ГЛАВА XIX

Теперь, полагаю, мы с полным основанием можем принять следующие три утверждения:

1. В мозгу есть следы-воспоминания о прошлых замеченных переживаниях.

Этот вывод, по-видимому, неизбежен. В результате сотрясения мозга не просто нарушается способность облекать в словесную или какую-либо другую форму воспоминания о случившемся, но некоторым образом оказываются затронутыми и сами воспоминания; ведь пациент не может вспомнить, что с ним произошло. И поскольку физиология доказывает, что такие следы в любом случае должны оставаться и должны поддаваться разрушению, у нас нет причин искать другое объяснение этим фактам.

2. Время имеет длину, делимую на года, дни, минуты и т. д.; длину, каждый момент которой лежит между двумя соседними; длину, вдоль которой выстраиваются события.

Это общепринятая концепция. Заявить о ней все равно что сказать: время — четвертое направление, позволяющее измерить длину, то есть четвертое измерение протяженности.

Мы, однако, принимаем утверждение 2 вовсе не потому, что в нем отражены распространенные взгляды, а потому, что оно логически вытекает из утверждения 1. Ибо мы должны признать: происшедшее некогда в прошлом возбуждение в мозгу и аналогичное возбуждение, имевшее место гораздо позднее, — не одно и то же событие, но два события, отделенные друг от друга иными событиями. Мы могли бы предположить, что такое разделение осуществляется в некой четырехмерной «цепочке воспоминаний». Но утверждение 1 исключает подобного рода мысль. Мы начали с представления о памяти как повторном возбуждении в мозгу следа, оставленного прошлым событием. Поэтому мы должны считать, что разделение двух событий в мозгу происходит во времени[10].

Это, между прочим, означает, что длина времени не пуста; она содержит в себе физические конфигурации. Данный аргумент оказался бы полезным, если бы читатель уже не был удовлетворен аргументом, изложенным в главе XVII. Там говорилось, что концепция длины времени совершенно бессмысленна, если не рассматривать длину как заполненную такими событиями. Скажем больше: если время имеет длину, то длительность чего-либо во времени должна, как указывает Уэллс, означать протяженность в рамках этой длины.

Для нашей аргументации несуществен вопрос о том, есть ли у каждого человека свое собственное, личное временное направление, или же имеется только одно временное направление, общее для всех наблюдателей. Читатель может придерживаться любого из этих взглядов.

3. Наблюдатель последовательно наблюдает происходящие в мозгу события, или, если угодно, их психические корреляты.

Читатель, желающий оспорить это утверждение или доказывать его несущественность в сфере практического знания, должен быть готов признать, что всякий раз, когда он страдает от подагры, зубной боли, нарушения пищеварения, ревматизма или каких-либо других недугов, отмечающих нашу земную жизнь, дискомфорт, который он испытывает в данный конкретный момент, реально значим для него не больше, чем дискомфорт, причиненный ему аналогичной болезнью в прошлом; иначе говоря, что он в одинаковой мере чувствует боль настоящую и боль прошлую. Во избежание возможных недоразумений относительно этой последовательности переживаний рассмотрим наш физический мозг как протянувшуюся во времени «мировую линию» (рис. 2). Здесь, заметьте, мы рассматриваем не движение во времени, а лишь протяженность во времени.

Рис.2.

В некоторых положениях А, В и С мозг наблюдателя находится в состоянии, означающем сильный дискомфорт, причем в положении С, называемом «смертью», начинается разложение физического тела. Возможно, вы скажете, что участок мозга А испытывает дискомфорт в А, а участок мозга В испытывает дискомфорт в В, но никак ни в А или С. Однако надо принять во внимание следующее: вы, кто предположительно испытывает в данный конкретный момент дискомфорт в В, уже испытали дискомфорт в А и, вероятно, с опасением смотрите в будущее, предчувствуя неизбежность дискомфорта в С. Но почему участок мозга В должен тревожиться по поводу происходящего в С? Ведь сам участок В не будет испытывать грядущего дискомфорта и останется на своем месте. Но вам-то, наблюдателю, слишком хорошо известно, что вы не будете продолжать наблюдать событие, происходящее в В. Вы знаете, что вскоре будете наблюдать событие, происходящее в С, а также то, что хотя событием С и заканчивается короткая кинолента вашей жизни, вы не в силах предотвратить его неминуемого появления на вашем экране наблюдения. Следовательно, ваше поле наблюдения должно было продвинуться от А к В, а затем двигаться от В к С.

