О двух великих грешниках
Господу Богу помолимся, Древнюю быль возвестим, Мне в Соловках ее сказывал Инок, отец Питирим.
Было двенадцать разбойников, Был Кудеяр-атаман, Много разбойники пролили Крови честных христиан,
Много богатства награбили, Жили в дремучем лесу, Вождь Кудеяр из-под Киева Вывез девицу-красу.
Днем с полюбовницей тешился, Ночью набеги творил, Вдруг у разбойника лютого Совесть Господь пробудил.
Сон отлетел; опротивели Пьянство, убийство, грабеж, Тени убитых являются, Целая рать – не сочтешь!
Долго боролся, противился Господу зверь-человек, Голову снес полюбовнице И есаула засек.
Совесть злодея осилила, Шайку свою распустил, Роздал на церкви имущество, Нож под ракитой зарыл.
И прегрешенья отмаливать К гробу Господню идет, Странствует, молится, кается, Легче ему не стает.
Старцем, в одежде монашеской, Грешник вернулся домой, Жил под навесом старейшего Дуба, в трущобе лесной.
Денно и нощно Всевышнего Молит: грехи отпусти! Тело предай истязанию, Дай только душу спасти!
Сжалился Бог и к спасению Схимнику путь указал: Старцу в молитвенном бдении Некий угодник предстал,
Рек: «Не без Божьего промысла Выбрал ты дуб вековой, Тем же ножом, что разбойничал, Срежь его, той же рукой!
Будет работа великая, Будет награда эа труд, Только что рухнется дерево – Цепи греха упадут».
Смерил отшельник страшилище: Дуб – три обхвата кругом! Стал на работу с молитвою, Режет булатным ножом,
Режет упругое дерево, Господу славу поет, Годы идут – подвигается Медленно дело вперед.
Что с великаном поделает Хилый, больной человек? Нужны тут силы железные, Нужен не старческий век!
В сердце сомнение крадется, Режет и слышит слова: «Эй, старина, что ты делаешь?» Перекрестился сперва,
Глянул – и пана Глуховского Видит на борзом коне, Пана богатого, знатного, Первого в той стороне.
Много жестокого, страшного Старец о пане слыхал И в поучение грешнику Тайну свою рассказал.
Пан усмехнулся: «Спасения Я уж не чаю давно, В мире я чту только женщину, Золото, честь и вино.
Жить надо, старче, по-моему: Сколько холопов гублю, Мучу, пытаю и вешаю, А поглядел бы, как сплю!»
Чудо с отшельником сталося: Бешеный гнев ощутил, Бросился к пану Глуховскому, Нож ему в сердце вонзил!
Только что пан окровавленный Пал головой на седло, Рухнуло древо громадное, Эхо весь лес потрясло.
Рухнуло древо, скатилося С инока бремя грехов!.. Слава Творцу вездесущему Днесь и во веки веков.
Иона кончил; крестится; Народ молчит. Вдруг прасола Сердитым криком прорвало: – Эй вы, тетери сонные! Па-ром, живей, па-ром! «Парома не докличешься До солнца! перевозчики И днем-то трусу празднуют [102], Паром у них худой, Пожди! Про Кудеяра-то…» – Паром! пар-ром! пар-ром! – Ушел, с телегой возится, Корова к ней привязана – Он пнул ее ногой; В ней курочки курлыкают, Сказал им: – Дуры! цыц! – Теленок в ней мотается – Досталось и теленочку По звездочке на лбу. Нажег коня саврасого Кнутом – и к Волге двинулся. Плыл месяц над дорогою. Такая тень потешная Бежала рядом с прасолом По лунной полосе! «Отдумал, стало, драться-то? А спорить – видит – не о чем, – Заметил Влас. – Ой, Господи! Велик дворянский грех!» – Велик, а все не быть ему Против греха крестьянского, – Опять Игнатий Прохоров Не вытерпел – сказал. Клим плюнул: «Эк, приспичило! Кто с чем, а нашей галочке Родные галченяточки Всего милей… Ну, сказывай, Что за великий грех?»
|
