Наталия Вико 3 страница

- Ну, уж ты скажешь - Наполеон, - скептически заметила Леночка. – У него даже и треуголки-то нет. Вряд ли он придет. У него ж здоровье не в порядке, - сказала многозначительно, видно для того, чтобы удивить подругу своей осведомленностью. – Туберкулез в одной почке оказался, ему ее вырезали. Еще от операции не до конца оправился.

- Да знаю я про операцию, - сказала Ирина. - Потому и спрашиваю. Значит, говоришь, не будет его? - бросила вопросительный взгляд на подругу.

- Точно не будет, - ответила та.

- Жаль. Но я буду определенно. Очень праздника хочется.

 

* * *

 

Выйдя из госпиталя, Ирина сразу же приподняла воротник пальто, кутая шею от пронизывающего холодного ветра. Тяжелое, серое небо, будто обпившись водой из Невы, грозило опрокинуться дождем. Улица была безлюдна, что казалось необычным даже в этот ранний час. Надрывный металлический скрежет колес и тревожные переливы звонка заставили остановиться, чтобы пропустить облепленный людьми трамвай, который вынырнул из-за угла и со стоном прогрохотал мимо, жалуясь на непосильную ношу и раскачиваясь из стороны в сторону, словно желая стряхнуть с подножек, уцепившихся друг за друга людей.

"Все держатся один за другого вовсе не из желания помочь ближнему, а от страха свалиться под колеса и превратиться в изрубленный кусок мяса", - подумала Ирина, провожая трамвай взглядом и, представив как это могло бы случиться, негромко произнесла:

- Как страшно...

- Страшно... – вдруг эхом отозвалось за спиной.

Она обернулась, наткнувшись на колючий, странно раздвоенный взгляд высокого небритого мужчины, с несоразмерно маленькой головой в надвинутой на глаза кепке, неожиданно оказавшегося в полушаге от нее.

- Что? О чем это вы? - растерянно переспросила она.

- О том же, о чем и ты, - сиплым голосом сказал незнакомец. - Мысли наши, вроде того... совпали, - ухмыльнулся он, обнажив мелкие прокуренные зубы. - Ты сказала, что страшно. И я думаю, что страшно, - ухмылка будто застыла на его лице.

- Вам? – Ирина окинула мужчину взглядом снизу вверх. - И отчего же вам страшно? – спросила с настороженной усмешкой.

- Да не-ет! Это вам должно быть страшно, - все еще продолжая ухмыляться, протянул косоглазый. – Вот я и подумал… этот трамвай, когда проехал, ты на него еще глядела, он ведь как наша Россия - перегружен.

- И что дальше? – недоуменно спросила Ирина и, пользуясь завязавшимся разговором, двинулась по направлению к дому.

Мужчина пошел рядом.

- А дальше... – попутчик задумался и потер ладонью шею. - Знаешь, что надобно, чтобы этот трамвай... ну... как бы, изменился?

- Думаю, следует перекрасить, - съехидничала Ирина. - Какой цвет предпочитаете?

- Не об том я тебе говорю, - косоглазый посмотрел с раздражением. - Что надобно сделать, ну, чтобы трамваю легче было ехать?

- И что же? - странный разговор можно было бы считать забавным, если бы не раздвоенный взгляд незнакомца.

- Я так думаю, - глаза мужчины сузились. - Надо уничтожить половину, а, черт его знает, может, и больше этих... сс-уук, присосавшихся, как пиявки, - сказал он злобно. – Сосут, сосут народную кровь, - почти прошипел он. - Думают, без них Россия - ну, никуда! – мужчина распалялся все сильнее. - Давить надобно. Дави-ить... Тогда и ехать легче... – он осклабился.

- Это, как я понимаю, вы про богатых? Женщин и детей тоже давить собираетесь? – не смогла не поинтересоваться Ирина.

