Крестьянской грех
Аммирал-вдовец по морям ходил, По морям ходил, корабли водил, Под Ачаковом бился с туркою [103], Наносил ему поражение, И дала ему государыня Восемь тысяч душ в награждение. В той ли вотчине припеваючи Доживает век аммирал-вдовец, И вручает он, умираючи, Глебу-старосте золотой ларец. «Гой ты, староста! береги ларец! Воля в нем моя сохраняется: Из цепей-крепей на свободушку Восемь тысяч душ отпускается!» Аммирал-вдовец на столе лежит… Дальний родственник хоронить катит… Схоронил, забыл! Кличет старосту И заводит с ним речь окольную; Всё повыведал, насулил ему Горы золота, выдал вольную…
Глеб – он жаден был – соблазняется: Завещание сожигается! На десятки лет, до недавних дней Восемь тысяч душ закрепил злодей, С родом, с племенем; что народу-то! Что народу-то! с камнем в воду-то! Все прощает Бог, а Иудин грех Не прощается. Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, И за то тебе вечно маяться!
Суровый и рассерженный, Громовым, грозным голосом Игнатий кончил речь. Толпа вскочила на ноги, Пронесся вздох, послышалось: «Так вот он, грех крестьянина! И впрямь страшенный грех!» – И впрямь: нам вечно маяться, Ох-ох!.. – сказал сам староста, Опять убитый, в лучшее Не верующий Влас. И скоро поддававшийся Как горю, так и радости, «Великий грех! великий грех!» – Тоскливо вторил Клим. Площадка перед Волгою, Луною освещенная, Переменилась вдруг. Пропали люди гордые, С уверенной походкою, Остались вахлаки, Досыта не едавшие, Несолоно хлебавшие, Которых вместо барина Драть будет волостной [104]. К которым голод стукнуться Грозит: засуха долгая, А тут еще – жучок! Которым прасол-выжига Урезать цену хвалится На их добычу трудную. Смолу, слезу вахлацкую, – Урежет, попрекнет: «За что платить вам много-то? У вас товар некупленный, Из вас на солнце топится Смола, как из сосны!» Опять упали бедные На дно бездонной пропасти, Притихли, приубожились, Легли на животы; Лежали, думу думали И вдруг запели. Медленно, Как туча надвигается, Текли слова тягучие. Так песню отчеканили, Что сразу наши странники Упомнили ее:
|