МИЛИ НИОТКУДА 11 страница

 

Пристегнув велосипеды к столбу, мы двинулись внутрь. Из вестибюля лестница вела вниз в единственную просторную комнату, заставленную койками, занятыми тем, что на поверку оказалось величайшей в мире коллекцией оборванных, лишь слегка протрезвевших, горизонтально распластанных забулдыг. По комнате не спеша двигалась единственная медсестра, вводившая иглы с трубками, торчащими из множества повисших рук. Ларри намекнул, что «чёрта с два мы быстро выберемся отсюда», как нас уже заметил регистратор.

 

— Не о чём беспокоиться, — прокричал он через палату. — Давайте сюда ваши паспорта и посидите. Побыстрее. В чём дело? Что, ноги не идут?

 

— Вы угадали. Действительно не идут, — нервно усмехнулась я.

 

Ларри спросил, как долго продлится сама процедура.

 

— Минут десять. Теперь давайте ваши паспорта и заполните бланки.

 

Мы кинули наши паспорта на стол регистратора. Заполняя бланк, я старалась не смотреть на мужчин, лежавших на койках. Около часа я просидела, нервно ёрзая и поёживаясь, прежде чем сестра взяла со стола наши бумаги.

 

Меня вызвали первой, и я заставила себя прошагать двадцать футов до кабинета доктора в конце регистратуры. В кабинете, взвешивая меня, фельдшер продолжал дожёвывать сандвич, шумно запивая его пивом.

 

— Пятьдесят пять кило, — пробубнил он сквозь густую, истекавшую соком смесь хлеба, помидоров, салата и ветчины.

 

Он икнул и жестом приказал сойти с весов.

 

— Пятьдесят пять, — повторил за ним доктор. — Очень жаль, но для донора вы весите недостаточно. Вы должны весить по меньшей мере шестьдесят пять. Весьма сожалею.

 

— А, не стоит, — широко улыбнулась я, — сама-то я, разумеется, совсем не жалею.

 

Затем настал черёд Ларри. Доктор дал «добро», сестра подвела его к свободной койке и ввела иглу в предплечье. Выражение ужаса, наползшее на лицо Ларри в тот момент, когда сестра вызвала его в кабинет, так и не растворилось, и он, не иначе как с испуга, умудрился накачать пол-литра крови за каких-нибудь пару минут. После этого регистратор небрежно сунул ему в ладонь тысячу шестьсот песет (двадцать пять долларов), и мы повернули «коней» в ближайшую винную лавку.

 

Испанцы, с которыми мы встречались и разговаривали по дороге из Кадагеса, уверяли нас, будто пара глотков бренди в начале и в конце дня помогут помочь справиться с последними зимними морозами. Ларри расплатился за бутылочку «Карла III» частью «кровавых денег», и мы залили бренди в пустую канистру из-под горючего для плитки. (В Америке мы пользовались чистым газом. В Европе его не найдёшь, и мы приучили «старушку» питаться обычным бензином, и для того, чтобы облегчить багажник, наполняли теперь только одну канистру, поскольку бензоколонки находились не так далеко друг от друга.)

 

Вооружённые «убойным» запасом бренди, мы с Ларри двинулись к югу от Барселоны, по побережью, через Валенсию, Аликанте и Альмерия. Мы резко бросили привычку останавливаться в кемпингах ради горячего душа, выработавшуюся у нас в Америке. В большинстве переполненных испанских кемпингов стоял невообразимый гвалт, а за одну ночёвку драли четыре доллара, притом «горячий» душ чаще всего оказывался холодным. А если учесть ещё плату за стоянку велосипедов, то нам пребывание в кемпинге обходилось дороже, чем автотуристам с машиной и трейлером. Обидевшись, мы, изменив привычке, пристрастились ночевать на пляжах, в оливковых и апельсиновых рощах и на крестьянских полях, причём совершенно бесплатно. И только в городах мы, как и раньше, останавливались в кемпингах.

