Субъективная реинтеграция

— Добрый вечер! — вежливо поздоровался кролик.

— Му-у, — ответила корова, пережевывая большой пучок травы.

 

— Здесь такая мягкая трава вокруг, — добавил кролик, — надеюсь, вам нравится.

— Му-у, — согласилась корова, даже не взглянув на него.

 

— Можно задать вам вопрос? — робко спросил кролик. — Я давно ждал этой возможности.

— Му-у, — равнодушно согласилась корова.

 

— Боюсь, что это несколько личный вопрос, но… в общем… вы просветленная?

— Му-у, — ответила корова утвердительно.

 

— А как это случилось, если вы не возражаете против моих вопросов?

— Му-у, — ответила корова с сомнением, тряся головой и звеня колокольчиком.

 

— Моя знакомая сова, там наверху, говорит, что вы, коровы, часто бываете просветленными, — объяснил кролик.

— Му-у, — ответила корова с прежним равнодушием.

 

— Если бы она бодрствовала, мы могли бы спросить у нее, но в это время дня она спит.

— Я всегда бодрствую, — фыркнула сова. — Я закрываю глаза, потому что сияю слишком сильно в дневное время.

 

— У нас гость, — произнес кролик, — моя жвачная знакомая, и требуется твое присутствие.

— Коровы — священные девочки, — ответила сова, — а я всегда присутствую, как никакая вещь. Моя внешность — лишь то, что воспринимается органами чувств любого чувствующего существа. Я, в действительности, всегда присутствую как мое отсутствие.

 

— Вы слышите? — спросил кролик корову. — Она всегда, на самом деле, бодрствует в каком-то смысле и тепло вас приветствует.

— Му-у, — сказала корова, захватывая ртом другую порцию свежей травы и глядя вверх.

 

— Она признала, что она просветленная, — объяснил кролик, — но, кажется, она не уверена, как это произошло и когда.

— Это не произошло, — фыркнула сова, — и нет никакого «где», в котором это могло произойти.

 

— Но почему? — спросил кролик изумленно.

— Только реальная сущность может быть просветленной, — указала сова, — а таких не бывает. Разве не таков твой опыт? — спросила она корову.

— Му-у, — согласилась та, радостно жуя.

 

— Но как такое может быть? — спросил кролик.

— Один знаменитый индийский мудрец нашего времени говорил каждому, что то, что они сомнительно называют «реализацией», уже существует и что никакие попытки не приведут к обретению этого, поскольку это не есть что-то, что может быть обретено.

 

— И ему верили? — спросил кролик.

— Очевидно, нет, — отметила сова. — Мне говорили, что ежегодно каждое заинтересованное феноменальное двуногое пишет, читает или говорит об этом, «медитирует» и практикует черт знает что, чтобы достичь этого.

 

— Звучит довольно глупо! — смело сказал кролик. — Вы думаете так же? — спросил он корову.

— Му-у, — ответила корова, кивая головой и позванивая колокольчиком.

 

— Только двуногие делают это, — указала сова. — Тот же индийский мудрец говорил, что «реализация», или «освобождение», как они это иногда называют, — это «избавление себя от иллюзии того, что ты не свободен».

— И даже это их не убедило? — спросил кролик.

 

— Быть убежденными — не то, чего они хотят, — объяснила сова, — поскольку это лишит их их драгоценных «я».

— Может быть, они с большей готовностью послушали бы древних мудрецов? — предположил кролик.

 

— Древний китайский мудрец говорил, что «не будучи связанным, нет нужды искать освобождения». Разве можно выразить это более просто и сильно?

— Едва ли, — согласился кролик задумчиво. — Вы согласны? — спросил он корову.

— Му-у, — промычала корова утвердительно, слизывая большую порцию травы.

 

— Другой китайский мудрец, один из величайших, утверждал, что «внезапно пробудиться к тому факту, что твой ум есть Будда, что нет ничего, что могло бы быть достигнуто, и нет никакого действия, которое можно было бы совершить, — вот что такое Высший Путь, вот что значит быть как Будда», — добавила сова.

— Определенно так! — сказал кролик. — Но как быть с так называемым «освобождением»?

 

— Это то же самое, — проухала сова. — В любом случае, как говорил другой древний мудрец: «„Освобождение“ — это просто освобождение от представления о том, что есть кто-то, кто может быть свободен!»

— Так что, в конце концов, они ищут? — спросил кролик в раздумье.

 

— Для разнообразия, ты скажи нам, а мы уточним у твоей знакомой, — предложила сова любезно.

— Ладно, — сказал кролик, обхватывая голову лапами. — Может быть, так: когда феномен осознает, что он есть, он «пробуждается», «освобождается», или «просветляется»?

— Му-у, — возразила корова, громко звеня колокольчиком.

 

— Простите, если я не прав, — пробормотал кролик подавленно.

— Неплохо для зайки, — сказала сова добродушно, — но ни один феномен не способен на это!

 

— Простите! — повторил кролик смиренно. — И что?

— То, чем феномен является нефеноменально, осознает то-что-он-есть как феномен, — объяснила сова. — Спроси свою знакомую.

 

— Му-у! — ответила корова, кивая головой и позвякивая колокольчиком, а затем отвернулась и слизнула еще одну большую порцию сочной травы.

28. Диатермия^[6]

— Какой-то странный запах сегодня вечером, — сказал кролик, — горячий и сернистый. Что бы это могло быть?

— Сера, очевидно, — ответила сова, — должно быть, это дракон.

 

— Там наверху это, может, нормально, — сказал кролик, — но здесь внизу опасно!

