ПИСТОЛЕТ ИЩЕТ РАБОТУ

 

Трехмачтовое судно «Робер Сюркуф» из Сан-Мало, под командованием капитана Легоффа, прибывшее четыре дня назад, стояло в Гаврском порту. Оно прибыло из залива Ла-Плата во Францию с пассажирами и грузом на борту. Треть груза предназначалась для Франции, а две трети отправлялись в Ливерпуль, где должна была произойти полная загрузка корабля в обратный путь.

Капитан Легофф, широкоплечий маленький бретонец, уверенно и крепко стоящий на коротких, широко расставленных ногах, коренастый, бородатый, сильный, как те самые карликовые быки из Морбихана, во всем мире знаменитые своей филейной частью, ходил взад-вперед по палубе, засунув руки в карманы по локоть… Он носил холщевые боты, штаны из плюща и северянку из грубой рыжеватой шерсти.

Он курил трубку и ждал прилива.

Северянкой называют как в Сан-Мало, так и в Нормандии особого типа длинную куртку из толстой шерсти за то, что ее прочная ткань хорошо защищает от пронизывающего холода северо-западного ветра. Такая куртка придает человеку сходство с медведем.

Капитан Легофф был похож на медведя, даже когда на нем не было куртки-северянки.

Прекрасная погода, легкий восточный бриз, красивое море; скорее уж покинуть мерзкий Гавр и прогуляться по морю!

Капитан был в веселом расположении духа.

– Не смею упорствовать, месье моряк, – раздался позади слабый и, в то же время, хрипловатый голос, – я хотел бы поговорить с хозяином здешних мест.

Помощник рулевого, к кому относились эти слова, живо перегнулся через борт. Естественно, ему не терпелось посмотреть на чудо природы, сумевшее в одной фразе собрать несколько дерзких нарушений матросского жаргона.

Он увидел в пришвартованной шлюпке маленького худого человечка, совершенно голого, который как раз распутывал сверток со своей одеждой. С тела человечка стекала вода, но волосы, светлые и курчавые, были совершенно сухие.

«Ну и гадкий утенок!» – подумал матрос.

– Что тебе нужно от капитана, мальчишка? – спросилон вслух.

Маленький худой человек одевал штаны.

– Мальчишка, – обиделся человечек, – не то обращение, которым пользуются приличные люди. Все, что я хочу сказать капитану, – секрет государственной важности.

Матрос рассмеялся. Маленький человечек одел свои стоптанные башмаки, помогая себе согнутым пальцем, затем натянул блузу. Оделся он очень быстро. Когда-то, возможно, у него имелись и носки, рубашка и даже шляпа, но теперь наряжаться было не во что.

– Вот и все! – сказал он. – Я привел себя в порядок и готов разговаривать с капитаном.

– Кто там на шлюпке? – неожиданно прозвучал голос самого капитана.

Матрос поприветствовал капитана и ответил:

– Некая обезьянка, наподобие мальчишки, словом, не Бог весть что. Хочет говорить с вами от имени полиции. Собирается сообщить вам некий секрет государственной важности.

Месье Легофф, в свою очередь, свесился с борта. Появление маленького человечка не вызывало в нем ни любопытства, ни тем более доверия к странному субъекту. Скорее всего – наоборот.

– Как ты проник в мою шлюпку, дохляк? – сурово спросил он.

– Морем, мой капитан, – ответил тот, – с вещами на голове, не имея денег нанять лодку.

– А что ты тут делаешь? – расспрашивал капитан.

– Жду, когда мне скажут: поднимайся на борт, поговорим, – ни чуточку не смутившись, ответил человечек.

– А ты сможешь подняться? – осведомился капитан.

– Думаю, что смогу, мой капитан, – бодро заявил тот.

– Ну так попробуй, – позвал капитан и уже с явным интересом поглядел на дохляка.