- Не-ет! – примирительно протянул мужчина. - Бабы, они, известно, для радости мужиков созданы. Вот тебя ежели, к примеру, взять, - бросил вожделенный взгляд на Ирину. - Очень даже привлекаешь. Я потому за тобой и пошел.

Ирина, не желая продолжать разговор, свернула и направилась на противоположную сторону улицы.

- Куда же ты, дамочка! - мужчина двинулся следом.

Ирина ускорила шаг.

- Что, дамочка, не желаешь разговаривать? - задышал он в спину. - Брезгуешь?

Ирина приостановилась и огляделась. Как назло ни одного городового и ни одного извозчика.

- Оставьте меня. Я, знаете ли, не приучена беседовать на улице с незнакомыми людьми, - сказала она строго, крепче сжимая рукоятку зонтика.

- Чё за дела? – мужчина, вероятно, тоже заметил, что на улице, по-прежнему, никого нет, и развязно протянул руку. – Можно и познакомиться. Меня Степаном кличут.

Ирина демонстративно убрала руки за спину.

- Никак, дамочка, замараться боишься? – сказал незнакомец с раздражением, угрожающе надвигаясь.

Она, отступив на шаг, строго посмотрела на мужчину, и к удивлению снова не смогла поймать его взгляд, хотя теперь поняла почему – незнакомец был косоглазым.

- Замараться я не боюсь, - сказала она, старалась выглядеть спокойной. - Только надобно вам знать, что протягивать руку - привилегия женщин, - глянула надменно и попыталась обойти косоглазого, но тот неожиданно расставил руки, преграждая ей путь.

- Да что вам, собственно, от меня нужно? – воскликнула Ирина гневно.

- Будто сама не знаешь? – осклабился мужчина и попытался ее обхватить, но, услышав шум мотора подъезжающего автомобиля, воровато оглянулся и поспешно опустил руки.

Спасительный автомобиль выехал из переулка и… свернул в противоположную сторону.

Воспользовавшись замешательством косоглазого, Ирина сделала шаг в сторону, чтобы обойти его, но тот снова преградил дорогу.

«До дома уже рукой подать. Как же отвязаться от него? Хоть бы кто-нибудь навстречу...», - отчаянно подумала Ирина.

- Теперь мне все понятно, - решила продолжить разговор, чтобы выиграть время. - Однако вынуждена вас огорчить. Я, когда смотрела на трамвай, думала о другом, - сказав это, обошла незнакомца и продолжила движение.

- О ком же это? – то ли не понял, то ли решил пошутить косоглазый.

- О другом, - решила не уточнять Ирина, сворачивая к парадному и останавливаясь у двери. - Вот я и пришла, - сказала, берясь за дверную ручку. - Спасибо, что проводили.

"Как он сказал, его зовут? Кажется, Степан".

- Прощайте, Степан, - сказала облегченно, чувствуя себя почти дома.

Косоглазый ничего не ответил, только молча смотрел исподлобья и часто дышал. В его взгляде было что-то от злобной собаки, оценивающей, можно ли укусить...

Ирина решительно открыла тяжелую дверь и вошла в парадную. Мужчина шагнул следом…

"Господи! Куда подевался привратник?" – едва успела подумать она, оказавшись прижатой к стене под лестничным пролетом.

Запах пота, похоти, слюнявый рот, прерывистое дыхание... Кричать и звать на помощь - безумно стыдно...

- Брезгуешь? Мною брезгуешь? Чего из себя корчишь-то? – насильник рванул полы ее пальто... потом ворот платья… пуговицы посыпались на мраморный пол… одна... другая... третья... - Думаешь, вы особенные? Кровь у вас другая? Щас-с, проверим, - шершавая рука царапнула тело. - Во-о, сиськи на месте. И здесь... Все одно. Что - барышня, что – кухарка…

С неимоверным усилием Ирина смогла, наконец, высвободить правую руку и, с силою, как учил Порфирий, ткнула мужчине пальцем в болевую точку на горле…

