА* Хотел бы я тюльпаном быть,Парить орлом по поднебесью,Из тучи ливнем воду литьИль волком выть по перелесью. Хотел бы сделаться сосною,Былинкой в воздухе летать,Иль солнцем землю греть весною,Иль в роще иволгой свистать. Хотел бы я звездой теплиться,Взирать с небес на дольний мир,В потемках по небу скатиться,Блистать, как яхонт иль сапфир. Гнездо, как пташка, вить высоко,В саду резвиться стрекозой,Кричать совою одиноко,Греметь в ушах ночной грозой... Как сладко было б на свободеСвой образ часто так менятьИ, век скитаясь по природе,То утешать, то устрашать! * В экземпляре «Полного собрания сочинений» 1884 года, правленномВ. Жемчужниковым для издания 1885 года, автор сделал сноскук заглавию стихотворения, которая, однако, не была напечатана:«Клевреты покойного Козьмы Пруткова настоятельно убеждали егоне высказывать публично таких желаний; но он не слушал, ссылаясьна примеры многих других поэтов и утверждая, что подобные желаниясоставляют один из непременных признаков истинного поэта».
ПАМЯТЬ ПРОШЛОГО Как будто из Гейне Помню я тебя ребенком,Скоро будет сорок лет;Твой передничек измятый,Твой затянутый корсет. Было в нем тебе неловко;Ты сказала мне тайком:«Распусти корсет мне сзади;Не могу я бегать в нем». Весь исполненный волненья,Я корсет твой развязал...Ты со смехом убежала,Я ж задумчиво стоял.
РАЗНИЦА ВКУСОВ* Басня Казалось бы, ну как не знать Иль не слыхать Старинного присловья, Что спор о вкусах — пустословье? Однако ж раз, в какой-то праздник,Случилось так, что с дедом за столом, В собрании гостей большом,О вкусах начал спор его же внук, проказник,Старик, разгорячась, сказал среди обеда: «Щенок! тебе ль порочить деда? Ты молод: все тебе и редька и свинина; Глотаешь в день десяток дынь; Тебе и горький хрен — малина, А мне и бланманже — полынь!»Читатель! в мире так устроено издавна: Мы разнимся в судьбе: Во вкусах и подавно;Я это басней пояснил тебе. С ума ты сходишь от Берлина; Мне ж больше нравится Медынь.Тебе, дружок, и горький хрен — малина, А мне и бланманже — полынь. * В первом издании (см. журнал «Современник», 1853 г.) эта басня былаозаглавлена «Урок внучатам» — в ознаменование действительногопроисшествия в семье Козьмы Пруткова.** ** В экземпляре «Полного собрания сочинений» 1884 года, подготовленном для издания 1885 года В. Жемчужниковым, написано продолжение сноски,которое напечатано не было, и где, как и в басне, сатирическипротивопоставлялись славянофилы западникам:«Именно: в день его именин, за многолюдным обедом, на которомприсутствовал, в числе прочих чиновных лиц, и приезжий из Москвы, известный своею опасною политическою благонадежностью,действительный статский советник Кашенцов,— с почтенным хозяиномвступил в публичный спор о вкусе цикорного салата внучатый племянникего К. И. Шерстобитов. Козьма Прутков сначала возражал спорщику шутяи даже вдруг произнес, экспромтом, следующее стихотворение: Я цикорий не люблю —Оттого что в нем, в цикорье,Попадается песок... Я люблю песок на взморье,Где качается челнок; Где с бегущею волноюСпорит встречная волнаИ полуночной пороюТак отрадна тишина! Этот неожиданный экспромт привел всех в неописуемый восторг и вызвалобщие рукоплескания. Но Шерстобитов, задетый в своем самолюбии,возобновил спор с еще большею горячностью, ссылаясь на примерЗападной Европы, где, по его словам, цикорный салат уважается всемиобразованными людьми. Тогда Козьма Прутков, потеряв терпение, назвалего публично щенком и высказал ему те горькие истины, которые изложеныв печатаемой здесь басне, написанной им тотчас после обеда,в присутствии гостей. Он посвятил эту басню упомянутому действительномустатскому советнику Кашенцову в свидетельство своего патриотического предпочтения даже худшего родного лучшему чужестранному».