— Вовсе нет, — ответила сова, — это западные предрассудки. Драконы самые дружелюбные животные, об этом известно всем восточным людям. Собери несколько фиалок! Драконы — славные малые.

 

— Тебе лучше знать, — согласился кролик с некоторым сомнением, — но по мне слишком горячо.

 

— Доброе утро! — сказала сова. — Рада тебя видеть. Как поживаешь?

— Неплохо! — ответил дракон. — С гостеприимством здесь не очень. Кажется, люди на Западе боятся меня, хотя я всегда стараюсь оказать им услугу, когда это в моих силах.

 

— Я знаю, — посочувствовала ему сова, — холодные типы избегают… сердечности.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул дракон, — мое сердце теплое, что я могу сделать?

 

— Воздержись от экспансивности, — посоветовала сова. — Держи свои чувства при себе: такова Северная Конвенция. Но здесь тебе всегда рады.

— Да… рады, — добавил кролик, сдерживая кашель.

 

— Я буду стараться, — сказал дракон печально, — но рыцари в доспехах нападают на меня с копьями, будто я враг!

— Ужасно! И к тому же глупо, — посочувствовала сова. — Они даже не осознают, что убивая «Дьявола», они также убивают «Бога».

 

— Как это? — спросил кролик удивленно.

— Взаимозависимые концепции, — ответила сова. — Как может одно быть чем-то без другого? Совершенно бессмысленно.

 

— И что? — спросил кролик.

— Или оба или ни одно из двух, — заявила сова. — Относительная чушь! Трудно заставить таких парней осознать истину.

 

— Бедные парни думают, что я дух того, что они называют «злом», — дьявол, фактически, — потому что я сердечный, или, как они говорят, «горячий». Но я должен попытаться, — объяснил дракон, — это смысл моего существования.

— Я уверен, что вы часто добиваетесь успеха, — успокоил его кролик, срывая горсть тимьяна.

 

— На Востоке — да, — согласился дракон, — множество людей могут видеть сквозь чепуху относительности.

— Но разве «добро» и «зло» — это одно и то же? — спросил кролик удивленно.

 

— В их отсутствии, конечно, — заметила сова.

— Так приятно найти здесь тех, кто понимает, — вздохнул дракон, сжигая дотла своим дыханием дикий розовый куст.

— А что есть их отсутствие? — спросил кролик.

— Отсутствие любой относительной псевдосущности, которая могла бы вообразить себе разницу, — объяснил дракон.

 

— Их псевдосущность, — вмешалась сова, — это вечное препятствие, которое держит их в псевдосвязанности.

— И как мы избавляем себя от нее? — спросил кролик, укрываясь за бревном.

 

— «Мы» — никак, — объяснила сова. — Нет никаких «мы», которые «избавляют», и никаких «себя», которые могут «избавиться» от чего бы то ни было.

— Тогда кто это делает? — спросил кролик в растерянности.

 

— Я, — заявила сова. — Спроси нашего друга.

— Совершенно верно, как ты сказала, это делаю Я, — согласился дракон, извлекая свою «жемчужину» и поджигая кучку сухих листьев.

 

— Но… но, — пробормотал кролик, отпрыгивая за спину дракона, — все, что мы говорим, говорим «мы»!

— В этом-то и проблема, — объяснила сова сквозь дым, — всегда остается какое-то «мы», которое думает.

 

— Ты абсолютно права! — согласился дракон, гоняясь за своей «жемчужиной» вокруг дерева. — Пока есть «мы», которое думает, все сказанное будет чепухой.

— Но почему так? — спросил кролик, отпрыгивая подальше.

 

— Потому что мысль относительна, а истина абсолютна, — объяснила сова коротко.

— Но что же делать? — прошептал кролик, задыхаясь от дыма, и впился в лист зеленого шалфея.

 

— Нет ничего, что можно было бы «делать», — ответила сова, пощелкивая клювом, — есть только действие, которое делаю Я.

— Но как я могу делать это? — спросил кролик между приступами кашля.

 

— Скажи ему, друг мой, — сказала сова дракону. — Он хороший зайка и иногда понимает. Твое прогревание может проникнуть глубоко.

— Ты сам только что сказал это, дорогой зайка, — сказал ему дракон, — «Я делаю это» — это и есть действие.

 

— Но ведь «я» спрашивало: «Как я могу это сделать?», — возразил кролик.

— Совершенно верно! Если ты чувствуешь, что за твоими словами все еще стоит «какое-то я», знай, что «змея по-прежнему в поленнице», — указал дракон.

 

— Так что же мне делать? — спросил кролик в растерянности.

— Пусть оно выгорит дотла! — просто сказал дракон.

 

— Но кто сделает это? — удивился кролик.

— Я, — сказал дракон, — это моя функция, моя Великая Функция.

 

— И когда ты сделаешь это для меня?.. — поинтересовался кролик.

— Ты сделаешь это как Я, — объяснил дракон.

 

— Но как это может быть сделано? — спросил удивленно кролик.

— Я есть все деяние, — заявил дракон. — Я просто делаю это — и объективная фантазия исчезает.

 

— Спасибо тебе, большое спасибо, — закашлялся кролик, — я сделаю это! — и нырнул в норку.

 

— Он поймет, — сказал дракон, вращая свою «жемчужину». — С твоей помощью он поймет, кто он есть.

— Твое присутствие было очень… зажигательным, — сказала сова вежливо. — Оно согрело ему сердце — настоящий зной: даже я чувствую тепло в твоем присутствии.

 

— Ну что ты, — ответил дракон. — Для меня удовольствие приносить тепло в жизни людей Запада! — добавил он, уносясь вслед за своей «жемчужиной» в темнеющую даль, как шаровая молния в небесах.