 

Воздух в Испании почти всегда был пыльным, поэтому к концу дня лица, руки и ноги оказывались в чёрных полосах. Становясь лагерем на пляжах, мы отмывались в море; вдали от моря старались не проглядеть реку или ручей. Если же нам не удавалось найти подходящий водоём, мы мылись на заправочных станциях. Персонал всегда разрешал нам пользоваться туалетами. Как и французы, испанцы — большие поклонники велоспорта, и большинство служащих являлись или, по крайней мере, в прошлом были гонщиками-любителями. Пока мы с Ларри плескались, они осматривали скарб, прикидывая на глаз запасы, которые мы ухитрились компактно упаковать во вьючники и прикрепить к багажникам, и удивлялись, как хитро мы пристроили между спицами колёс запасные покрышки.

 

До отъезда со станции мы обычно мыли и чистили продукты, купленные к обеду (картофель, помидоры, цуккини, цветную капусту, баклажаны, кочанчики брюссельской капусты — всё то, что нам попадалось на рыночных площадях за день) и наполняли водой полугаллонную пластиковую бутыль. На этой «кухонной» воде мы готовили, ею же мыли посуду, покупая для питья чистую воду в бутылках.

 

В Испании мы полюбили обеды из тушёных овощей. Обычно мы доводили до кипения пакетик супового концентрата и заправляли его мелко порезанными свежими овощами. Если овощей под рукой не оказывалось, мы разогревали консервированные томаты, томатную пасту и вливали содержимое в рис, сдобрив его луком, салями и чесноком. Иногда наша пища состояла из картофеля, лука, помидоров и салями, смешанных с банкой консервированной чечевицы или бобов.

 

Не важно, где мы устраивались на бесплатную стоянку, всякий раз рядом с нами вырастал гвардеец (а то и два) в серо-зелёном джипе, желая взглянуть на нас. Guardia Civil,[9] казалось, сновала повсюду, наблюдая. Когда гвардейцы замечали велосипеды, они улыбались и, помахав нам на прощанье, моментально исчезали.

 

На побережье, чуть севернее Валенсии, мы с Ларри столкнулись с Кристиной и Грегом, единственной четой на всём нашем пути, которая тоже отправилась в кругосветное путешествие на велосипедах. Калифорнийцы, как и мы, они тоже пересекли Соединённые Штаты. Они направлялись в Северную Африку. У нас было много общего: мы были близки по возрасту, увлекались велотуризмом, любили бивачную жизнь, песок и море; а Грег, как и Ларри, работал инженером.

 

— Как и вам, ребята, нам с Грегом прежде не доводилось путешествовать на велосипедах, — сказала Кристина. — Поначалу нам было ужасно тяжело, но затем мы втянулись. Это было лучшее время в нашей жизни, мы посмотрели страну, повидали людей. Нам не хотелось останавливаться. Вот почему, добравшись до Восточного побережья, мы решили продолжить.

 

Следующие два дня мы вчетвером прохлаждались на пляжах с нашим дешёвым вином, ломтями хлеба и козьим сыром, щедро обмениваясь друг с другом путевыми впечатлениями. Затем мы все вместе тронулись в путь по юго-восточной Испании, не расставаясь до самой Гранады. Как приятно было обрести новых компаньонов, путешествовать с ними бок о бок, разговаривать.

 

На юго-востоке Испании гораздо суше, чем в её северной части. Деревья здесь редки, трава скудна, а толстый слой пыли обнимает крохотные городишки, разбросанные вдоль узких глухих дорог. Сами же городишки представляют собой группки ветхих одно-, двухэтажных цементных домиков и лавчонок. Длинные тонкие занавеси из пластиковых лент болтались в открытых дверных проёмах, служа слабой защитой от мух. На тротуарах, у домов, на стульях сидели хозяйки, поглощённые шитьём, время от времени они поднимали глаза от рукоделья на проносящиеся легковые машины и грузовики.