Косоглазый охнул, разжал руки и, хватая ртом воздух, осел на пол…

- Ну что? – она с яростью пнула его ногой в пах так, что косоглазый скрючился и застонал. - У твоих кухарок тоже такое тело?!! - выкрикнула с ненавистью удивившую ее саму фразу и снова пнула… Отошла на шаг, не спуская глаз с корчившегося от боли подонка, и присела на корточки, чтобы подобрать пуговицы. Подумала, что нельзя оставлять на полу подъезда перламутровые капли, пришитые еще маминой рукой. Поднялась на один лестничный пролет. Только теперь заметила, что оборванный ворот платья висит, обнажив часть груди, а на голубой ткани темнеют следы чужих рук. Запахнула пальто, поднялась на несколько ступенек второго пролета и посмотрела вниз. Косоглазый, наконец, перестав хрипеть и глотать ртом воздух, поднялся на четвереньки и теперь мутными глазами смотрел снизу вверх:

- Слышь... ты... барынька… - сквозь зубы процедил он. - Знаешь чего... Вправду-то... страшно мне... за тебя... Ведь до тела твоего... я доберусь... Обещаю... Жди... – он поднялся на ноги и, согнувшись, поковылял к выходу…

Ирина подошла к двери квартиры и ударила по ней кулаком… Еще… И еще… Услышала перезвон хрустальных подвесок на бронзовой люстре, дрогнувших от стука захлопнутой входной двери... Увидела растерянное лицо отца… Перепуганное - Василия… И собственное лицо в зеркальном овале - незнакомое и ожесточенное...

 

* * *

 

- Не пущу! Никуда более не пущу! – уж который раз повторял Сергей Ильич, бегая из угла в угол по спальне дочери, где та, закутавшись в одеяло, полулежала на кровати.

- Ну, рара, прошу тебя, успокойся, - снова и снова говорила Ирина, растроганная его волнением и долгожданной заботой. - Я сама виновата во всем произошедшем. Просто необдуманно повела себя с тем человеком.

- Ни-ку-да! Слышишь? Никуда больше! Никакого госпиталя! – все больше распалялся Сергей Ильич. - Я позвоню им, скажу, что ты... уезжаешь... за границу... в Африку... к черту на рога! – он приостановился и встревожено посмотрел на дочь, которая сильно изменилась за прошедшие сутки: лицо осунулось, под глазами легли темные полукружья.

"Может быть, все-таки стоило позвать врача? – подумал он. - Вдруг дочь ему не сказала всей правды? – снова тревожно защемило сердце.

- Рара... милый... знаешь... - Ирина взяла с прикроватного столика конфету и развернула хрустящую обертку. Конфеты давеча принесла Леночка и сказала с беззаботной грустью в голосе, что надобно их есть именно сейчас, в молодости, пока еще позволительно. А то в старости от них можно сильно располнеть и мужчины тогда перестанут обращать внимание.

Ирина наслаждением надкусила горьковатый шоколад.

- Знаешь, рара, я даже благодарна Богу, что так все произошло! – глянула она на отца с нежностью. - Может, если бы не этот случай, я и не узнала бы, что ты... – запнулась, подбирая слова, - что я... еще нужна тебе, рара, и... дорога!

- Христос с тобою, Ириночка! О чем ты говоришь? – глаза Сергея Ильича увлажнились, он опустился на край кровати, дочь нежно взяла его руку, потянула к себе и прижалась щекой к ладони.

- Холодная... Признак энергонедостаточности, между прочим, - сказала со знанием дела, вспомнив уроки Порфирия.

- Ну что ты, Ириночка, в квартире просто прохладно, вот и рука холодная.

– А раньше - всегда была теплая, даже горячая, независимо от погоды, - сказала она, вспомнив детство. - Пап, а ты нашего императора любишь? – вдруг спросила Ирина и испытующе глянула на отца.

- Ну и переходы у вас, Ирина Сергеевна! - изумленно воскликнул тот.

- А что? – невинным голосом воскликнула она. – Обычные переходы. Как у любой женщины.