ПИСЬМО ИЗ КОРИНФА Древнее греческое* Я недавно приехал в Коринф.Вот ступени, а вот колоннада.Я люблю здешних мраморных нимфИ истмийского шум водопада. Целый день я на солнце сижу.Трусь елеем вокруг поясницы.Между камней паросских слежуЗа извивом слепой медяницы. Померанцы растут предо мной,И на них в упоенье гляжу я.Дорог мне вожделенный покой.«Красота! красота!» — все твержу я.А на землю лишь спустится ночь,Мы с рабыней совсем обомлеем...Всех рабов высылаю я прочьИ опять натираюсь елеем. * В первом издании опубликовано с подзаголовком:«Греческое стихотворение».
* * * Романс На мягкой кроватиЛежу я один.В соседней палатеКричит армянин. Кричит он и стонет,Красотку обняв,И голову клонит;Вдруг слышно: пиф-паф!.. Упала девчинаИ тонет в крови...Донской казачинаКлянется в любви... А в небе лазурномТрепещет луна;И с шнуром мишурнымЛишь шапка видна. В соседней палатеЗамолк армянин,На узкой кроватиЛежу я один.
ДРЕВНИЙ ПЛАСТИЧЕСКИЙ ГРЕК Люблю тебя, дева, когда золотистыйИ солнцем облитый ты держишь лимон,И юноши зрю подбородок пушистыйМеж листьев аканфа и белых колонн. Красивой хламиды тяжелые складки Упали одна за другой... Так в улье шумящем вкруг раненой матки Снует озабоченный рой.
ПОМЕЩИК И САДОВНИК Басня Помещику однажды в воскресенье Поднес презент его сосед. То было некое растенье,Какого, кажется, в Европе даже нет.Помещик посадил его в оранжерею; Но как он сам не занимался ею (Он делом занят был другим: Вязал набрюшники родным),То раз садовника к себе он призывает И говорит ему: «Ефим!Блюди особенно ты за растеньем сим; Пусть хорошенько прозябает». Зима настала между тем.Помещик о своем растенье вспоминает И так Ефима вопрошает: «Что? хорошо ль растенье прозябает?»«Изрядно,— тот в ответ,— прозябло уж совсем!» Пусть всяк садовника такого нанимает, Который понимает, Что значит слово «прозябает».
БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ Г. Аполлону Григорьеву,по поводу статей его в «Москвитянине» 1850-х годов * Толпой огромною стеснилися в мой умРазнообразные, удачные сюжеты,С завязкой сложною, с анализом душиИ с патетичною, загодочной развязкой.Я думал в «мировой поэме» их развить,В большом, посредственном иль в маленьком масштабе. И уж составил план. И к миросозерцаныоВысокому свой ум стараясь приучить,Без задней мысли, я к простому пониманьюОбыденных основ стремился всей душой.Но, верный новому в словесности ученью,Другим последуя, я навсегда отверг:И личности протест, и разочарованье,Теперь дешевое, и модный наш дендизм И без основ борьбу, страданья без исхода,И антипатий болезненной причуды!А чтоб не впасть в абсурд, изгнал экстравагантность...Очистив главную творения идеюОт ей несвойственных и пошлых положений,Уж разменявшихся на мелочь в наше время,Я отстранил и фальшь и даже форсировкуИ долго изучал без устали, с упорствомСвое, в изгибах разных, внутреннее «Я».Затем, в канву избравши фабулу простую,Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкойЯвлений жизненных действительности грустнойНаносный не внести в поэму элемент.И технике пустой не слишком предаваясь,Я тщился разъяснить творения процессИ «слово новое» сказать в своем созданье!.. С задатком опытной практичности житейской,С запасом творческих и правильных начал,С избытком сил души и выстраданных чувств,На данные свои взирая объективно,Задумал типы я и идеал создал;Изгнал все частное и индивидуальность;И очертил свой путь, и лица обобщил;И прямо, кажется, к предмету я отнесся;И, поэтичнее его развить хотев,Характеры свои зараней обусловил;Но разложенья вдруг нечаянный моментНастиг мой славный план, и я вотще стараюсьХоть точку в сей беде исходную найти! * В этом стихотворном письме К. Прутков отдает добросовестный отчетв безуспешности приложения теории литературного, творчества, настойчивопроповеданной г. Аполлоном Григорьевым в «Москвитянине».