 

Южане в общей массе были приземисты и коротконоги, темноволосы и смуглолицы, одевались в чёрное или тёмное. Когда наша четвёрка светловолосых гигантов, в ярко-красных, жёлтых, оранжевых или зелёных костюмах, катила по главной улице пуэбло на велосипедах с оранжевыми и жёлтыми вьючниками, испанцы бросали свои занятия и изумлённо глазели на нас. Наше появление в селениях становилось незабываемым событием.

 

Если каталонцы всегда махали нам, выкрикивая приветствия, когда мы проезжали мимо ферм, и в городах нас буквально душили расспросами о нашем путешествии, то на юге нас встречали молчаливыми подозрительными взглядами. По сравнению со своими соотечественниками с севера южане казались более бедными и отсталыми. У большинства из них был такой вид, как будто они видели велосипедистов впервые. Владельцы лавочек и хозяйки на рынках никогда не заговаривали с нами, и нигде, ни в городах, ни в деревушках, нам не отвечали на наше hola.[10]

 

Вдобавок ко всему нам с Кристин бесконечно досаждали южные мужики — они не давали прохода ни вместе, ни поодиночке, без того, чтобы не заграбастать нас в свои вечно распахнутые объятья. Если я отправлялась на рынок одна, они всю дорогу тащились за мной по пятам. Даже когда меня сопровождал Ларри, они всё равно вожделенно пялились и свистели.

 

Люди были не единственной «проблемой», с которой мы столкнулись на юге. От Валенсии до Гранады нас с Ларри ждала полоса неудач, ударивших по нашему снаряжению: полетел задний алюминиевый багажник, затем отдала концы «молния» полога палатки, мои единственные кроссовки развалились по швам, а дождевик начал пропускать воду.

 

Сперва — где-то между Аликанте и Альмерия — вышел из строя багажник. В Альмерия мы потащили их к сварщику — лучшему во всей Испании, настоящему виртуозу электродуговой сварки, как уверяли нас все, — для которого сварить багажник — пятиминутное дело. Сначала он взялся чинить мой багажник. Минут за пятнадцать он кое-как заварил разрыв, однако в нашем положении вряд ли имело смысл жаловаться: ведь «мастер» был не только лучшим, но и, как он сам нам сказал, единственным в округе. Затем он, прихватив багажник Ларри, опять исчез в своей мастерской. Прошло полчаса, а он всё сваривал. Ларри нервно вышагивал по комнате, отведённой для приёма заказчиков. После того как минуло ещё полчаса, он решительно двинулся в мастерскую.

 

— Я не могу больше ждать, — решительно заявил он. — Пойдём туда и выясним, что случилось.

 

В закутке мастерской мы обнаружили сварщика, взиравшего на багажник Ларри с недоуменно-растерянной миной. Оказалось, он случайно выварил целый кусок алюминия. Глазея в зияющую пустоту, мы оба думали об одном и том же: испанцы увлекаются велогонками, но они не путешествуют, из чего следовало, что в Испании нам не видать нового багажника. Оставалось во что бы то ни стало спасти старый.

 

Провозившись ещё час, Ларри со сварщиком удалось восстановить опору, вставив кусок стального прута на место утраченного алюминиевого звена, закрепив его для надёжности в нескольких местах медной проволокой. На опору было больно смотреть, и Ларри заключил, что ей не протянуть и двух дней, однако ничего лучше придумать он не мог. Как оказалось, багажник продержался до Англии, где мы его заменили.

 

В тот вечер, когда мы расположились на ночёвку рядом с Кристиной и Грегом на окраине Альмерия, неожиданно разъехалась «молния» полога, моментально запустив внутрь целое полчище комаров на вечернее пиршество, разумеется, без нашего на то приглашения. После того как мы обнаружили, что один из замков на сумках подходит к поломанной «молнии», нам удалось её соединить.

