ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

[ Раскрытие софистических опровержений ]

Итак, во-первых, так же как иногда — говорим мы — следует предпочитать правдоподобное умозаключение истинному, так и правдоподобное раскрытие [софистического опровержения] следует иногда предпочитать истинному. И вообще против занимающихся эристикой следует бороться не как с людьми, которые действительно опровергают, а как с такими, которые опровергают лишь по видимости. Ведь мы во всяком случае отрицаем, что они [правильно] умозаключают; поэтому следует принимать надлежащие меры для того, чтобы не было этой видимости. В самом деле, если [истинное] опровержение есть не основанное на одноименности противоречие, исходящее из определенных [посылок], то нет никакой надобности разбирать его в отношении двусмысленности и одноименности. Ибо [тот, кто их использует], не строит умозаключения. Ведь единственное, ради чего еще необходим такой разбор, — это [показать], что умозаключение кажется имеющим подобие опровержения. Стало быть, следует быть настороже не в отношении [действительного] опровержения, а в отношении мнимого опровержения, так как двусмысленные вопросы и основанные на одноименности и все другие такого рода сбивающие с толку [приемы] сводят на нет истинное опровержение и делают неясным, кто опровергнут, а кто не опровергнут. А именно, так как после того, как заключение сделано, [отвечающий] может в конце сказать, что [вопрошающий] отрицал вовсе не то, что он утверждал, а ставил вопросы двусмысленно, хотя бы оба имели в виду одно и то же, то не ясно, опровергнут ли он. Ибо не ясно, говорит ли он теперь правду. Если бы при постановке вопроса разобрали одноименное или двусмысленное, то было бы совершенно ясно, что имело место [софистическое] опровержение. И получилось бы то, чего эристики раньше добивались больше, а теперь меньше, — чтобы спрошенный отвечал «да» или «нет». Теперь же ввиду того, что те, кто расспрашивает, ставят вопросы не надлежащим образом, спрошенный необходимо должен что-то добавить в своем ответе, устраняя негодность посылки, так как если [вопрошающий] подобающим образом разобрал [все значения], то отвечающему необходимо сказать лишь «да» или «нет».

Если бы считали [довод], основанный на одноименности, опровержением, то отвечающий вряд ли избежал бы возможности быть каким-то образом опровергнутым. Ведь когда речь идет о видимых [вещах], он должен то отрицать имя, которое он называл, то назвать имя, которое он отрицал. Меры же предосторожности, предпринимаемые некоторыми, ни к чему не приводят. А именно, они не говорят: Кориск образован и необразован, а говорят: этот Кориск образован и этот Кориск необразован. На самом же деле смысл будет одним и тем же, говорят ли: Кориск необразован (или образован) — или: этот Кориск необразован (или образован). [Отвечающий] как раз утверждает и отрицает это в одно и то же время. Но, быть может, [Кориск и этот Кориск] не означают одно и то же, ведь и имя [Кориск] не означало одно и то же? Так в чем же разница? Если же об одном просто говорят «Кориск», а к другому прибавляют «какой-то» или «этот», то это нелепо, ибо это прибавление можно отнести к одному ничуть не в большей мере, чем к другому, и нет никакой разницы, к кому из них прибавляют «этот».

Так как, однако, не ясно, опровергнут ли тот, кто не выявил двусмысленности, или не опровергнут (а в рассуждениях такой разбор допустим), то очевидно, что тот, кто не выявил [двусмысленности], а просто

соглашается с посылкой, ошибается. Так что хотя бы сам [отвечающий] и не был опровергнут, во всяком случае похоже на то, что его довод опровергнут. Однако часто бывает, что тот, кто видит двусмысленность, медлит с ее разбором из-за сметливости тех, кто выдвигает такие [двусмысленные] посылки, — медлит, чтобы не казаться придирчивым ко всему. Далее, когда не подозревают, что довод основывается на двусмысленности, часто сталкиваются с мнением, не согласующимся с общепринятым. Так что поскольку разбор [двусмысленности] допустим, не следует медлить с этим, как было сказано раньше.