В АЛЬБОМКРАСИВОЙ ЧУЖЕСТРАНКЕ Написано в Москве * Вокруг тебя очарованье.Ты бесподобна. Ты мила.Ты силой чудной обаяньяК себе поэта привлекла.Но он любить тебя не может:Ты родилась в чужом краю,И он охулки не положит,Любя тебя, на честь свою. * В рукописи 1859 года имеется подзаголовок: «от Славянофила».В экземпляре «Полного собрания сочинений» 1884 года, правленномдля издания 1885 года, В. Жемчужников сделал следующее примечание(напечатано не было): «Это патриотическое стихотворение написаноочевидно, по присоединении Козьмы Пруткова к славянофильской партии,под влиянием Хомякова, Аксаковых и Аполлона Григорьева. Впрочем,Козьма Прутков, соображавшийся всегда с видами правительства и своегоначальства, отнюдь не вдавался в крайности и по славянофильству;он сочувствовал славянофилам в превознесении только тех отечественныхособенностей, которые правительство оставляло неприкосновенными, как полезные или безвредные, не переделывая их на западный образец:но при этом он, следуя указаниям правительства, предпочитал для России:государственный совет и сенат — боярской думе и земским собраниям;чистое бритье лица — поношению бороды; плащ-альмавиву — зипуну и т. п.».
СТАН И ГОЛОС Басня Хороший стан, чем голос звучный, Иметь приятней во сто крат. Вам это пояснить я басней рад. Какой-то становой, собой довольно тучный, Надевши ваточный халат, Присел к открытому окошку И молча начал гладить кошку.Вдруг голос горлицы внезапно услыхал...«Ах, если б голосом твоим я обладал, — Так молвил пристав,— я б у тещи Приятно пел в тенистой рощеИ сродников своих пленял и услаждал!»А горлица на то головкой покачалаИ становому так, воркуя, отвечала: «А я твоей завидую судьбе: Мне голос дан, а стан тебе».
ОСАДА ПАМБЫ Романсеро, с испанского Девять лет дон Педро Гомец,По прозванью Лев Кастильи,Осаждает замок Памбу,Молоком одним питаясь.И все войско дона Педра,Девять тысяч кастильянцев,Все, по данному обету,Не касаются мясного,Ниже* хлеба не снедают;Пьют одно лишь молоко.Всякий день они слабеют,Силы тратя по-пустому.Всякий день дон Педро ГомецО своем бессилье плачет,Закрываясь епанчою.Настает уж год десятый.Злые мавры торжествуют;А от войска дона ПедраНалицо едва осталосьДевятнадцать человек.Их собрал дон Педро ГомецИ сказал им: «Девятнадцать!Разовьем свои знамена,В трубы громкие взыграемИ, ударивши в литавры,Прочь от Памбы мы отступимБез стыда и без боязни.Хоть мы крепости не взяли,Но поклясться можем смелоПеред совестью и честью:Не нарушили ни разуНами данного обета, —Целых девять лет не ели,Ничего не ели ровно,Кроме только молока!»Ободренные сей речью,Девятнадцать кастильянцев,Все, качаяся на седлах,В голос слабо закричали:«Sancto Jago Compostello!**Честь и слава дону Педру,Честь и слава Льву Кастильи!»А каплан*** его ДиегоТак сказал себе сквозь зубы:«Если б я был полководцем,Я б обет дал есть лишь мясо,Запивая сантуринским».И, услышав то, дон ПедроПроизнес со громким смехом:«Подарить ему барана;Он изрядно подшутил». * Ниже — ни даже, отнюдь не.** Святой Иаков Компостельскии! (исп.) *** Каплан — капеллан, священник.
.
ЭПИГРАММА№II Раз архитектор с птичницей спознался.И что ж? — в их детище смешались две натуры:Сын архитектора — он строить покушался,Потомок птичницы — он строил только «куры».