* * *

Позвольте заметить, что у нас нет необходимости обсуждать здесь вопрос о том, служит ли представление о времени как имеющем длину аналитическим приемом или признанием «реального факта». Аналитические приемы и приборы — лишь средства, помогающие выявить различия и отношения, которые без их помощи так и остались бы скрытыми. Но если отношений, ждущих момента, когда их наконец обнаружат, нет там, где их ищут, аналитические приемы и устройства не покажут нам ничего нового. И неважно, что каждое из этих хитроумных изобретений описывает явления на своем собственном языке — например, градусы в термометре обозначаются делениями ртутного столба, а переменные в математике — буквами «х» и «у». То, что показывают аналитические приемы и приборы, должно иметь свое соответствие в скрытой реальности; и это — единственное, что значимо для ученого.

Попутно хотелось бы сделать еще одно замечание, дабы читатель не заподозрил нас в стремлении навязать ему нежеланные для него взгляды: все вопросы практического характера, которые он ежедневно задает сам себе относительно времени, основываются на предположениях о том, что время имеет длину; что вдоль этой длины располагаются события; и что он переживает эти события последовательно. И ответы на его вопросы, разумеется, должны быть даны на языке указанных предположений.

* * *

Теперь, по-видимому, настал момент предупредить читателя об одной концептуальной ловушке. «Почему, — может спросить он, — все прошлые и нынешние приверженцы теории временного измерения изображают свои физические «мировые линии» как тянущиеся впереди «настоящего момента», представленного на рис. 1 линией АВ? Почему бы не видоизменить график и не сказать, что мировые линии растут во времени, как показано на рис. 3?»

Рис.3.

Ответ таков: эта идея грешит против научного закона экономии гипотез, запрещающего при рассмотрении какой-либо проблемы вводить дополнительные гипотезы сверх тех, которые строго необходимы для объяснения имеющихся фактов. Ибо ненужная гипотеза есть неоправданная гипотеза.

Продемонстрируем, как этот закон применим для данного случая. На рис. 4 изображены факты, подлежащие рассмотрению прежде, чем будет введено вносящее ясность понятие о длине времени, иначе говоря, изображено пространство, в котором движутся частицы.

На графике показаны:

1. Физические объекты С, D, Е, F, G и Н.

2. Только один вид активности — перемещения объектов вверх — вниз в пространственном измерении, причем эти перемещения могут осуществляться с переменными скоростями — особенность, с трудом поддающаяся пониманию или объяснению. Действительно, только после появления Ньютона мы смогли описать эти скорости с помощью законов.

Рис.4.

Теперь введем временное измерение и обратимся к рис. 1 (советуем читателю заглянуть на соответствующую страницу), где показаны: — физические объекты, имеющие на одно измерение больше, чем объекты на рис. 4. Для сравнения на рис. 3 показаны: — физические объекты, также имеющие на одно измерение больше, чем объекты на рис. 4. Однако в качестве дополнения — ненужного дополнения — мы предполагаем, что эти протяженные объекты следует мыслить как постоянно нарастающие в процессе творения. По правде сказать, предположение очень странное и бездоказательное.

Рассмотрим направление, в котором изображается движение. На рис. 1 показан: — по-прежнему только один вид активности — движение линии АВ во временном измерении.

Но здесь, на рис. 1, мы имеем нечто большее: нам удалось обобщить движение (момент крайне важный с философской и математической точек зрения). Мы избавились от всех переменных, возвратно-поступательных движений, представленных на рис. 4, заменив их одним простым, единообразным движением линии АВ во временном измерении.

Для сравнения на рис. 3 показана: — активность во временном измерении (как и на рис. 1), ибо мировые линии выстраиваются за счет единообразного прироста в этом измерении.

Также здесь по-прежнему представлена активность в пространственном измерении (как и на рис. 4), ибо мировые линии выстраиваются за счет прироста как в пространственном, так и во временном измерении.

Более того, нам по-прежнему дана первоначальная сложность движения, рассмотренная на рис. 4, ибо прирост в пространственном измерении осуществляется с переменными скоростями.

