Здесь и там
— Грустно! Бедный старый фазан! — вздохнул кролик. — У него был такой замечательный хвост! — Что с ним такого случилось, что тебе стало грустно? — спросила сова.
— Его застрелил один из тех двуногих. — Грустно для тебя или для него?
— Грустно для него, но мне тоже жаль! — объяснил кролик. — Грустно для тебя и глупо. Не для него.
— Почему не для нас обоих? — спросил кролик удивленно. — Какая может быть разница между «жизнью» и «смертью»?
— Ну, — сказал кролик, — «жизнь» — это когда ты живешь, так сказать, а «смерть» — это, ну, когда ты мертв! — Не вижу разницы, — заявила сова. — Феномен — это образ в уме, а психические образы — лишь видимость, очевидно, как в обиходном, так и в истинном смысле, и не важно, воспринимаются они во сне, галлюцинациях или так называемой «повседневной жизни».
— Да, конечно, но у него был такой замечательный хвост! — вздохнул кролик. — Разве он тебе не нравился? — И что, если нравился? — настаивала сова. — Любой «ты» — это психический образ, как и мой, а все объективированное — не Я.
— Как скажешь, но я думаю, что для тебя это все равно имеет значение! — настаивал кролик. — Это всего лишь сентиментальность в относительности, — проухала сова. — Разве может иметь значение, какими кажутся эти образы — «живыми» или «мертвыми»?
— Сентиментально, конечно, может! — упорствовал кролик. — Это часть жизни-сновидения, — заключила сова. — К тому же, и это главное, Я не могу умереть, а может только то-что-не-есть-Я.
— А тогда ты можешь жить, или жить может только то-что-не-есть-ты? — спросил кролик. — «Жизнь» — это просто психические представления, растянутые в «пространстве» и «времени», — терпеливо объяснила сова. — Я не могу ни «жить», ни «умереть».
— Тогда что ты можешь делать? — спросил кролик смело. — Ничего, — ответила сова, — как и нет ничего, что может быть «сделано». Я ЕСТЬ.
— Звучит безрадостно! — заметил кролик удрученно. — И это тоже относительно, по контрасту с его противоположностью, — настаивала сова. — Абсолютно, противоположности и противоречия не имеют смысла, и потому не существуют с истинной точки зрения.
— Это звучит еще безрадостнее! — отважился кролик. — Относительное не может судить Абсолютное, — объяснила сова коротко, — потому что Абсолютное — это все, что есть относительное, когда оно перестает быть относительным.
— Значит, это не безрадостно? — спросил кролик. — Это вообще не что-то. Если бы это было чем-то, оно было бы не абсолютным, а относительным! — заметила сова.
— Даже если это и не безрадостно, это звучит немного одиноко, — задумчиво пробормотал кролик. — Одиноко! — проухала сова, хлопая огромными крыльями. — Кооо-мууу-чеее-мууу-гдеее? Мы все ЗДЕСЬ: это то, что все мы ЕСТЬ!
— Тогда где это? — спросил кролик. — Это там, где ты ЕСТЬ, все, что ты ЕСТЬ, и ничто, кроме того, что ты ЕСТЬ, — сказала сова, устремляя на кролика взгляд своих пронзительных глаз. — Как ты можешь «жить» или «умереть», если ты ЕСТЬ как Я?
— Смотри, кто идет! — воскликнул кролик, широко раскрыв глаза. — Открой глаза! — Это излишне, — ответила сова. — Я прекрасно вижу и с закрытыми глазами.
— Ну и кто это? — спросил кролик. — Это единорог, — ответила сова бесстрастно.
— Чертовски любопытно, кто же это такой? — «Черт» здесь не к месту, — пробормотала сова, — это боголюбивое животное.
— Надежное? — спросил кролик. — Относительно, — ответила сова, — в основном надежное. Соответствует форме, где бы ни встретился.
— И он понимает, как устроены вещи? — спросил кролик с сомнением. — Понимает, — ответила сова, — по крайней мере основы, но сейчас его не понимают.
— Он говорит разумно? — спросил кролик. — А кто-нибудь говорит разумно? — ответила сова. — Для тебя — вероятно, нет: учитывая, что он думает о твоем понимании.
— Тогда лучше ты веди разговор, — скромно заключил кролик. — Возможно, он предпочтет говорить с тобой о Боге, — заметила сова.
— А ты не можешь говорить о Боге? — спросил кролик. — Говорить? Конечно, могу, — ответила сова, — но на самом деле мне нечего сказать о том, что Я есть.
— Почему это? — спросил кролик. — Потому что об этом невозможно что-либо сказать, — заключила сова.
— Да пребудет с тобой Бог! — сказал единорог, кланяясь кролику. — И с тобой! — подняв рог к сове. — И с тобой, — ответил кролик вежливо. — Я с вами, — ответила сова.
— Ах, да, — сказал единорог, слегка растерявшись, — да, совершенно верно. Бог есть любовь, — заявил он, — а мы Его дети. — Я рад, — сказал кролик, — любовь приносит покой и утешение! — Любовь — это концепция, — заявила сова, — поэтому «Бог» также должен быть концепцией, если Он «любовь» — хотя чем бы «Бог» ни был, это непостижимо.