 

На следующее утро мы вчетвером выехали на главное прибрежное шоссе, по которому проследовали на запад по долине до самого Мотрила, въехав прямиком в полосу сущего кошмара: непредсказуемый встречный ветер, незаасфальтированный участок дороги, мощные грузовики, покряхтывающие под тяжестью гравия. На шоссе меняли асфальт. Пока встречный ветер швырял нас в грязь, между камнями и рытвинами, тридцатитонные грузовики обдавали нас волнами пыли и гравия. В течение дня ветер всё больше свирепел, и ближе к вечеру нам потребовалось мобилизовать всё своё умение, силы и внимание, чтобы сохранять вертикальное положение и продвигаться вперёд по рыхлому, неровному грунту. В конце дня дорога неожиданно повернула под углом к ветру, теперь порывы обрушивались на нас сбоку. Меня, самую лёгкую из нас, ветер смёл к краю дороги. Я приземлилась на кучу гравия, а велосипед всей своей семидесятифунтовой тяжестью сверху обрушился на меня. Одной ногой я застряла в стремени, другой врезалась в камень — от правой кроссовки отлетела подошва, левая превратилась в сущую развалину из расползшейся по швам кожи. К сожалению, в Испании трудно было найти подходящую обувь, вот почему все последующие три месяца, пока я не купила кроссовки в Англии, я всякий раз чертыхалась, вдевая в стремена свои покалеченные кроссовки.

 

К утру ветер совсем стих, и мы повернули на север, чтобы начать сорокамильный подъём до Гранады. Через час температура резко упала, зарядил дождь, и я обнаружила, что мой дождевик больше не отталкивает воду. Не то чтобы расползлись двойные швы, с ними-то как раз всё было в порядке, но сама ткань вдруг всей своей поверхностью начала, как губка, вбирать воду. К тому времени, когда мы сделали остановку в пути, чтобы съесть ленч в крохотной деревушке Безнар, я успела изрядно промокнуть.

 

Большая часть домов и лавочек Безнара выстроилась по обеим сторонам трассы. Двери домов выходили прямо на улицу, лишь узкая полоска тротуара перед фасадом домов отделяла шоссе от жилых комнат. Точно так же, как во многих селениях в Южной Испании, здесь не было ни единого знака, указывающего путешественникам дорогу в бакалейную лавку, или пекарню, или, на худой конец, в бар. Местные и так знали, где и что, туристы вряд ли заглядывали в такую глухомань, как Безнар.

 

Когда мы въехали в городок, женщина, одетая в традиционный чёрный свитер, блузу и юбку, появилась на пороге одного из домов с пластиковой хозяйственной корзиной на колёсиках. К нашему удивлению, она подарила нам улыбку. А когда мы спросили у неё, как проехать в бакалейную лавку, она провела нас туда, всю дорогу засыпая вопросами. Её дружелюбие позволяло надеяться на окончание власти равнодушных мин и подозрительных взглядов, к которым мы притерпелись на юге.

 

Главный местный универмаг, сорок футов на двадцать, где продавали продукты, одежду и кухонную утварь, был буквально запружен женщинами, такими же дружелюбными, как и наша провожатая. Нам с Ларри показалось, будто мы снова очутились в Каталонии.

 

— Вы — американцы? — спросила нас девочка-подросток. — А где вы живёте в Америке?

 

— В Калифорнии.

 

— В Калифорнии! Вот это да! Сан-Франциско, Голливуд, солнце и пляжи! Когда-нибудь я обязательно туда поеду.

 

Старшие дружно рассмеялись.

 

— Ну и фантазёрка же ты, Линда, — забормотала какая-то брюзга. — Безнарским женщинам нечего делать в Калифорнии. Живи, где родилась, нянчи детей, поднимай семью.