ДОБЛЕСТНЫЕ СТУДИОЗУСЫ Как будто из Гейне Фриц Вагнер, студьозус из Иены,Из Бонна Иеронимус КохВошли в кабинет мой с азартом,Вошли, не очистив сапог. «Здорово, наш старый товарищ!Реши поскорее наш спор:Кто доблестней: Кох или Вагнер?»Спросили с бряцанием шпор. «Друзья! вас и в Иене и в БоннеДавно уже я оценил.Кох логике славно учился,А Вагнер искусно чертил». Ответом моим недовольны:«Решай поскорее наш спор!» —Они повторили с азартомИ с тем же бряцанием шпор. Я комнату взглядом окинулИ, будто узором прельщен,«Мне нравятся очень... обои!» —Сказал им и выбежал вон. Понять моего каламбураИз них ни единый не мог,И долго стояли в раздумьеСтудьозусы Вагнер и Кох
ШЕЯ Моему сослуживцу г. Бенедиктову * Шея девы — наслажденье;Шея — снег, змея, нарцисс;Шея — ввысь порой стремленье;Шея — склон порою вниз.Шея — лебедь, шея — пава,Шея — нежный стебелек;Шея — радость, гордость, слава;Шея — мрамора кусок!..Кто тебя, драгая шея,Мощной дланью обоймет?Кто тебя, дыханьем грея,Поцелуем пропечет?Кто тебя, крутая выя,До косы от самых плеч,В дни июля огневыеБудет с зоркостью беречь:Чтоб от солнца, в зной палящий,Не покрыл тебя загар;Чтоб поверхностью блестящейНе пленился злой комар;Чтоб черна от черной пылиТы не сделалась сама;Чтоб тебя не иссушилиГрусть, и ветры, и зима?! * В «Полном собрании сочинений» 1884 года издано с подзаголовком:«Посвящается поэту-сослуживцу, г-ну Бенедиктову». В рукописи В. Жемчужникова стихотворениезавершали строки, зачеркнуты автором: Я тебя держал бы в холе,И берег бы, охранял;Я б тебя, гуляя в поле,Дымкой нежной прикрывал.Я б врагов твоих с раченьем,Дланью собственной давил;А тебя бы с восхищеньемВсе ласкал бы и любил!
Первая публикация — в «Современнике», 1860, № 3.
ПОМЕЩИК И ТРАВА Басня На родину со службы воротясь,Помещик молодой, любя во всем успехи,Собрал своих крестьян: «Друзья, меж нами связь — Залог утехи;Пойдемте же мои осматривать поля!»И, преданность крестьян сей речью воспаля, Пошел он с ними купно.«Что ж здесь мое?» — «Да все,— ответил голова.— Вот Тимофеева трава...»«Мошенник! — тот вскричал,— ты поступил преступно! Корысть мне недоступна; Чужого не ищу; люблю свои права! Мою траву отдать, конечно, пожалею; Но эту возвратить немедля Тимофею!» Оказия сия, по мне, уж не нова. Антонов есть огонь, но нет того закону, Чтобы всегда огонь принадлежал Антону.
Первая публикация — в «Современнике», 1854, № 3, под заглавием: «*** (Подражание Гейне)».
НА ВЗМОРЬЕ На взморье, у самой заставы,Я видел большой огород.Растет там высокая спаржа;Капуста там скромно растет. Там утром всегда огородникЛениво проходит меж гряд;На нем неопрятный передник;Угрюм его пасмурный взгляд. Польет он из лейки капусту;Он спаржу небрежно польет;Нарежет зеленого лукуИ после глубоко вздохнет. Намедни к нему подъезжаетЧиновник на тройке лихой.Он в теплых, высоких галошах,На шее лорнет золотой. «Где дочка твоя?» — вопрошаетЧиновник, прищурясь в лорнет,Но, дико взглянув, огородникМахнул лишь рукою в ответ. И тройка назад поскакала,Сметая с капусты росу...Стоит огородник угрюмоИ пальцем копает в носу.
года.
