Глава 1. Эта странная история началась однажды вечером, когда я читал в своем кабинете жур­нал "Лайф".

 

Эта странная история началась однажды вечером, когда я читал в своем кабинете жур­нал "Лайф".

На первый взгляд в нем не было ничего, что могло бы заинтересовать меня. На одной из страниц был помещен рисунок, изображающий сцену судебного процесса, происходившегов Нью-Йорке, в 550 км отсюда. Я никогда не "бывал в Нью-Йорке и даже не собирался ехать туда, разве что взглянуть на статую Свободы. Я было начал листать страницы, но мое внимание при­влекли глаза мальчика, изображенного на этом рисунке. Одного из семи подростков на судеб­ном процессе об убийстве. Художнику удалось запечатлеть выражение такой ненависти, заме­шательства и отчаяния в чертах его лица, что я всмотрелся в рисунок еще раз, более внима­тельно, и вдруг, неожиданно для себя, запла­кал.

 

— Что со мной? — спросил я себя вслух, то­ропливо смахивая слезу. И еще раз пристально всмотрелся в рисунок. Там были изображены подростки. Они были членами шайки "Драко­ны". Внизу, под рисунком, помещался рассказ о том, как в Хайбридж парке в Нью-Йорке ими был жестоко убит 15-летний подросток Майкл Фермер, больной полиомиелитом. Семеро под­ростков нанесли ему семь ножевых ранений в спину и избили солдатскими ремнями. После всего этого они ушли прочь, приговаривая: "Здоровомы его отделали".

Эта история вызвала у меня отвращение. В нашем небольшом горном городке такие вещи казались невероятными. Вот почему я был бук­вально ошарашен мыслью, как будто ворвав­шейся извне: "Поезжай в Нью-Йорк и помоги этим ребятам".

Вначале я даже рассмеялся: "Мне ехать в Нью-Йорк? Провинциальному священнику, ни­чего не смыслящему в этих делах?" "Поезжай в Нью-Йорк и помоги этим ребятам", — эта мысль не давала мне покоя, она преследовала меня, она существовала независимо от других моих мыслей. "Я буду выглядеть глупцом, я ничего не знаю об этих подростках и ничего не желаю знать".

Все было напрасно. Эта навязчивая идея не покидала меня. Я должен был ехать в Нью-Йорк, и более того, — я должен был ехать не­медленно, пока не закончился суд.

Чтобы лучше понять, насколько необычна для меня была эта идея, необходимо знать, что до того, как я открыл эту страницу, моя жизнь протекала тихо и спокойно, вполне предска­зуемо. И я был этим удовлетворён.

Я жил в Филипсбурге, штат Пенсильвания. Небольшая община, в которой я работал, росла медленно, но равномерно. У нас было новое церковное здание, новый пасторат, отличный бюджет. Я был доволен ростом нашей церкви, потому что четыре года назад, когда я и Гвен впервые приехали в Филипсбург кандидатами на свободное место за кафедрой, у церкви не было даже своего здания. Община собиралась в частном доме, верхний этаж был пасторатом, а нижний использовался для служении.

Вспоминаю, что, когда нам с Гвен показы­вали наше будущее жилье, её каблук провалил­ся сквозь пол.

— Кое-что требует небольшого ремонта, — признала одна из прихожанок, крупная жен­щина в хлопчатобумажном платье. Я обратил внимание на въевшуюся грязь в трещины её рук. Она сказала:

— Мы пойдём, а вы пока осмотритесь. Гвен осматривала второй этаж уже без меня, но я чувствовал по звуку захлопывающихся дверей, что она недовольна. Но настоящая беда пришла, когда она открыла ящик кухонного стола. Я услышал ее крик и бросился наверх. В

ящике сидели семь или восемь жирных чёрных тараканов.

Гвен захлопнула ящик.

— О, Дейв! Я не вынесу этого, — она запла­кала и, не дожидаясьмоих слов, бросилась вниз по лестнице, я только слышал стук ее каб­луков. Я наскоро извинился перед членами приходского комитета и последовал за ней в единственную гостиницу в Филипсбурге, она уже ждала меня там с ребенком.

— Извини, дорогой, — сказала Гвен, — здесь такие чудесные люди, но я до смерти боюсь та­раканов.