 

После того как наша четвёрка набрала апельсинов, хлеба, сыра и помидоров для ленча, все дружно посоветовали нам вместе с провизией отправиться в бар, расположенный на противоположной стороне улицы.

 

Роберто, хозяин безнарского кафе-бара, невысокий мужчина средних лет, передвигался по своему заведению чуть прихрамывая. Он был просто счастлив принять нас, несмотря на то что мы заявились со своими продуктами. Он усадил нас за самый большой из пяти столов, плотно притворив входную дверь — по полу больше не дуло, — раздал нам тарелки и, побаловав столовым серебром, велел чувствовать себя как дома.

 

Полутёмный зал с холодным, вымощенным плитами полом и голыми каменными стенами, не знавшими ни штукатурки, ни краски, напоминал пещеру. Он дышал ледяным холодом и сыростью, одинокая лампочка, свисавшая с потолка за стойкой бара, служила единственным источником света. В кафе было тихо — ни телевизора, ни радио, привычно включённых на всю катушку. Трое мужчин средних лет, сидящих за стойкой, приветливо закивали при нашем появлении, а затем вновь вернулись к негромкому спору о политике.

 

Теперь, когда нам больше не нужно было жать на педали, карабкаясь в гору, да и вообще шевелиться, наши разгорячённые тела начали остывать. Даже бренди, который мы заказали, чтобы впрыснуть внутрь немного тепла, не спасал от озноба. Моя одежда вымокла насквозь и казалась ледяным панцирем, облегавшим кожу. В перерывах между глотками бренди я дышала в ладони, пытаясь хоть как-то их отогреть, чтобы пальцы могли орудовать ножом и ложкой.

 

Пока мы, поклёвывая еду, боролись с дрожью, Роберто обсуждал с земляками предстоящие выборы. Не прошло и получаса, как он поинтересовался, как наши дела.

 

— Dios mio![11] — прокричал он через зал. — Почему вы не сказали мне, что до костей промёрзли? В чём дело? Вы что, говорить разучились?

 

Качая головой и что-то бормоча себе под нос, он нырнул в заднюю комнату. Через несколько минут он появился с громадным плоским медным блюдом, на котором горкой возвышались тлеющие уголья.

 

— Вот поджарю вас всех. Ведь не пожаловались, что замёрзли. Вижу, вы едва ли не до костей продрогли, особенно эта сеньора, — сказал он, указывая на меня. — Её одежда так промокла, что с неё стекает на пол. Что ж, не вините меня, если схватите воспаление лёгких. Нет, любезные! Ругайте себя за то, что держали рты на замке!

 

Покрикивая на нас, Роберто вставил блюдо с угольями в деревянный держатель под столешницей. Закрепив блюдо, он показал нам несколько специальных прорезей в скатерти длиною до пола и жестом приказал каждому из нас вдеть в них ноги по бёдра. Скатерть удерживала тепло углей, и стоило мне сунуть ноги под стол, как нежное, размягчающее тепло разлилось по всему моему телу. Я стянула с себя мокрую ковбойку, положив её на колени. Минут через десять моя одежда полностью высохла. Роберто поднёс каждому из нас ещё по стаканчику бренди, не забыв и себя, и мы впятером произнесли тост за горячие угли, бренди и безнарский бар.

 

Из Гранады мы с Ларри устремились на северо-восток, в направлении на Кордобу и Севилью, тогда как Кристин и Грег повернули на юго-запад, в Альхесирас, чтобы добраться на пароме до Марокко. Наши друзья собирались пересечь на велосипедах Восточную Африку, достичь Туниса, оттуда морем добраться до Италии, проехать по Греции, после чего лететь в Египет. Мы же планировали растянуть путешествие по Испании и Португалии до конца июня, пару месяцев поколесить по Британским островам, прежде чем пуститься в путь по Центральной Европе, в Грецию. Мы подумывали, не встретиться ли нам в Египте, но Грег и Кристина надеялись достичь Каира к августу, двумя месяцами раньше нас с Ларри. Что ж, была не была, встретимся в Индии, решили мы. Мы будем поддерживать связь друг с другом, отправляя письма «Америкэн экспресс» на протяжении наших походов.

