Супрефект на лоне природыГ-н супрефект совершает поездку. Коляска супрефекта важно катит на сельскохозяйственный конкурс в Комб-о-фе: на козлах — кучер, на запятках-лакей. Для такого знаменательного дня г-н супрефект в парадном мундире, в панталонах с серебряными лампасами, при треуголке и шпаге с перламутровой рукояткой, которую он носит в торжественных случаях… На коленях у него покоится огромный портфель тисненой шагреневой кожи, на который он с грустью взирает. Г-н супрефект с грустью взирает на свой портфель тисненой шагреневой кожи; он обдумывает торжественную речь, с которой ему предстоит выступить перед жителями Комб-о-фе. «Милостивые государи и любезные мои подопечные…» Но напрасно он теребит шелковистые белокурые свои бакенбарды и в двадцатый раз повторяет: — Милостивые государи и любезные мои подопечные… Дальше речь не идет… Дальше речь не идет… В коляске так жарко!.. До самого горизонта под жгучим южным солнцем пылится дорога… Воздух пышет огнем… На белых от пыли придорожных вязах стрекочут тысячи цикад… Вдруг г-н супрефект встрепенулся. В стороне, под пригорком, он приметил зеленый дубовый лесок, который словно манит его. Зеленый дубовый лесок словно манит его: — Сюда, сюда, господин супрефект! Здесь, в тени, вам куда будет лучше обдумывать речь… Г-н супрефект поддался соблазну, оставил коляску и приказал его дожидаться, пока он обдумает речь в зеленом дубовом лесочке. В зеленом дубовом лесочке пичужки, фиалки, ручьи в мураве… Увидев г-на супрефекта в нарядных панталонах, с портфелем тисненой шагреневой кожи, пичужки с испугу прервали свой щебет, ручьи уже не смели журчать, а фиалки запрятались в траву… Здесь, в лесу, не видали дотоль супрефекта и теперь шептались, недоумевая, кто этот знатный вельможа в серебряных панталонах. Шептались в листве, недоумевая, кто этот знатный вельможа в серебряных панталонах… А меж тем г-н супрефект, в восторге от тишины и свежести леса, приподнял фалды мундира, положил треуголку на траву и сел у подножия дубка на мягкий мох, затем разложил на коленях огромный портфель тисненой шагреневой кожи и вынул оттуда большой-пребольшой лист плотной бумаги. — Он поэт! — решила малиновка. — Нет, — сказал снегирь, — не поэт. Раз он в серебряных панталонах — он принц. — Он принц, — сказал снегирь. — Он не поэт и не принц, — перебил их старый соловей, который как-то пропел всю весну в садах супрефектуры, — я знаю, кто он: супрефект. И в лесочке все зашептались: — Он супрефект! Супрефект! — Какой он плешивый! — заметил хохлатый жаворонок. Фиалки спросили: — А злой он? — А злой он? — спросили фиалки. И старый соловей ответил: — Ни капли! И, поверив ему, пичужки снова запели, ручьи зажурчали, фиалки заблагоухали, как если бы не было вовсе средь них супрефекта… Весь этот гомон лесной не тронул г-на супрефекта; он призывает музу земледельческих объединений и, подняв карандаш, начинает торжественно речь: — Милостивые государи и любезные мои подопечные… — Милостивые государи и любезные мои подопечные, — начал торжественно речь г-н супрефект… Громкий смех прервал его речь. Он обернулся и увидел большого зеленого дятла, который, скакнув на его треуголку, смотрел на него и смеялся. Г-н супрефект плечами пожал и собрался было продолжать свою речь, но дятел его снова прервал и издали крикнул ему: — К чему это? — Как к чему? — покраснев, сказал супрефект. Спугнув движением руки нахальную птицу, он с новым рвением продолжал свою речь. — Милостивые государи и любезные мои подопечные… — с новым рвением продолжал свою речь г-н супрефект. Но тут потянулись к нему на своих стебельках малютки-фиалки и тихонько шепнули: — Господин супрефект, господин супрефект, понюхайте, как сладко мы пахнем! И ручьи подо мхом зажурчали так мелодично, в ветвях над самой его головой малиновки прощебетали ему свои лучшие песни, и весь зеленый лесок словно сговорился, чтоб помешать ему сочинить его речь. Весь зеленый лесок сговорился, чтоб помешать ему сочинить его речь… Г-н супрефект разомлел от благоуханий, опьянел от мелодий — он не в силах бороться с очарованием, которое его охватило. Он прилег на траву, расстегнул свой красивый мундир, пробормотал еще два-три раза: — Милостивые государи и любезные мои подопечные… Милостивые государи и любезные мои… Милостивые государи и… Потом он к черту послал любезных своих подопечных, и музе земледельческих объединений пришлось удалиться. Удались же, о муза земледельческих объединений!.. Когда через час слуги, беспокоясь о г-не супрефекте, вошли в зеленый лесок, они с ужасом отступили, увидев такую картину: г-н супрефект, лежа на животе, словно беспутный поэт, растянулся в траве. Он скинул мундир… и сочинял стихи, покусывая фиалки.
|