При слове «женщина» Сергей Ильич снова напрягся и внимательно посмотрел на дочь, силясь понять, та просто так сказала, или...

-Что ты так смотришь на меня, папочка? Мне просто интересно. И вообще, - она села, привалившись к подушкам, - мы так редко разговариваем, - отодвинулась, давая отцу возможность поудобнее сесть на кровати. - Вот, скажи, мы, русские, что, все сумасшедшие? Скажи, это только русские день и ночь говорят, говорят и говорят о политике, ошибках правительства, интригах, заговорах, изменах, реформах? Это такая особенность России? Или так же у французов, немцев и других?

Сергей Ильич кашлянул.

- Это, деточка, не со страной связано, а с периодом истории. Коли живешь во времена перемен, о чем еще говорить, как не о переменах? В России нынче все изменений хотят. А как произойдут изменения – все и успокоятся. До следующих перемен, - улыбнулся он. – Что ж до горячности русской, так это от вина! – он заливисто рассмеялся. – Чем больше пьют, тем горячее споры. Помнишь, как в "Повести временных лет"?

Ирина покачала головой.

- "Руси есть веселье пити, не можем без этого быти", - напевно процитировал Сергей Ильич. - Кстати, - в его глазах мелькнули веселые огоньки, - знаешь ли ты, что по прошлогодним данным нашей официальной статистики, которая через год после закрытия винных лавок торжественно сообщила о практически полном прекращении потребления алкоголя населением, в Москве производство спиртосодержащей политуры возросло более чем в двадцать раз? Вот тебе наглядный результат борьбы с народным пьянством бюрократическими методами! – он снова рассмеялся.

- А народ- то хочет перемен? – вернулась Ирина к теме разговора.

- А что народ? - Сергей Ильич пожал плечами. – Народ, конечно, за спокойную сытую жизнь, правда, тоже с водочкой, задушевными разговорами и непременным последующим мордобитием… для веселья и разнообразия. Но, главное, народ хочет, чтоб все по справедливости было.

- По справедливости, это как? – Ирина снова потянулась за конфетой. – Когда всем поровну как социалисты говорят?

- По справедливости как, спрашиваешь? – Сергей Ильич задумался. – По справедливости – это по правде. Отсюда и выражение народное «Бог не в силе, а в правде». Кстати, отсюда же зачастую и недовольство нашими судами проистекает. Потому что народ хочет, чтобы судили не по лукавому закону, а по правде и совести. Хотя, если вдуматься, - он потер лоб, - правда она ведь у каждого своя. Что поровну делить, что не поровну – все одно, недовольные будут. Да и равенство такое долго не простоит. Головы то у всех разные. Так то вот. А ты поспи, деточка, - он ласково погладил дочь по волосам. – Утро вечера, сама знаешь, мудренее.

Ирина повернулась на бок, натянула одеяло и подложила ладонь отца под щеку.

"Как все-таки хорошо жить, - блаженно думала она. - Как хорошо быть молодой. И вовсе не из-за этих конфет…"

 

* * *

 

"Это же надо - министр будущего правительства!" - мысленно повторил Сергей Ильич, выйдя на улицу из душного помещения, где только что Досточтимый Мастер Братства - князь Львов закончил секретное совещание. На совещании был утвержден тайный список министров правительства, которое будет сформировано сразу же после устранения царя. «Если понадобится - даже физического. Да, да, физического, именно так и сказал князь Львов». Сергей Ильич достал из кармана платок и промокнул лоб, покрытый испариной, но тут же поежился, хоть и был согласен с князем, что перемены нужны, причем самые решительные. К мысли о необходимости дворцового переворота подталкивали тяжелые потери и неудачи на фронте, несвойственное российскому самодержавию поведение императора и, конечно, влияние Распутина на царскую семью. Сергей Ильич помнил недавний разговор с морским министром адмиралом Григоровичем, который решился лично проверить слухи о проникновении германских шпионов в окружение царицы и в ответ на настойчивые запросы из Царского Села относительно точной даты проведения военно-морской операции передал ложную информацию об отплытии нескольких русских крейсеров. И что же? Точно в означенный день и час там, где должны были появиться русские корабли, оказалась германская эскадра. Если вначале князь Львов предполагал убедить царя в необходимости сослать царицу в Ливадию, в Крым, а если откажется, принудить это сделать, то позже возникла идея регентства при малолетнем царевиче Алексее брата царя - Великого князя Михаила Александровича. Сегодня же на совещании план созрел окончательно: Распутина убрать или убить, царицу заточить куда-нибудь подальше, царя заставить отречься, на престол посадить его брата и, конечно, поменять правительство.