Капитан произнес эти слова, подтрунивая, тоном вызова. Корма трехмачтового судна отвесно уходила в воду, на ней не было ни единого выступа, чтобы зацепиться. Маленький человечек ухватился за руль и полез по его штоку. Как только он добрался руками до края борта, он резко подтянулся, прогнулся в пояснице и совершил такой кульбит, который крайне редко исполняют настоящие акробаты в лучших цирках. В одно мгновение он уже сидел верхом на краю борта.

Месье Легофф вынул трубку изо рта.

– Я видел подобное только раз, в Париже, в цирке самого месье Сюркуфа, – сказал он с восхищением.

– Капитан, – гордо вскинув голову, проговорил молодой человек, – я имел честь родиться в этой столице Европы, да что там Европы, ведь Париж – столица всего мира!

– Как тебя зовут? – полюбопытствовал капитан.

– Клампен, – ответил Пистолет.

– И ты прибыл из Парижа? – удивился месье Легофф.

– В почтовом дилижансе, – заявил Клампен.

Месье Легофф в недоумении нахмурил свои густые брови.

– Точнее, – продолжал юноша, ничуть не смущаясь, – за дилижансом, на подножке. Мне стоило огромного труда оставаться там на протяжении пятидесяти трех лье и одного километра, несмотря на упрямство кучера и его кнута.

– Чем ты занимался в Париже? – интересовался капитан.

– Я охотился, – гордо заявил Пистолет.

– В Париже ты охотился? – не понял месье Легофф.

– Да, за котами для кабаков, где из них делали фрикасе из кролика. Да, да, капитан, такое часто бывает, уж можете мне поверить.

На этом месте капитан Легофф разразился хохотом, показывая все свои зубы, пожелтевшие от табака.

– А что ты собираешься делать теперь? – спросил он.

– Устроиться на работу и распрощаться с молодостью, растраченной на любовные утехи, – без малейшего смущения объявил Клампен.

Месье Легофф снова нахмурился.

– На борту не принято шутить, кривляка, – заметил он сурово.

– Капитан, – с достоинством ответил Пистолет, – клянусь, я не буду больше шутить.

– Причалили с левого борта! – крикнул голос с фок-мачты.

– Капитан, – сказал обладатель того же голоса, – вас спрашивает пожилой приличного вида месье.

– Устрой эту рыбешку куда-нибудь поработать, – сказал Легофф боцману, указывая на Пистолета, – это мой юнга.

Когда капитан удалился, боцман осмотрел Пистолета.

– Теперь мы имеем собственное и неповторимое насекомое в единственном экземпляре, – заявил он.

Юноша поднялся и вежливо поклонился.

 

– Я первый раз на море. Когда вернусь на берег, не устроить ли мне трепку старшим, которые были со мной не очень вежливы? – произнес с вызовом Клампен по прозвищу Пистолет.

– Как бы тебе не отбили почки по дороге, дружище, – парировал боцман. – Возможно, ты неплохой парень, несмотря на свой внешний вид. Иди поработай как следует, может быть, с тобой станут разговаривать как с христианином, хотя у тебя пугающая рожа.

Тем временем месье Легофф встречал у подножия мачты только что прибывшего посетителя. Тот действительно выглядел респектабельно.

Посетитель сказал:

– Не возражаете, если мы побеседуем в вашей каюте?

Легофф молча указал ему дорогу.

Пистолет шел параллельно по второй палубе в сопровождении боцмана, объяснявшего ему будущие обязанности.

От серых глаз Пистолета никогда ничего не укрывалось. Он заметил незнакомца, и его худые щеки покрылись румянцем. Он пробормотал:

– Ага! Я не ошибся! Кого же тогда убили в комнате, на двери которой была надпись желтым мелом: «Готрон»?

Капитан и его гость скрылись в капитанской каюте и отсутствовали минут десять.

Месье Легофф вышел один. Сделав шаг, он обернулся и сказал вполголоса:

– Такое дело очень опасно, я сильно рискую, но вы мне чем-то симпатичны. Не высовывайтесь, пока не обогнем мыс Ла Эв.