Если же [вопрошающий] не делает из двух вопросов один, то не получится паралогизма на основании одноименности и двусмысленности, а получится или [истинное] опровержение, или не получится никакого опровержения. Ведь какая разница между вопросом, образованны ли Каллий и Фемистокл, и тем же вопросом, когда оба, будучи разными, имеют одно имя? Ведь если [имя] выражает больше чем одно, то [ясно], что задали не один вопрос, а больше. Поэтому если неправильно требовать одного прямого ответа на два вопроса, то очевидно, что не подобает давать пря- мой ответ на какой-либо двусмысленный вопрос, даже в том случае, если [ответ] правилен (как это требуют некоторые) для всех [значений]. Ведь это то же самое, как если бы спросили, дома ли Кориск и Каллий или нет — все равно, находятся ли оба дома или не находятся. Ведь и в том и в другом случае имеется больше чем одна посылка. В самом деле, если ответ и правилен, то по этой причине вопрос не станет одним, ведь можно и на тысячу разных вопросов правильно ответить просто [одним] «да» или «нет». Но все же не следует давать на них один ответ. Ведь этим сводят на нет всякое обсуждение. Это похоже на то, как если бы разные [вещи] назвали одним и тем же именем. Поэтому, раз не следует давать один ответ на два вопроса, то очевидно, что и при одноименности не надо говорить «да» или «нет». Ведь тот, кто так сказал, не ответил, а что-то высказал. Однако в некотором смысле этого добиваются в рассуждениях, потому что остается незамеченным то, что отсюда вытекает.

Итак, как мы уже сказали, так как некоторые опровержения, не будучи ими, кажутся таковыми, то

таким же образом имеются раскрытия, которые, не будучи ими на деле, кажутся таковыми. О них-то мы и утверждаем, что в отношении доводов, приводимых ради спора, и при возражении против имеющего двоякий смысл следует иногда делать такие [мнимые раскрытия] скорее, чем действительные. А на вопросы, кажущиеся истинными, следует отвечать, говоря: «допустим», ибо в этом случае меньше всего получится ложное опровержение. Если же [отвечающий] вынужден говорить нечто не согласующееся с общепринятым, то лучше всего ему присовокупить: «кажется». Ибо в этом случае будет казаться, что не получается ни опровержение, ни нечто не согласующееся с общепринятым. А так как ясно, каким образом получается постулирование [положенного] вначале, и так как полагают, что [утверждения], близкие [к выводу собеседника], следует непременно оспорить и что с некоторыми из них не следует соглашаться, поскольку [собеседник] постулирует [положенное] вначале, то, когда [вопрошающий] утверждает нечто такое, что, правда, необходимо вытекает из тезиса, но ложно или неправдоподобно, следует сказать, что это то же, [что содержится в тезисе]. Ведь то, что необходимо вытекает из тезиса, есть, надо полагать, часть его. Далее, когда общее не охвачено [определенным] именем, а указано через сравнение, [отвечающий] должен сказать, что оно взято не в том смысле, с каким он согласился, и не в том, в каком оно было выдвинуто. Ведь часто опровержение получается именно на основе этого.

А кто лишен возможности пользоваться этими [топами], должен применить нечто другое — заявить, что доказательство велось не надлежащим образом, выступая против [собеседника], сообразуясь с указанным определением [умозаключения и опровержения].

Когда имена употребляются в собственном смысле, необходимо или давать прямой ответ, или отвечать, проводя различие. А что касается того, что мы предположили как нечто подразумеваемое, например того, о чем спрашивают не отчетливо, а куце, то на основании его получается опровержение. Например, «есть ли то, что принадлежит Афинам, имущество Афин? Да (и точно так же в других случаях). Но ведь человек принадлежит к живым существам? Да. Значит, человек — имущество живых существ». Мы же говорим,

что человек принадлежит к живым существам потому, что он есть живое существо, и Лисандр принадлежит к спартанцам, потому что он есть спартанец. Таким образом, ясно, что там, где посылка выражена неотчетливо, нельзя соглашаться прямо.

Когда относительно двух вещей полагают, что если существует одна из них, необходимо существует и другая, но если существует эта другая, не необходимо, чтобы существовала первая, тогда тот, кого спрашивают, какая из них [существует], должен признать меньшее, ибо труднее умозаключать из большего числа [посылок]. Если же доказывают [положение] тем, что одному из двух что-то противоположно, другому нет, то, если довод правильный, следует сказать, что и другому что-то противоположно, но имя ему не установлено.

Так как из мнений большинства одни таковы, что если [отвечающий] их не признает, то утверждают, что он ошибается, а другие не таковы, например спорные мнения (в самом деле, тленна или бессмертна душа живых существ, — это для большинства вопрос нерешенный), когда, стало быть, не известно, какой ответ обычно дают на поставленный вопрос — как изречения ли (изречениями называются и правильные мнения, и общие высказывания) или как [такие положения] вроде: диагональ несоизмерима [со стороной квадрата], об истинности чего мнения расходятся, — то [во всех таких случаях] лучше всего говорить иносказательно, ведь когда не известно, на какой стороне истина, не возникает подозрения в том, что сочиняют софизмы, а когда мнения [о чем-то] расходятся, не подозревают, что говорят неправду. Ибо иносказательность делает речь не поддающейся опровержению.

Наконец, когда [отвечающий] предвидит вопросы, ему следует упреждать [возражения собеседника] словесными доводами. Ибо так можно лучше всего помешать выведыванию.