— Это действительно так, — согласился единорог, вежливо взмахнув рогом. — Кроме того, «любовь» — это всего лишь противоположность «ненависти», — сказала сова, — и к тому же полный вздор. Пожалуйста, используй слова правильно.
— Конечно, конечно, — сказал единорог добродушно. — Это просто обычай называть это «любовью». Какое слово предпочла бы ты? — Единственность, — сказала сова, — не точно — ни одно слово не может быть достаточно точным в относительности — зато не сбивает с толку.
— Несомненно, — сказал единорог, — если таково твое предпочтение: Бог есть Единственность. — У меня нет предпочтений, — ответила сова, — но «единственность» по крайней мере имеет смысл.
— Воистину какое-то древнее Писание гласило: «Единственное доказательство Его существования — это Единение с Ним», — согласился единорог. — Это «Упанишады», если я не ошибаюсь? — предположила сова.
— Несомненно, несомненно, — сказал единорог, — или, как сказал один христианский мудрец: «Бог ближе ко мне, чем я сам». — Я действительно ближе, — согласилась сова.
— Так давайте помолимся, — предложил единорог. — Вы согласны? — Да, конечно, — сказал кролик, — что может быть лучше? Можно, я попрошу свежего молодого клевера, хотя еще не сезон?
— Ну, — сказал единорог с сомнением, — мы можем попробовать! — Молитва — это не прошение, — оборвала их сова, — молитва — это единение!
— Совершенно, совершенно верно, — согласился единорог. — Ты абсолютно права! — Жаль! — разочарованно вздохнул кролик. — Тогда давайте помолимся о единении. — Единение — это не «вещь», о которой можно молиться, — объяснила сова. — Молитва, подлинная молитва и ЕСТЬ единение.
— Да, воистину, — согласился единорог, — так и есть. В конце концов, Небесное Царство находится внутри, не так ли? Сам Господь сказал это! — Как истинно, как утешительно! — сказал кролик. — То, что Он имел в виду, истинно, — заметила сова, — но не то, как это истолковывают.
— Почему? — спросил кролик. — Нет никакого «вовне», которое содержало бы в себе «внутри», — объяснила сова. — «Внутри» — это то, что есть «Небесное царство», а не то, где оно есть. Это все, что Он сказал и что Он имел в виду. Если Он говорил, то чтобы мы могли понять правильно, а не неправильно.
— Я не понимаю, — пробормотал кролик нерешительно. — Господь говорил не о твоем драгоценном «внутри», мой дорогой зайка, — объяснила сова. — Он указывал на то, что Небесное Царство — это само «внутреннее»! — Верно, верно, — согласился единорог вежливо. — Какой ты прекрасный толкователь!
— Небесное Царство звучит замечательно, — вмешался кролик, — но как быть с Земным Царством? Разве мы не имеем к нему более непосредственное отношение? — Кажется, я припоминаю, — сказала сова, — что людей предостерегали от мыслей о том, что я пришла, чтобы сеять мир на Земле, а не меч!
— Еще как! — заметил кролик, уныло опуская уши. — Но Он также сказал: «Сам я Ничего не могу сделать»! — заметил единорог. — Невероятно очевидное утверждение, — сказала сова. — Что может сделать какой-то феномен сам по себе? Полная банальность!
— Но ведь это мы сами все так запутали! — возразил единорог. — Нет никаких «нас», — сказала сова сухо, — которые могли бы что-то сделать или не сделать!
— Это так, конечно же, — признал единорог, — но Господь также сказал: «Прежде чем был Авраам — Я ЕСТЬ». — Очевидно, — заявила сова, — как утверждал один христианский святой: «Слово „Я“ выражает чистую сущность Бога».
— Он также сказал: «Я есть ТО-ЧТО-Я-ЕСТЬ»! — прибавила сова после небольшой паузы. — Были ли когда-либо сказаны слова более великие, чем эти? — Безусловно, нет, — тепло согласился единорог. — Я думаю, что мы все согласны, что религия — величайшая из вещей, не так ли? — Она делает нас такими счастливыми! — проговорил кролик, вздыхая печально. — Разве мы не должны поблагодарить Бога?
— «Благословенны чистые сердцем — они увидят Бога»! — процитировал единорог. — Разве это относится не к нам? — Спасибо, — заключила сова, официально кланяясь, — так и будет, так и было бы сейчас, если бы ваши «сердца» были «чистыми». — А как «сердце» может быть нечистым? — поинтересовался кролик, почесывая одно ухо.
— «Сердце» в основных языках, — ответила сова, — обычно означает то, что сейчас мы называем «умом». — А наш ум нечист? — продолжил кролик, опуская глаза.
— Слово «чистота» означает «без примесей», или целостность, и ничего более, — объяснила сова терпеливо, — но вы расщепленные, и потому «нечистые». — И поэтому я не могу увидеть Бога? — пробормотал кролик в задумчивости.
— «Видеть Бога» означает «быть Богом, с целостным умом», — настаивала сова, — так что «целостные умом будут Богом и так будут благословенны», как было замечательно сказано. Также слово «целостный» является синонимом слова «священный» — наш друг, вероятно, предпочтет это слово. — Именно так, — подтвердил единорог, — это священно.
— То есть, ты имеешь в виду?.. — задумался кролик. — Такой, как Бог, — проухала сова, расправляя свои огромные крылья, — и только Бог ЦЕЛОСТЕН.
|