Она упаковала вещи. Мне было ясно, что Филипсбургу придется подыскивать другого кандидата на пост пастора.

Но все произошло по-другому. Мы не могли уехать до вечера, потому что в воскресенье вечером я должен был проповедовать в церк­ви. Я не думаю, что моя служба удалась, но было в ней что-то такое, что привлекло внима­ние 50 человек в этом маленьком доме. Я закан­чивал службу и уже мысленно садился в машину. чтобы ехать подальше от Филипсбурга, как вдруг поднялся один пожилой фермер и спро­сил:

— Ваше преподобие, не желаете ли вы быть нашим пастором?

Это был довольно неожиданный вопрос, и все очень удивились, включая меня и мою же­ну. Люди в этом доме Господнем давно уже ис­кали подходящего кандидата, и сейчас мистер Мейер взял дело в свои руки, пригласив меня на эту должность. Вместо горячих споров раз­дались голоса поддержки. Он сказал мне:

— Вы можете пока выйти и обсудить дело с вашей женой.

Мы сидели в машине и молчали. Дебби спа­ла в корзинке на заднем сидении, упакованный чемодан рядом с ней. В молчании Гвен я явст­венно чувствовал протест против тараканов.

— Гвен, мы нуждаемся в помощи Господа, — сказал я, — мы должны помолиться.

— Спроси Его насчёт тараканов, — мрачно добавила она.

— Хорошо.

Там, в темной машине, я проделал экспе­римент в особом виде молитвы, при которой воля Бога передается через какой-либо знак. Это называется "расстелить шерсть перед Бо­гом", так как Гедеон, пытаясь узнать волю Бога в отношении своей жизни, попросил, чтобы был дан знак на такой шкуре. Он расстелил стриженую шерсть на гумне и попросил Гос­пода послать росу везде, кроме неё. Утром вся земля была мокра от росы, но шерсть была су­ха, Бог даровал ему знак.

— Господь, — сказал я вслух, — я также хотел бы расстелить шерсть, и мы готовы исполнить Твою волю, но мы должны знать ее. Если Ты хочешь, чтобы мы остались в Филипсбурге, пусть комитет проголосует за это еди­ногласно. И пусть они сами предложат нам хо­лодильник и плиту.

— Господь, — Гвен прервала меня, так как уже открылась дверь церкви и вышли члены комитета, — и пусть они выведут тараканов.

Весь приход вышел вслед за комитетом, они подошли к машине, возле которой стояли мы с Гвен. Мистер Мейер откашлялся и начал гово­рить. Гвен сжала мою руку.

— Ваше преподобие, мисс Уилкинсон, — сказал Мейер.

Он помолчал и начал вновь.

— Брат Дэвид. сестра Гвен. Мы проголосо­вали и все согласны в том, что мы хотим, что­бы вы были нашим новым пастором. Едино­гласно. Если вы решите приехать, мы устано­вим новую плиту и всё такое. А сестра Уильямс говорит, что нужно произвести дезинфекцию.

— Чтобы вывести тараканов, — добавила миссис Уильямс, обращаясь к Гвен.

В свете, падающем через открытую дверь, я заметил слезы в глазах Гвен. Позднее, в гости­нице, куда мы добрались после длительных рукопожатий, она сказала мне, что очень счастлива.

И мы действительно были счастливы в Филипсбурге. Мне нравилась жизнь в этом горо­де, жизнь провинциального священника.

Большинство наших прихожан были ферме­рами или углекопами. Это были честные, доб­рые, богобоязненные люди. Они приносили нам в качестве десятины молоко, масло, яйца и мя­со. Это были люди деятельные, счастливые, ко­торыми можно было восхищаться и многому научиться у них.

После того, как мы прожили там более года. мы купили старую бейсбольную площадку на краю города, где когда-то играл Лоу Гериг. Однажды, когда я играл там в бейсбол, я про­сил Бога, чтобы Он дал возможность постро­ить церковь на этой площадке. Мое желание было исполнено.

Мы построили церковь и свой дом рядом с церковью. Это был чудесный небольшой домик из пяти комнат с видом на холмы с одной сто­роны и белым крестом церкви — с другой.

Мы с Гвен усердно работали в Филипсбурге и многого добились. К началу 1958 года у нас в приходе было 250 членов, включая Бонни, на­шу младшую дочь.