– А это еще кто?! – воскликнул он, услышав, что прибыл еще один посетитель. – Какое-то паломничество, ей-Богу!

– Это брат месье Лабра, – объявил матрос.

В одно мгновение лицо Легоффа прояснилось:

– Карамба! Брат Жана Лабра! Лучшая новость за сегодня! Он должен быть веселым парнем, черти б меня взяли!

Поль медленно подошел к капитану. Он был бледный и растерянный, похож на смертельно больного.

– Славный парень! – проговорил Легофф, пока Поль шел к нему, – но, черт меня возьми, он совсем не весел!

Капитан протянул Полю руку, и юноша на некоторое время замер неподвижно. Неизвестно почему, но его состояние передалось Легоффу, который спросил дрожащим голосом:

– Надеюсь, месье Лабр, ваш брат был счастлив обнять вас? Мы всю дорогу из Ла-Плата проговорили с ним о вас. Он без помех добрался до Парижа?

Чтобы ответить, Полю потребовалось собрать все силы и приложить невероятное старание и то он смог лишь выдавить из себя:

– Значит, он действительно отбыл в Париж!

Если бы Легофф его вовремя не подхватил, Поль упал бы в обморок. Его посадили на скамейку, и он сказал:

– Это была моя последняя надежда. Очень слабая. Ноя говорил себе: вдруг бедного Жана что-то неожиданно задержало после того, как он написал мне письмо; вдруг я застану его еще в Гавре!

Легофф не понял и половины из несвязных речей Поля. Он потребовал все ему рассказать. Прерывающимся голосом Поль рассказал о своем визите к нотариусу на улице Вьей-дю-Тампль.

– Вот в чем дело! – вскрикнул капитан. – Начинаю понимать. Поверьте, месье Лабр, пока нет доказательств смерти и не следует торопиться с выводами! Конечно, документы, которые у него украли… Так ведь все просто! Во Франции, в Париже в тысяча восемьсот тридцать пятом году есть, оказывается, места более опасные, чем пампасы в Южной Америке! Карамба! Я плавал по всем океанам, видел пиратов и крокодилов, побывал в прерии, подвергаясь нападению краснокожих дьяволов днем и ночью! И я до сих пор жив, клянусь штормом у Бреста! Если бы я не был вынужден отплыть, я бы пошел с вами, и, даю слово, мы бы его нашли.

Второй помощник подошел и доложил:

– Одиннадцать часов тридцать девять минут; вода подошла, капитан!

Все было приготовлено к отплытию заранее, ждали только отлива.

Легофф вновь заговорил командным голосом.

Но прежде чем отдать первую команду, он обнял Поля и прижал его к груди.

Все матросы заняли свои места, когда Поль спустился в шлюпку, на которой ему предстояло добраться до берега.

Когда он спрыгнул в лодку, светлая курчавая голова свесилась с борта, и он услышал голос:

– Месье Поль, я никогда не шучу в море. Я кое-что знаю, но расскажу лишь при встрече и только с глазу на глаз. Мадам Сула славная женщина. Я как-нибудь подарю ей и вам котенка, можете пообещать ей это!

Шум отплывающего корабля заглушил дальнейшие слова.

Поль не понял, что он сейчас слышал.

 

Пистолет продолжал говорить самому себе:

– Если морское искусство заключается в подметании палубы, оно не для меня! Я уже три вечера подряд не был в Бобино. Мещ, должно быть, выплакала все слезы из-за моего отсутствия. Если бы не необходимость заработать, я бы никогда ее не покинул! Все равно я с удовольствием помогу месье Полю!

«Робер Сюркуф», подняв якоря, медленно рассекал воду, вместе с отливом направляясь в сторону башни Франциска I. Как только судно вошло в устье Сены, матросы поставили паруса.

Через четверть часа судно уже неслось на всех парусах, а мимо проплывали утесы мыса Ля Эв.