Сергей Ильич надел шляпу, застегнул пальто и приосанился. Мысль о том, что он, наряду с другими масонами включен в состав будущего правительства, придавала ему не только ощущение причастности к большому делу, призванному изменить судьбу России, но и собственной нужности и значимости. «Да-да, князь Львов прав. Совершенно очевидно, что необходимо действовать, и действовать решительно!» - Сергей Ильич энергично замахал рукой, завидев выехавшего из-за угла извозчика. Уже устроившись в коляске, озабоченно подумал о дочери. Как быть? Если уже сейчас у него вовсе нет времени, то что же будет дальше, когда предстоит вершить поистине великие дела? Можно было бы отправить Ирину за границу, однако для этого необходима компаньонка, которой можно довериться и которая бы нравилась дочери, а такой нет. А еще этот разбойник... Где гарантии, что он не подкараулит Ириночку снова? И в городе с каждым днем становится неспокойнее. Народ озлоблен. Не хватает продовольствия. Цены по сравнению с прошлым годом подскочили в три раза. Надо заканчивать войну, но говорить вслух об этом нельзя - тут же объявят "пораженцем", а значит – изменником. Да еще священные обязательства братства... Смутное время… Хорошо, хоть с Трояновскими отношения сложились.

 

* * *

 

Ярко освещенный зал с колоннами в доме Трояновских на Невском проспекте был наполнен разнородной публикой, собранной в одном месте хозяйкой праздника Софи Трояновской по одной ей известным предпочтениям. Играла музыка, официанты разносили шампанское и легкие закуски на серебряных подносах, гости оживленно переговаривались и смеялись, будто бы и не было ужасной войны, а за стенами дома - тоскливой слякотной погоды и тревожного ожидания перемен, пропитавшего воздух северной столицы.

Ирина вошла в зал и огляделась. Леночки нигде не было. Отец тоже пока не появился. У колонны с удивлением заметила одинокую фигуру Керенского, по каким-то причинам не участвовавшего в разговорах о политике, которыми были заняты мужчины, собравшиеся в бильярдной комнате, откуда тянуло запахом сигарного дыма и отголосками последних новостей.

- Александр Федорович! Как я рада! Вот уж не чаяла вас сегодня здесь увидеть, - с радостной улыбкой подошла к Керенскому.

- Да я и сам, по правде сказать, не чаял здесь оказаться, – сказал он, целуя Ирине руку. - Все хорошеете, Ирина Сергеевна! – оглядел ее скромное темно-синее платье с белым кружевным воротником.

- Только ради того и хорошею, Александр Федорович, чтоб от вас комплимент услышать!

- Ой не лукавьте, Ирэн! – заулыбался Керенский. – Покажите мне того мужчину, который не почтет за счастье сказать вам что-нибудь приятное. Знаете ж сами, такую правду говорить легко, - подозвав официанта, взял с подноса два бокала шампанского и протянул один из них Ирине. – За вас, прелестница! – поднял бокал и отпил глоток. – Каждый умудренный опытом мужчина знает, - наклонился к ее уху, - красота истинная скрывается под скромными одеждами.

- Не понравилось мое платье? – она, пряча улыбку, наивно распахнула глаза.

- Правду хотите знать? – Керенский изобразил сомнения на лице.