КАТЕРИНА Quousque tandem, Catilina,abutere patientia nostra?* Цицерон «При звезде, большого чина,Я отнюдь еще не стар...Катерина! Катерина!»«Вот, несу вам самовар».«Настоящая картина!»«На стене, что ль? это где?»«Ты картина, Катерина!»«Да, в пропорцию везде».«Ты девица; я мужчина...»«Ну, так что же впереди?»«Точно уголь, Катерина,Что-то жжет меня в груди!»«Чай горяч, вот и причина».«А зачем так горек чай,Объясни мне, Катерина?»«Мало сахару, я, чай?»«Словно нет о нем помина!»«А хороший рафинад».«Горько, горько Катерина,Жить тому, кто не женат!»«Как монахи все едино,Холостой.ли, иль вдовец!»«Из терпенья, Катерина,Ты выводишь наконец!!» * «Quousque tandem, Catilina, abutere patientia nostra?» (л а т.) —«Доколе же, Катилина, будешь ты испытывать наше терпение?» —из речи Цицерона (106 — 43 гг. до н. э.), оратора, писателя и политического деятеля Древнего Рима против Катилины (108 — 62 гг. до н. э.) —его политического противника.
НЕМЕЦКАЯ БАЛЛАДА Барон фон Гринвальдус,Известный в Германьи,В забралах и в латах,На камне пред замком,Пред замком Амальи, Сидит принахмурясь; Сидит и молчит.Отвергла АмальяБаронову руку!..Барон фон ГринвальдусОт замковых оконОчей не отводитИ с места не сходит; Не пьет и не ест. Года за годами...Бароны воюют,Бароны пируют...Барон фон Гринвальдус,Сей доблестный рыцарь,Все в той же позицьи На камне сидит.
ЧИНОВНИК И КУРИЦА Басня Чиновник толстенький, не очень молодой, По улице, с бумагами под мышкой,Потея и пыхтя и мучимый одышкой, Бежал рысцой.На встречных он глядел заботливо и странно, Хотя не видел никого.И колыхалася на шее у него. Как маятник, с короной Анна.На службу он спешил, твердя себе: «Беги, Скорей беги! Ты знаешь,Что экзекутор наш с той и другой ноги Твои в чулан упрячет сапоги, Коль ты хотя немножко опоздаешь!» Он все бежал. Но вот Вдруг слышит голос из ворот; «Чиновник! окажи мне дружбу; Скажи, куда несешься ты?» — «На службу!»«Зачем не следуешь примеру моему,Сидеть в спокойствии? признайся напоследок!» Чиновник, курицу узревши этак Сидящую в лукошке, как в дому, Ей отвечал: «Тебя увидя,Завидовать тебе не стану я никак; Несусь я точно так,Но двигаюсь вперед; а ты несешься сидя!»Разумный человек коль баснь сию прочтет,То, верно, и мораль из оной извлечет.
ФИЛОСОФ В БАНЕ С древнего греческого Полно меня, Левконоя, упругою гладить ладонью;Полно по чреслам моим вдоль поясницы скользить.Ты позови Дискомета, ременно-обутого Тавра;В сладкой работе твоей быстро он сменит тебя.Опытен Тавр и силен; ему нипочем притиранья!На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой.Ты же меж тем щекоти мне слегка безволосое темя;Взрытый наукою лоб розами тихо укрась.
НОВОГРЕЧЕСКАЯ ПЕСНЬ Спит залив. Эллада дремлет.Под портик уходит матьСок гранаты выжимать...Зоя! нам никто не внемлет!Зоя, дай себя обнять! Зоя, утренней пороюЯ уйду отсюда прочь;Ты смягчись, покуда ночь!Зоя, утренней пороюЯ уйду отсюда прочь... Пусть же вихрем сабля свищет!Мне Костаки не судья!Прав Костаки, прав и я!Пусть же вихрем сабля свищет;Мне Костаки не судья! В поле брани РазорвакиПал за вольность, как герой.Бог с ним! рок его такой.Но зачем же жив Костаки,Когда в поле РазорвакиПал за вольность, как герой?! Видел я вчера в заливеВосемнадцать кораблей;Все без мачт и без рулей...Но султана я счастливей;Лей вина мне, Зоя, лей! Лей, пока Эллада дремлет,Пока тщетно тщится матьСок гранаты выжимать...Зоя, нам никто не внемлет!Зоя, дай себя обнять!
.