Но, несмотря на все это, я чувствовал ка­кую-то духовную неудовлетворенность. Ничто не радовало меня: ни новое здание, ни расту­щий приход, ни многочисленные собрания. Обычно люди запоминают важные вехи своей жизни. Вот и я запомнил 9 февраля 1958 года. В тот вечер я решил продать телевизор. Гвен и дети уже спали, а я сидел перед экраном и смотрел "Вечернее шоу". Там была сцена, когда танцовщицы появляются в едва прикрывающих их тела костюмах.

И вдруг я почувствовал, как всё это скучно. "Ты стареешь, Дэвид" — сказал я сам себе.

Но, как я ни старался, я не мог сосредото­чить свое внимание на том, что происходило на экране. Банальная история о девушке, сце­ническая судьба которой, как предполагалось, вызовет жгучий интерес у зрителей.

Я поднялся и выключил телевизор. Все девушки исчезли в маленькой точке в центре экрана. Уже сидя в своем кабинете, я подумал: "Сколько времени я провожу у экрана каждый вечер? По крайней мере, несколько часов. Бо­же, а что если я продам телевизор и буду про­водить это время в молитве?" Все равно в на­шей семье, кроме меня, никто не смотрит теле­визор. А что если я буду каждый вечер прово­дить два часа в молитве? Эта мысль взбодрила меня. Молитва вместо телевизора! Посмотрим, что из этого выйдет!

Но я тут же подумал и о вещах, которые были против этой идеи. Прежде всего: я уста­вал к вечеру. Затем — мне необходим был от­дых и смена обстановки. Ну, и наконец, — теле­видение было частью моей культурной жизни: церковному служителю необходимо быть в курсе всех событий.

Я поднялся с места, выключил свет, остано­вился у окна, любуясь залитыми лунным све­том холмами. Затем я попросил Господа о зна­мении, которое должно было изменить всю мою жизнь. Мне казалось, что я поставил перед Господом трудную задачу, потому что я действительно не хотел расставаться с теле­визором.

"Господи, мне нужна Твоя помощь в разре­шении этой проблемы. Вот о чем я Тебя прошу:

я помещу объявление в газете о продаже теле­визора. Если Ты желаешь этого, пусть покупа­тель придет немедленно. Пусть он придет че­рез час; нет — через полчаса после того, как газета поступит в продажу".

Когда на следующее утро я рассказал обо всем Гвен. она была разочарована.

— Полчаса... — сказала она. — Мне кажется, Дэвид Уилкерсон, что ты совсем не хочешь то­го, о чем молился.

Гвен была права, но я все же поместил объявление. Мое положение после выпуска га­зеты было комичным. Я сидел на диване в гос­тиной. С одной стороны на меня смотрел теле­визор, с другой — Гвен с детьми, а я смотрел на большой будильник. Прошло 29 минут.

— Да, Гвен, ты была права. Мне не при­дется...

Зазвонил телефон. Взглянув на Гвен, я не­решительно снял трубку.

— Вы продаете телевизор? — спросил муж­ской голос.

— Да. Марка ЭР-СИ-ЭЙ. В хорошем состо­янии. Экран 19 дюймов. Куплен два года тому назад.

— Сколько вы за него хотите?

— Сто долларов, — быстро сказал я. Я не думал о цене до этого времени.

— Я возьму его.

— И вы даже не хотите взглянуть на него?

— Нет. Я приду за ним через 15 минут.

С тех пор моя жизнь сильно изменилась. Каждую ночь я уходил в свой кабинет, закры­вал дверь и начинал молиться. Вначале время тянулось очень долго, и я был сильно обеспо­коен. Позже я научился включать в свои мо­литвы чтение Библии. Раньше я никогда не чи­тал Библию полностью, включая родословные. Я узнал, как важно поддерживать равновесие между молитвой-просьбой и молитвой благо­дарения. Как чудно провести час в молитве-благодарности. Вся жизнь открывается в но­вой перспективе.

Именно в один из таких поздних часов мо­литвы я и взял в руки "Лайф". Все время я ощущал странное беспокойство. Я был один в доме. Гвен и дети уехали в Питтсбург погос­тить у дедушки и бабушки. Я долго молился и чувствовал себя очень близко к Богу, но в то же время не понимал, почему я ощущал силь­ное беспокойство. Оно появилось неожиданно, и я не понимал, что бы это могло значить. Я чувствовал такую беспомощность, как будто, получив указание, не мог разобраться в нем.