Тогда из каюты капитана вышел незнакомец и облокотился на поручни, любуясь берегами Франции, исчезающей на юго-востоке.

Он вздрогнул, когда над его ухом раздался голос:

– У меня все в порядке, генерал, а у вас?

Незнакомец, который в действительности оказался графом де Шанма, никак не мог вспомнить, где он видел раньше эту хилую фигурку, желтые взлохмаченные волосы и дерзкие глаза. Импульсивным движением он потянулся за кошельком. Пистолет остановил его благородным жестом.

– Я не собираюсь вымогать у вас деньги, – сказал он, – наоборот, я здесь, чтобы заработать, без дураков. Мы виделись с вами просто-напросто в суде присяжных, месье генерал; я говорю это вам, чтобы вы не ломали себе голову: где это я видел этого субъекта? К тому же, я честен, нем как могила и не выдам вашу тайну, которую случайно мне доверило Провидение. Одним словом, не имея много денег, но и не желая их, я охотно буду принимать от вас немного табаку или сигарные окурки. Будем их считать дружескими подарками вдали от родины.

– За работу, дохляк! – прокричал старший матрос. – При необходимом таланте, усердии и обучении ты станешь настоящим моряком! За дело!

Белые берега Нормандии окончательно скрылись вдали.

 

В тот же день и час, в скромной, строго обставленной гостиной особняка на улице Терезы, у старого предводителя Черных Мантий – полковника Боццо – проходила встреча с глазу на глаз с тем молодым человеком с бледным лицом, великолепными кудрями и «бурбонским» профилем, которого бедная Изоль называла «монсеньор»; это ему Изоль отдала свое нежное и, в то же время, честолюбивое сердце.

Крестный Отец сидел в своем любимом кресле с таким почтенным видом, что вводил в заблуждение даже самых приближенных. Каждому из них он обещал передать все наследство, естественно, исключая остальных, и каждый из них верил в это.

В этом был секрет их преданности.

Сегодня на его лбу собрались морщины; он был чем-то озабочен.

– Прекрасно проведена операция, – говорил он, – отлично представленный рапорт. Но кого они убили вместо генерала?

– Какая, в самом, деле, разница? – сухо ответил принц. – Генерал жив, это факт. И моя прекрасная Изоль не более, чем богатая мадемуазель, которая может ждать состояния хоть двадцать лет.

– Что ты сделал с ней, сынок? Как ты со всем справился… – допытывался старик.

– Я оставил ее спящей в одной из спален, а сам прибыл сюда, – ответил молодой человек.

– Что и говорить, – вздохнул полковник, – поторопился я отдать мою Фаншетту за этого негодяя Корону, он сделал ее несчастной. Каким зятем был бы ты…

– Отец, какая мне от этого польза? Пора бы уж забыть эту тему. Фаншетта замужем, и не о чем больше говорить, – произнес принц и в голосе его звучала досада.

– Неблагодарный! Я люблю только тебя. Слушай же, вот воистину смелый шаг! Это будет мое последнее дело. Хочешь жениться на крестьянке из департамента Орн? Она богаче королевы.

Принц скорчил гримасу.

– Старуха! – сказал он.

– Старухи, – поучительным тоном произнес полковник и зачерпнул из табакерки несколько щепоток табаку большим и указательным пальцами, – согласно закону природы, больше других подвержены риску смерти.

 

Поль Лабр вернулся в свою мансарду через четыре дня. Там он застал мадам Сула, сидящую у изголовья бедной девочки, которую он назвал Блондеттой.

Он так изменился за это время, что Тереза едва его узнала.

– Матушка Сула, – сказал он, после того, как поцеловал Блондетту, – я хотел посвятить этому ангелочку всю свою жизнь, но у меня появился новый долг: мой брат погиб, его убили. Я хочу отомстить за него. Вам я доверяю заботу о малышке и поиск ее родителей. Что же до меня, какой бы ни вышел из меня сыщик, я обыщу весь Париж, всю Францию, весь мир и обязательно найду убийцу моего брата!