 

 

Апрель был уже в разгаре, когда мы с Ларри, изрядно поработав педалями, вкатили в Севилью. На юге Испании по-прежнему стояла холодная и дождливая погода, так же как, вероятно, и в Португалии. Настроение стойко держалось на нуле. А мы-то мечтали о солнечных недельках, которые собирались посвятить исследованию безлюдных пляжей южного побережья Португалии. Теперь же перед нами открывалась «блестящая» перспектива вернуться к бивачной жизни в холоде и слякоти, не помышляя о морских купаниях. Однако за несколько дней до того, как мы решились проститься с Севильей и ехать в Португалию, в городском кемпинге Ларри случайно познакомился с почтенной австралийской четой, убедившей нас в том, что разработанный нами маршрут никуда не годится.

 

— Ты сделаешь большую ошибку, пропустив Марокко, приятель, — сказал новый знакомец Ларри. — Экзотический уголок. Такого не увидишь ни в Испании, ни в Португалии. Вы должны отправиться в Марокко сейчас или никогда. Тем более отсюда рукой подать. Советую посмотреть Фес. Всего-то две сотни миль строго на юг от Сеуты, города на северном побережье, куда доставит вас паром. Фес — потрясающий город. Мунне — древнейшей, источенной временем части города — более тысячи лет! И всё, что видишь в Марокко, бесподобно: люди, кухня, музыка, лавочки — я бы сказал, причудливо и странно.

 

Испанцы, однако, отговаривали нас от путешествия по Северной Африке.

 

— Марокко — это сплошная грязь, нищета и зараза. Марокканцы кого хочешь начисто ограбят. Они же уведут ваши велосипеды прямо на ходу! Ко всему прочему, женщина-иностранка не может чувствовать себя там в безопасности. Что проку в ваших велосипедах, если от неприятностей можно уберечься, лишь запершись в автомобиле.

 

Но австралийцы уже распалили наше любопытство.

 

— Может, двинуть туда и своими глазами убедиться, — предложил Ларри. — До встречи с твоими родителями в Мадриде остаётся целый месяц. Можно провести в Марокко недельку-другую, а потом вернуться и прокатиться по югу Португалии. Сейчас в Марокко должно быть чудесно и тепло, а здесь мы дадим погоде шанс за неделю исправиться. Тогда и Португалия доставит нам больше радости.

 

Два дня мы пребывали в нерешительности. В Португалии безопаснее, рассуждали мы. Мы никогда не слышали о том, чтобы португальцы грабили и убивали молодых путешественников-иностранцев, ночующих в палатках на пляжах, как это якобы делают марокканцы. Зато Марокко звучало куда заманчивей, с этаким вызовом. Вряд ли там так уж опасно, думала я, иначе австралийцы предупредили бы.

 

Утром, когда нам предстояло проститься с Севильей, мы всё ещё колебались. Мы собрали вьючники и вывели велосипеды за ворота кемпинга, и тут Ларри, прислонив к дереву велосипед, вытащил из рулевого ранца песету.

 

— Выпадет Франко — значит, в Марокко, гербом вверх — в Португалию, — сказал он, подкидывая монетку в воздух.

 

Когда песета приземлилась, из пыли на нас таращился единственный глаз Франко, маленький и блестящий, как бусинка.

 

Всего за пару дней мы добрались до Гибралтара.

 

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

 

МАРОККО

 

На высоких скалах, окаймляющих южную оконечность Пиренейского полуострова, близ Альхесирас, мы с Ларри остановились под проливным дождём и, прислонив велосипеды друг к другу, вглядывались вдаль через пролив. Впереди неясно вырисовывался мрачный и зловещий африканский берег. Высокие прибрежные скалы, словно гигантские каменные монументы, вставали из волн почерневшего штормового моря. Зрелище было весьма внушительным. Чем дольше и пристальнее мы всматривались в этот незнакомый, чужой материк, тем с большим беспокойством думали о том, какие сюрпризы он нам готовит.