"Что ты говоришь. Господи?"

Я ходил по кабинету, стараясь понять, что же происходило со мной. На моем столе лежал номер "Лайфа". Я хотел было полистать его, но остановил себя на мысли, что нехорошо чи­тать журнал в то время, как я должен молить­ся.

Я снова начал ходить по кабинету взад и вперед, и всякий раз, проходя мимо стола, я обращал внимание на журнал.

"Господи, есть ли в этом журнале что-нибудь такое, что мне необходимо увидеть?" — спросил я вслух. Мой голос прокатился эхом в пустом доме. Я уселся в свое кожаное кресло, мое сердце стучало так, как будто я стоял на пороге чего-то очень важного и большого, чего я не мог понять. Я открыл журнал. Взгляд мой остановился на рисунке, который был вы­полнен карандашом, на котором были изобра­жены семеро ребят, и слезы покатились по моему лицу.

На следующий день, в среду, в нашей церкви была служба. Я решил рассказать церкви о своих ночных молитвах и о том, что из этого вышло. Вечер в среду выдался холодным, шел снег. В церкви собралось мало народу.

Я подумал о том, что фермеры побоялись задержаться в городе из-за ненастья. И даже те две дюжины горожан, многие из которых опоздали, заняли места на галерке, что всегда служит неприятным знамением священнику: это значит, что ему придется обращаться к без­душной массе людей. Я даже не старался вести службу в этот вечер. Я попросил всех сесть поближе, потому что хотел показать им кое-что. Я раскрыл "Лайф".

— Вглядитесь в эти лица, — сказал я и рас­сказал им, как я рыдал, глядя на эту картину, и как я получил указание от Бога ехать в Нью-Йорк, чтобы помочь этим ребятам. Мои прихо­жане смотрели на меня окаменевшими взгля­дами, и я знал, почему. Любое чувство, кроме симпатии, могло возникнуть у людей, видев­ших лица этих ребят. Я не мог понять своей собственной реакции. Потом случилась удиви­тельная вещь, когда я сказал своим прихожа­нам, что собираюсь ехать в Нью-Йорк, но у меня нет денег. Несмотря на то, что было очень мало народу, и они не понимали, что я собираюсь делать, они молча, один за другим подходили к столу и клали свои пожертвова­ния. Было собрано 75 долларов, как раз доста­точно на дорогу в оба конца на машине.

В четверг я был готов к отъезду. Позвонив Гвен, я объяснил ей, что я собирался делать.

— Ты действительно чувствуешь, что тобой руководит Святой Дух? — спросила она.

— Да, дорогая.

— Не забудь взять с собой несколько пар теплых носков.

Рано утром в четверг я и Майлз Хувер, ди­ректор молодежной организации в церкви, от­правились в путь. Никто не пришел провожать нас, что лишний раз свидетельствовало об от­сутствии поддержки этой затеи. Я сам чувст­вовал это и постоянно задавал себе вопрос: почему я еду в Нью-Йорк со страницей из "Лайфа" в кармане? Я не мог понять, почему у меня сжималось сердце при виде этих ребят.

— Я боюсь. Майлз, — в конце концов при­знался я.

— Боишься?

— Боюсь, что я делаю глупость. Я бы очень хотел убедиться в том, что это истинно воля Господа, а не мое опрометчивое решение.

Некоторое время мы ехали молча.

— Майлз, я хочу кое-что попробовать. Возьми свою Библию, открой её наугад и про­чти мне отрывок, на котором остановится твой

палец.

Майлз неуверенно посмотрел на меня, но выполнил мою просьбу. Он прочел про себя и молча повернулся ко мне.

 

— Ну что? — спросил я.

Отрывок был из 125 Псалма, стихи 5 и 6: "Се­явшие со слезами, будут пожинать с радостью. С плачем несущий семена, возвратится с ра­достью, неся снопы свои".

Мы были воодушевлены этим добрым зна­ком, он очень помог нам по пути в Нью-Йорк. но как оказалось, то был последний такой знак в течение долгого времени.