В АЛЬБОМ N.N. Желанья вашего всегда покорный раб,Из книги дней моих я вырву полстраницыИ в ваш альбом вклею... Вы знаете, я слабПред волей женщины, тем более девицы. Вклею!..Но вижу я, уж вас объемлет страх!Змеей тоски моей пришлось мне поделиться;Не целая змея теперь во мне, но — ax! —Зато по ползмеи в обоих шевелится.
ОСЕНЬ С персидского, из ибн-Фета Осень. Скучно. Ветер воет.Мелкий дождь по окнам льет.Ум тоскует; сердце ноет;И душа чего-то ждет. И в бездейственном покоеНечем скуку мне отвесть...Я не знаю: что такое?Хоть бы книжку мне прочесть!
ЗВЕЗДА И БРЮХО Басня На небе, вечерком, светилася звезда. Был постный день тогда:Быть может, пятница, быть может, середа.В то время по саду гуляло чье-то брюхо И рассуждало так с собой, Бурча и жалобно и глухо: «Какой Хозяин мой Противный и несносный! Затем, что день сегодня постный, Не станет есть, мошенник, до звезды; Не только есть — куды! Не выпьет и ковша воды!.. Нет, право, с ним наш брат не сладит: Знай бродит по саду, ханжа, На мне ладони положа; Совсем не кормит, только гладит». Меж тем ночная тень мрачней кругом легла.Звезда, прищурившись, глядит на край окольный; То спрячется за колокольней, То выглянет из-за угла, То вспыхнет ярче, то сожмется, Над животом исподтишка смеется...Вдруг брюху ту звезду случилось увидать. Ан хвать! Она уж кубарем несется С небес долой, Вниз головой, И падает, не удержав полета; Куда ж? — в болото! Как брюху быть? Кричит: «ахти!» да «ах!» И ну ругать звезду в сердцах.Но делать нечего: другой не оказалось, И брюхо, сколько ни ругалось, Осталось, Хоть вечером, а натощак. Читатель! басня этаНас учит не давать, без крайности, обета Поститься до звезды, Чтоб не нажить себе беды.Но если уж пришло тебе хотенье Поститься для душеспасенья, То мой совет (Я говорю из дружбы): Спасайся, слова нет,Но главное: не отставай от службы!Начальство, день и ночь пекущеесь о нас,Коли сумеешь ты прийтись ему по нраву, Тебя, конечно, в добрый часПредставит к ордену святого Станислава.Из смертных не один уж в жизни испытал,Как награждают нрав почтительный и скромный. Тогда,— в день постный, в день скоромный, — Сам будучи степенный генерал, Ты можешь быть и с бодрым духом, И с сытым брюхом? Ибо кто ж запретит тебе всегда, везде Быть при звезде?
Баллада Путник едет косогором;Путник по полю спешит.Он обводит тусклым взоромСтепи снежной грустный вид. «Ты к кому спешишь навстречу,Путник гордый и немой?»«Никому я не отвечу;Тайна то души больной! Уж давно я тайну этуХороню в груди своейИ бесчувственному светуНе открою тайны сей: Ни за знатность, ни за злато,Ни за груды серебра,Ни под взмахами булата,Ни средь пламени костра!» Он сказал и вдаль несетсяКосогором, весь в снегу.Конь испуганный трясется,Спотыкаясь на бегу. Путник с гневом погоняетКарабахского коня.Конь усталый упадает,Седока с собой роняетИ под снегом погребаетГосподина и себя. Схороненный под сугробом,Путник тайну скрыл с собой.Он пребудет и за гробомТот же гордый и немой.
ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ИСПАНЦЕМ Тихо над Альгамброй.Дремлет вся натура.Дремлет замок Памбра.Спит Эстремадура. Дайте мне мантилью;Дайте мне гитару;Дайте Инезилью,Кастаньетов пару. Дайте руку верную,Два вершка булату,Ревность непомерную,Чашку шоколату. Закурю сигару я,Лишь взойдет луна.Пусть дуэнья стараяСмотрит из окна! За двумя решеткамиПусть меня клянет;Пусть шевелит четками,Старика зовет. Слышу на балконеШорох платья, — чу! —Подхожу я к донне,Сбросил епанчу. Погоди, прелестница!Поздно или раноШелковую лестницуВыну из кармана!.. О сеньора милая,Здесь темно и серо...Страсть кипит унылаяВ вашем кавальеро; Здесь, перед бананами,Если не наскучу,Я между фонтанамиПропляшу качучу. Но в такой позицииЯ боюся, страх,Чтобы инквизицииНе донес монах! Уж недаром мерзостный,Старый альгвазилМне рукою дерзостнойДавеча грозил Но его, для сраму,я Маврою* одену;Загоню на самуюНа Сьерра-Морену! И на этом месте,Если вы мне рады,Будем петь мы вместеНочью серенады. Будет в нашей властиТолковать о мире,О вражде, о страсти,О Гвадалквивире; Об улыбках, взорах,Вечном идеале,О тореодорахИ об Эскурьяле...** Тихо над Альгамброй,Дремлет вся натура.Дремлет замок Памбра.Спит Эстремадура.*** * Здесь, очевидно, разумеется племенное имя: мавр, Мавритании,а не женщина Мавра. Впрочем, это объяснение даже лишнее; потому чтоо другом магометанском племени тоже говорят иногда в женском роде: турка.Ясно, что этим определяются -- сточные нравы. (Примечание К. Пруткова.) ** В писарскую копию текста первого издания перед заключительнымчетверостишием В. Жемчужников вписал строки, не вошедшие в собрание сочинений: Дайте мне конфетку,Хересу, малаги,Персик, амулетку,Кисточку для шпаги; Дайте опахало,Брошку иль вуаль,Если же хоть малоЭтого вам жаль, — К вам я свой печальныйОбращаю лик:Дайте нацьональныйМне хоть воротник!.. *** Эскурьял — Эскуриал, город со старинным дворцом и монастырем, Альгамбра — крепость в Гренаде, Сьерра-Морена и Эстремадура —горный хребет и провинция в Испании.
ДРЕВНЕЙ ГРЕЧЕСКОЙ СТАРУХЕ,ЕСЛИ Б ОНА ДОМОГАЛАСЬ МОЕЙ ЛЮБВИ Подражание Катуллу Отстань, беззубая!.. твои противны ласки!С морщин бесчисленных искусственные краски,Как известь, сыплются и падают на грудь.Припомни близкий Стикс и страсти позабудь!Козлиным голосом не оскорбляя слуха,Замолкни, фурия!.. Прикрой, прикрой, старуха,Безвласую главу, пергамент желтых плечИ шею, коею ты мнишь меня привлечь!Разувшись, на руки надень свои сандальи;А ноги спрячь от нас куда-нибудь подалей!Сожженной в порошок, тебе бы уж давноВо урне глиняной покоиться должно.
«
ПАСТУХ, МОЛОКО И ЧИТАТЕЛЬ Басня Однажды нес пастух куда-то молоко, Но так ужасно далеко, Что уж назад не возвращался. Читатель! он тебе не попадался?
РОДНОЕ Отрывок из письма И. С. Аксакову * В борьбе суровой с жизнью душнойМне любо сердцем отдохнуть;Смотреть, как зреет хлеб насущныйИль как мостят широкий путь.Уму легко, душе отрадно,Когда увесистый, громадный,Блестящий искрами гранитВ куски под молотом летит...Люблю подсесть подчас к старухам,Смотреть на их простую ткань.Люблю я слушать русским ухомНа сходках родственную брань. Вот собралися: «Эй, ты, леший!А где зипун?» — «Какой зипун?»«Куда ты прешь? знай, благо, пеший!»«Эк, чертов сын!» — «Эк, старый врун!»............................И так друг друга, с криком вящим,Язвят в колене восходящем. * Здесь помещается только отрывок недоконченного стихотворения,найденного в сафьяновом портфеле Козьмы Пруткова, имеющемзолоченую печатную надпись: «Сборник неоконченного (d'inacheve) № 2».
.