- Конечно, правду, Александр Федорович! – воскликнула Ирина. – Сами же давеча сказали, что правду говорить легко.

- Ну, что ж делать, - он изобразил сомнение и смущение на лице, - хоть и тяжело, но придется соврать, - сделал паузу, глядя смеющимися глазами, - не понравилось совсем.

Они рассмеялись.

- А я вот, Александр Федорович, все думаю, - Ирина глянула серьезно, - может, то, что происходит за окном и здесь, - обвела взглядом гостиную, - пир во время чумы? Помните? "Нам не страшна могилы тьма...?"

Керенский нахмурился и покачал головой, а потом снова поднял руку с бокалом:

- Ваше здоровье, Ирина Сергеевна! – уклонился от разговора о политике. - Смотрю на вас и жалею, что уж стар и сед. Будь я помоложе, украл бы вас, честное слово! Увез бы на другой конец света. Право, говорю от чистого сердца! Кстати, - он посмотрел по сторонам, - где-то... здесь... ах, вот... - махнул рукой стоящему неподалеку бледному русоволосому мужчине лет тридцати с аккуратной бородкой, взгляд которого Ирина уже несколько раз ловила на себе. - Николай Сергеевич! Подойдите!

Мужчина, который будто ждал приглашения, чуть прихрамывая, приблизился к ним

- Хочу вас, Николай Сергеевич, представить самой очаровательной и тонкой, - Керенский на секунду задумался, подбирая слова, - юной леди – дочери известного вам Сергея Ильича Яковлева.

- Николай Ракелов, - по-военному четко и коротко представился мужчина.

- Хотя сразу дружески посоветую держать с ней ухо востро - не ровен час - на язычок попадете, - продолжил Керенский.

- Ирина, - она протянула руку, к недовольству своему почувствовав, что краснеет.

- На самом деле, - Керенский повернулся к Ракелову, - скажу вам по секрету, домашнее имя этой милой барышни - Ирэн. А вас, Николай Сергеевич, как дома обычно звали?

- Ники, - чуть смутившись, ответил Ракелов.

- Так вот, Ирэн, рекомендую вам Ники, моего помощника и доброго знакомого. В детстве Николай Сергеевич, насколько мне известно, был отчаянный драчун и любитель полазить по деревьям. В результате одного из неудачных приземлений он и приобрел прямо-таки байроновскую походку.

- Александр Федорович, - смущенно протянул Ракелов, - право, будет вам из меня романтического героя делать. К поэзии, несомненно, я неравнодушен, но сам стихов не пишу. - Бог таланта не дал.

- Ну, насчет талантов вам грех на Бога обижаться, а барышням тонким, - Керенский с хитринкой посмотрел на Ирину, - как известно, романтики нравятся. Так что, Ирина Сергеевна, прошу Николая Сергеевича любить и жаловать.

- Любить не обещаю, а жаловать… - Ирина неожиданно для себя самой испытующе посмотрела Ракелову прямо в глаза, - это зависит от самого Николая Сергеевича! – отвела взгляд, сделав вид, что разглядывает игривые пузырьки в бокале с шампанским.

- Вот и хорошо! Вот и познакомились, - Керенский пробежал взглядом по залу. Видно, хотел оставить их наедине. - Ирэн, вы ведь знакомы с господином Гучковым? – указал на вошедшего в зал мужчину, которого сопровождал Петр Петрович Трояновский.

- С Александром Ивановичем мы однажды мельком в дверях виделись. Он к papa в Москве заходил, а я в тот вечер по делам убегала.

- Не обессудьте. Я вас оставлю, - Керенский церемонно склонил голову. - Надо мне с Александром Ивановичем переговорить, - двинулся навстречу Гучкову и Трояновскому.

«Неплохо было бы сейчас подойти к зеркалу, - вдруг подумала Ирина, провожая Керенского взглядом и поправляя прядку над ухом. – Кажется, волосы немного растрепались».