 

Дождь лил весь день напролёт, он сопровождал нас всю дорогу до самого терминала в Альхесирас. На пароме мы с удовольствием натянули сухую одежду, выжав своё мокрое барахлишко. Мы были единственными велосипедистами на борту.

 

Сеута, город-порт беспошлинной торговли, до сих пор находящийся под контролем Испании, показался нам шумным и суетным. Докеры-испанцы направили нас в самое дешёвое ночлежное заведение — прямиком под навес станции паромной переправы. Мы провели велосипеды по цементной площадке, позади рядов спящих тел — молодых путешественников из Европы, которые, как и мы, только что прибыли на пароме из Альхесирас либо ожидали отплытия в Испанию первым утренним рейсом. Прислонив велосипед к стене, я живописно развесила свои мокрые вещи на крутых рожках руля и багажных корзинках, пожелав им высохнуть за ночь. Затем мы разостлали маты на холодном, влажном цементном полу и втиснули в спальники грязные, потные тела. Не мылись уже два дня. Ларри засунул все наши ценности на самое дно спальника, себе под пятки, и мы провалились в сон.

 

Утром мы первым делом устремились в общественный душ на автостоянке возле станции, затем, разменяв деньги, загрузились провизией: рисом, цветной капустой, хлебом, яйцами, присовокупив ко всему два фунта сыра. Ларри долго рыскал в поисках карты Марокко, но даже самые дешёвые «образчики» стоили никак не меньше пяти долларов; в конце концов он взял и запомнил дорогу в Фес. Всё просто, главное — не съезжать с шоссе, ведущего на юг. Мы-то наивно полагали, что все развилки, как водится, будут отмечены знаками-указателями.

 

После полудня, 14 апреля, потратив два часа на заполнение анкет и бесполезное «отстаивание» на границе, мы с Ларри въехали на территорию Марокко. Оставив за спиной современную цивилизацию, мы ринулись в объятия прошлого. Пара крепких ног да ишак были здесь самыми обычными средствами передвижения, и не шоссе, а всхолмлённая округа сама по себе служила главной «транзитной магистралью».

 

Никакого столпотворения экономичных малолитражек. Никаких «тойот», «датсунов» или «фиатов», столь обычных для дорог цивилизованного мира. Автомобили были лишь у богатых, причём неизменно «мерседесы». Изредка нас с урчанием и грохотом настигало изрядно спрессованное скопище людей, коробок, живности и корзин, трясущееся в одном из многочисленных в этой стране ветхих, жалобно стенавших общественных автобусов.

 

Несмотря на то что добрых двадцать пять миль от границы до Тетуана, первого города на южном направлении, были почти пустынны, по всей округе в этой сельской глуши медленно ползли фигурки кочевников. По склонам холмов в беспорядке рассыпались едва семенившие ножками живые курганы одежд: юбки до земли, блузки, свитера, шарфы и шали, увенчанные гигантскими пляжными полотенцами. При ближайшем рассмотрении ходячие вороха тряпья оказались марокканскими женщинами. Пляжные полотенца, обмотанные вокруг головы и заколотые под подбородком, служили им чем-то вроде чадры. Лишь кисти рук да узкая полоска лица — крохотные островки живой плоти тамошних крестьянок, открытые для постороннего глаза. Марокканские арабки кочевали с необъятными тюками за спиной, вмещавшими едва ли не всё их имущество. Дамы всегда брели пешком, тогда как представители сильного пола частенько трусили на осликах. Женщины лишь изредка искоса бросали на нас робкие взгляды, мужчины же в бурнусах — длинных свободных плащах из плотной шерстяной материи, с капюшоном, в остроносых туфлях-шлёпанцах выглядывали из-под надвинутых на лоб капюшонов и, улыбаясь, приветствовали нас.