МОЙ СОН Уж солнце зашло; пылает заря.Небесный покров, огнями горя, Прекрасен. Хотелось бы ночь напролет проглядетьНа горнюю, чудную, звездную сеть;Но труд мой усталость и сон одолеть Напрасен! Я силюсь не спать, но клонит ко сну.Боюся, о музы, вдруг я засну Сном вечным? И кто мою лиру в наследство возьмет?И кто мне чело вкруг венком обовьет?И плачем поэта в гробу помянет Сердечным? Ах! вот он, мой страж! милашка луна!..Как пышно средь звезд несется она, Блистая!.. И, с верой предавшись царице ночей,Поддался я воле усталых очей,И видел во сне, среди светлых лучей, Певца я. И снилося мне, что я тот певец,Что в тайные страсти чуждых сердец Смотрю я И вижу все думы сокрытые их,А звуки рекой из-под пальцев моихТекут по вселенной со струн золотых, Чаруя. И слава моя гремит, как труба.И песням моим внимает толпа Со страхом. Но вдруг... я замолк, заболел, схоронен;Землею засыпан; слезой орошен...И в честь мне воздвигли семнадцать колонн Над прахом. И к Фебу предстал я, чудный певец.И с радостью Феб надел мне венец Лавровый. И вкруг меня нимфы теснятся толпой;И Зевс меня гладит всесильной рукой;Но — ax! — я проснулся, к несчастью, живой. Здоровый!
ПРЕДСМЕРТНОЕ Найдено недавно,при ревизии Пробирной Палатки,в делах сей последней Вот час последних сил упадкаОт органических причин...Прости, Пробирная Палатка,Где я снискал высокий чин,Но музы не отверг объятийСреди мне вверенных занятий!Мне до могилы два-три шага...Прости, мой стих! и ты, перо!И ты, о писчая бумага,На коей сеял я добро!Уж я потухшая лампадкаИль опрокинутая лодка! Вот, все пришли... Друзья, бог помочь!..Стоят гишпанцы, греки вкруг...Вот юнкер Шмидт... Принес ПахомычНа гроб мне незабудок пук...Зовет Кондуктор... Ах!.. Необходимое объяснение Это стихотворение, как указано в заглавии оного, найдено недавно,при ревизии)бирной Палатки, в секретном деле, за время управлениясею Палаткою Козьмы ргкова. Сослуживцы и подчиненные покойного,допрошенные господином ревизором порознь, единогласно показали,что стихотворение сие написано им, вероятно, от самый день и дажеперед самым тем мгновением, когда все чиновники Палатки были внезапно,в присутственные часы, потрясены и испуганы громким воплем «Ах!»,раздавшимся из директорского кабинета. Они бросились в этот кабинети усмотрели там своего директора, Козьму Петровича Пруткова,недвижимым,в кресле перед письменным столом. Они бережно вынесли его в этом жекресле, сначала риемний зал, а потом в его казенную квартиру, где он мирноскончался через три I. Господин ревизор признал эти показания достойнымиполного доверия по сле-вщим соображениям: 1) почерк найденной рукописисего стихотворения во всем ж с тем несомненным почерком усопшего,коим он писал свои собственноручные доклады по секретным делами многочисленные административные проекты; 2) содержание стихотворениявполне соответствует объясненному чиновниками обстоятельству, и 3) двепоследние строфы сего стихотворения писаны весьма нетвердым, дрожащимпочерком, с явным, но тщетным усилием соблюсти прямизну строк;Последнее слово: «Ах!» даже не написано, а как бы вычерчено густои быстро в последнем порыве улетающей жизни. Вслед за этим словомимеется на бумаге большое чернильное пятно, происшедшее явно от пера,выпавшего из руки. На осно-;ни всего вышеизложенного господин ревизор,с разрешения министра финансов, оставил это дело без дальнейшихпоследствий, ограничившись извлечением найденного стихотворенияиз секретной переписки директора Пробирной Палатки и передачею оногосовершенно частно, через сослуживцев покойного Козьмы Пруткова,ближайшим его сотрудникам. Благодаря т
Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...
Ваготомия. Дренирующие операции Ваготомия – денервация зон желудка, секретирующих соляную кислоту, путем пересечения блуждающих нервов или их ветвей...
Билиодигестивные анастомозы Показания для наложения билиодигестивных анастомозов:
1. нарушения проходимости терминального отдела холедоха при доброкачественной патологии (стенозы и стриктуры холедоха)
2. опухоли большого дуоденального сосочка...