- Незаурядный человек, умница! – прервав пазу, неожиданно громко заговорил Ракелов.

Ирина взглянула вопросительно, потому что не поняла, о ком он.

- Да, да! - продолжил Ракелов с восхищением. - Подумайте только, Ирина Сергеевна! Получил строгое воспитание в старообрядческой семье и вдруг бросился воевать на стороне буров в англо-бурской бойне, попал к англичанам в плен. Затем – участвовал в македонском восстании! Просто герой! А вернувшись в Россию...

-...стал директором правления Московского Купеческого банка, - с улыбкой подхватила Ирина, поняв, что речь идет о Гучкове, - членом Государственной думы и прочее и прочее... Что это вы, Николай Сергеевич, никак надумали мне биографию Александра Ивановича рассказать? Неужто других тем не найдется, чтобы меня развлечь?

Ракелов глянул смущенно.

- А что же вы, Ирина Сергеевна, не пьете шампанского? - указал на ее бокал.

- Да как же можно его пить, Николай Сергеевич, когда все пузырьки уже полопались? С тоски от умных разговоров, - Ирина глянула озорно. - А без пузырьков шампанское уже не в радость! - вздохнула она.

- И то правда! - Ракелов улыбнулся. - Какая же радость от шампанского без пузырьков... - он сделал паузу, - и без умных разговоров.

Они рассмеялись и снова замолчали.

- А вот скажите, Николай Сергеевич, вы в этом году, например, были в Париже? – решила помочь ему Ирина.

Ракелов обрадовано кивнул.

- И что нового в моде? – она глянула вопросительно.

- В моде? – растерянно переспросил он. – Там сейчас не до моды. Война, - сказал он, но, заметив разочарование на лице Ирины, поспешно начал рассказывать о парижских дамах, которые, конечно же, не забывают о том, что жизнь продолжается и во время войны.

Возникшее оживление и суета у входа заставили ее отвлечься от разговора. В зал в окружении шумных кавалеров вплыла Софи Трояновская - рыжеволосая красавица в шикарном темно-зеленом бархатном платье. Приостановилась, окинув гостей скучающим взглядом. Музыка замолкла, словно кто-то, со стороны подал музыкантам знак. В свите Софи Ирина с удивлением заметила отца. Тот был необычайно весел. Вдруг зашел спереди и неожиданно опустился перед Софи на колено.

Ирина обмерла. Таким отца она никогда не видела. Сергей Ильич раскинул руки.

-Душа моя, Софи, я желаю подарить вам свою любовь! Примите же мой дар!

Ирина не поверила своим ушам.

-Ах, Сергей Ильич, опять вы за свое, - Софи снисходительно посмотрела на ухажера. - Оставьте с вашей любовью! – легонько ударила Сергея Ильича сложенным веером по плечу. – А, впрочем, нет, - она пленительно улыбнулась, - пожалуй, положите ее туда, - указала веером в противоположный конец зала. - В уголок. Будет время, я подумаю, что с ней делать! – царственным жестом протянула Сергею Ильичу руку для поцелуя, которую тот схватил и прижал к губам, потом решительно высвободила руку, обошла поклонника и сделала знак музыкантам, чтобы продолжали играть.

Лицо Ирины залилось краской.

"Как удачно, что Николай Сергеевич стоит к ним спиной и ничего не видит", - подумала она и, поспешно подхватив Ракелова под руку, отвела в сторону, за колонну, ближе к бильярдной, где по-прежнему кипели страсти и доносились обрывки фраз:

- Распутин! Распутин! Все эти рассказы про "тибетские настойки" - вздор! Государь околдован каким-то внутренним бессилием! Ах, если бы он рассердился! Государыня билась бы в истерике, но пусть! Хуже будет, если в истерике забьется Россия!

- Господи, что же это такое, Николай Сергеевич? – воскликнула Ирина. - Куда ни придешь, только и разговоров об этом Распутине. Будто уж и нет других тем. Не кажется ли вам, что все это - мыльный пузырь? Больше пустых слов, чем реальных к тому оснований?