 

По одну сторону дороги раскинулись пустынные песчаные белые пляжи и прозрачно-голубое Средиземное море. По другую — тянулись зелёные холмы с редко стоящими деревьями и одиночными скалами. Поражало полное отсутствие всякого мусора. Сельские жители были слишком бедны, чтобы позволить себе роскошь выбрасывать то, что нам казалось негодным хламом. То немногое, что всё же вышвыривалось за ненадобностью, в основном апельсиновая кожура, немедленно с жадностью подъедали трусившие мимо ишаки.

 

Полагая, что марокканцы вряд ли уступят в нахальстве испанцам, ещё на подступах к Тетуану я мысленно приготовилась к буре свиста и крика, к похотливым взглядам, которыми так часто встречали меня на юге Испании. Однако я была приятно удивлена. Местные джентльмены кивали мне с доброжелательной улыбкой, мальчишки-подростки, все как один, выкрикивали вежливое: «Бонжур, мадам! Бонжур, месье». После чего, шустро лопоча на непонятном для нас французском, они жестами выражали свою радость по поводу того, что мы почтили велопробегом их страну.

 

Мы всё ещё надеялись разжиться картой, но все магазины Тетуана, как назло, оказались закрыты. Полисмен объяснил нам, что в Марокко, точно так же как и в Испании, магазины «отдыхают» с двух до пяти. Он указал нам, как кратчайшим путём выбраться из города через центр и вновь вернуться на шоссе.

 

В пяти милях от города нам приглянулось абсолютно безлюдное местечко, где можно было спокойно перекусить и облегчиться. Пока мы осторожно съезжали с дороги и пробирались среди камней и кустарников, кругом не было ни души, но едва только я облюбовала укромный уголок в кольце колючих кустарников, едва примостилась на корточках, как окрестные склоны холмов внезапно ожили. До меня донеслись человеческие голоса, перекликающиеся через узкие долинки, и в тот же миг сами люди «материализовались» вокруг нас: мужчины в просторных, длиннополых бурнусах. Уразумев, что я тут делаю, они сохранили почтительную дистанцию, таращась на нас сверху вниз, с макушек невысоких холмов. Но когда мы покатили прочь от того места, они спустились на пятачок, где мы только что отдыхали, и обшарили его в надежде наткнуться на любую оставленную нами мелочь.

 

В этот день у меня распухли и мучительно ныли колени. Такое со мной уже случалось. Поболят день-другой, а затем утром проснусь — боли как не бывало, а колени — как новенькие весь следующий месяц. Именно из-за моих коленей мы и начали переход через Риф, строго на юг от Тетуана, на малой скорости — достаточно малой, чтобы стать объектом нападения. Надо сказать, что на горных склонах то тут, то там мелькали стайки арабчат, пасущих овец, коз и стерегущих посевы, и эти ребятишки были, несомненно, самыми большими шустриками и лучшими бегунами на свете. Стоило им заметить нас, медленно штурмующих кручи, как в тот же миг, побросав все дела, они срывались с места и устремлялись к нам. Воздух взрывался визгом восторга, пока детвора, прыгая вверх и вниз по склонам, лавиной неслась по полям, через камни, на дорогу. Мальчишки в мешковатых штанишках и развевающихся рубашонках, девчонки в длинных юбках, просторных блузках, шарфах, увешанные побрякушками.

 

Каждый из шкуры вон лез, стараясь добраться до нас первым, чтобы, опередив остальных, ломающимся голоском поклянчить вожделенную сигарету. Сигареты — вот что им всем было нужно. «Сигарету! Сигарету! Сигарету!» — монотонное скандирование добежавших первыми перерастало в оглушительный рёв по мере того, как прибывали остальные.