Итак, на рис. 1 задействовано минимальное количество гипотез — ровно столько, сколько необходимо для объяснения имеющихся фактов, а движение сведено к своему простейшему виду. Между тем на рис. 3 введена дополнительная и, следовательно, совершенно ненужная гипотеза, которая, помимо всего прочего, не упрощает нашу концепцию движения, а еще больше усложняет ее. Да и сама по себе эта гипотеза весьма сомнительного свойства.

Таким образом, нам нужно выбирать между рис. 4 и рис. 1, и выбор будет зависеть от того, желаем мы анализировать значение времени или нет.

Читатель, надеюсь, простит мне раздел, которым я собираюсь закончить эту главу и который адресован скорее людям, изучающим бергсонианскую философию.

* * *

Рис. 3, на мой взгляд, с абсолютной точностью воспроизводит концепцию времени, которую в конце концов признал профессор Анри Бергсон в своей работе, опубликованной год спустя после выхода в свет монографии Хинтона. Дата издания интересует нас постольку, поскольку свидетельствует о популярности в те дни теории времени как четвертого измерения.

Бергсон начинает с рассмотрения предполагаемых четырех измерений протяженности — трех измерений пространства и «длительности» — и заявляет, что последнее из них — ложное. Кто-нибудь, вероятно, сделает из этого заключение (ошибочное или истинное), что под «длительностью» понимается время и что Бергсон предпринимает анализ рис. 4, не прибегая к помощи временного измерения.

Моменты «чистой длительности», утверждает он, не являются внешними по отношению друг к другу, но «накладываются» друг на друга подобно тому, как мог бы наложить изображения печатник.

Вскоре, однако, выясняется, что «чистая длительность» — вовсе не время.

«Подводя итог, — пишет он, — можно сказать, что всякий раз, когда мы ищем объяснения свободе, мы, сами того не подозревая, возвращаемся к следующему вопросу: «Может ли время быть адекватно представлено пространством?» На это мы (т. е. профессор Бергсон) отвечаем: Да, если вы имеете дело с временем протекшем; нет, если вы говорите о времени текущем»[11].

Но совершенно очевидно, что именно это и изображено на рис. 3.

Таким образом, «чистую длительность», по-видимому, можно отождествить с «настоящим» обывателя и с движущимся «узким пространством и единственным моментом» Хинтона — линией АВ на рис. 3.

Бергсон понимает, что признания временного измерения, состоящего из моментов, внешних по отношению друг к другу, недостаточно. Его «чистая длительность» также состоит из моментов, но не внешних по отношению друг к другу, а «наложенных» одно на другое.

Тем самым он предлагаем нам для рассмотрения две группы моментов — те, которые накладываются, и те, которые находятся в «прошлой» части временного измерения.

От себя лично должен добавить, что «наложенные» моменты бергсоновской «чистой длительности» свидетельствуют о допущении им существования времени, охватывающего время, — времени, настойчиво заявляющем о себе при любой попытке провести временной анализ. На нарастание его нарастающего «прошлого» затрачивается время. Но создается впечатление, будто Бергсон, не склонный признавать такую серию времен и под влиянием своих предыдущих рассуждений не желающий уступить даже дюйма протяженности какому бы то ни было времени, вынужден искать прибежище в идее «наложения».

Профессор Н. Wildon Сагг(см. р. 14, «The Philosophy of Change»), похоже, излагает ту же теорию Бергсона, но в несколько ином свете, называя «памятью» изображенный на рис. 3 элемент, который нарастает в виде цепочки прошлых событий. При этом оказывается, что воспоминание — это скачок сознания назад, в измерение «памяти». Именно эта теория, по-видимому, заставляет Бергсона уделять так много времени мужественной, но довольно неудачной атаке на общепринятое физиологическое представление о памяти. Однако рис. 3 подходит также и для иллюстрации идеи Уилдона Карра. Надо лишь заменить букву Т в указателе измерений на букву М, обозначающую «память», а движущуюся линию АВ переименовать в DD, обозначающую бергсоновскую «чистую длительность».

Но в любом случае график достоин осуждения по уже известной причине: в дополнение к протяженности в четвертом измерении там вводится совершенно ненужная гипотеза о постоянном творении из ничего, и делается это за счет не упрощения, а дальнейшего усложнения переменного движения.

Примечательно отношение Бергсона к будущим событиям. В его схеме, как и на рис. 3, они просто не существуют ни в какой форме. На этом и основан его аргумент в пользу свободы воли.