Ракелов в задумчивости потер пальцами переносицу.

- Знаете, Ирина Сергеевна, мне однажды довелось видеть Распутина. Скажу честно, у него и впрямь есть сила. Этакий магнетизм и колдовское воздействие, устоять перед которыми обычному человеку невозможно.

Ирина глянула удивленно.

- Да и можно ли осуждать царицу, - продолжил Ракелов, - если Старец для нее - последняя надежда спасти престолонаследника? А ведь Александра Федоровна не только царица, но и мать, готовая на все ради спасения единственного сына. И как знать, что для нее важнее – жизнь царевича или судьба России.

-Вы хотите сказать, что у Распутина на самом деле есть некие способности? – недоверчиво спросила Ирина.

-Есть, - кивнул Ракелов, - определенно есть! Не желаете присесть? – указал на небольшой обитый темно-зеленой кожей диван у стены. - Князь Феликс Юсупов недавно в узком кругу рассказывал, - Ракелов понизил голос и заговорил таким тоном, чтобы стало ясно – он сам участник той беседы, - как Старец лечил его от телесного недуга.

Ирина села, машинально расправив складки платья.

«Зачем я сегодня в синем? – поймала себя на мысли. - Надобно было надеть голубое».

- И как же Распутин лечил Юсупова? Говорите же, Николай Сергеевич, раз начали! – потребовала она.

- Как лечил? – Ракелов сел вполоборота к ней. - По словам Юсупова, Старец велел ему лечь. Провел рукой по груди… шее… голове.

Ирина вдруг почувствовала взгляд Николая Сергеевича на своей груди… шее… голове, хотя вроде бы он глядел ей прямо в глаза.

- Затем, - продолжил Ракелов, - Старец опустился на колени. Прочитал молитву. Вновь поднялся и начал проделывать какие-то пассы. И все это, - Ракелов продолжал смотреть в глаза Ирине, - неотрывно глядя Юсупову в глаза... – он стал говорить совсем медленно, - вот так... неотрывно...

Ирина до боли сцепила пальцы рук.

- …смотрел... и не отводил взгляда...

Голос Ракелова стал совсем тих и бархатен.

- Вот так смотрел и... не отводил? – проговорила Ирина, не узнав собственный голос и ощущая тепло и необычное томление, вдруг разлившиеся по телу. - А... Юсупов? Что чувствовал? – выдохнула она.

- Юсупов? – переспросил Ракелов недоуменно и, показалось, с трудом отвел взгляд. - Юсупов говорит, что гипнотическая сила Старца действительно безгранична. И тем страшна, - Ракелов подозвал официанта, взял с подноса бокалы с шампанским, передал один из них Ирине, из своего же сделал сразу несколько глотков и принялся молча крутить бокал в руке.

- Ну, говорите же, Николай Сергеевич! Это так интересно! Что потом? - нетерпеливо потребовала Ирина, отпила глоток шампанского и достала из сумочки веер. - Душно здесь, - принялась обмахиваться.

- Потом? – задумался он, будто вспоминая. – Наступило оцепенение. Юсупов словно впал в забытьи. Пытался говорить - язык не повиновался, тело онемело. Только глаза Распутина сверкали над ним, как два фосфоресцирующих луча. Словом, бедный Феликс!

- Юсупов - не бедный, к тому же такой красавец! – Ирина попыталась вернуться к привычному тону разговора.

- Однако, увы, женат! - тень улыбки скользнула по лицу Ракелова.

- И впрямь - увы! - Ирина притворно вздохнула и, обмахиваясь веером, принялась оглядывать гостей.

- Ищите кого-то? - поинтересовался Ракелов.

- Ищу. Леночку Трояновскую. Беспокоюсь, знаете ли. Как бы не попала под чье-нибудь дурное влияние, - насмешливо посмотрела на собеседника, чувствуя, что постепенно приходит в себя.