Граф ходит взад и вперед, Марселина, Бартоло, Фигаро, Бридуазон.
МАРСЕЛИНА (садится). Наконец-то я могу вздохнуть свободно.
ФИГАРО. А я, напротив, задыхаюсь.
ГРАФ (в сторону). По крайней мере я отомстил - это утешительно.
ФИГАРО (в сторону). Ведь Базиль же cобирался выступить против брака Марселины и, как на грех, куда-то запропал! (Графу, который направляется к выходу.) Вы уходите, ваше сиятельство?
ГРАФ. Все решено.
ФИГАРО (Бридуазону). Уж этот мне пузан...
БРИДУАЗОН. Кто, я пу-узан?
ФИГАРО. Кто же еще? А все-таки я на ней не женюсь - как-никак, я дворянин.
Граф останавливается.
БАРТОЛО. Вы на ней женитесь.
ФИГАРО. Без согласия моих благородных родителей?
БАРТОЛО. Назовите их, укажите их.
ФИГАРО. Дайте срок, я с ними увижусь, я уже пятнадцать лет их разыскиваю.
БАРТОЛО. Хвастун! Уж, верно, какой-нибудь подкидыш!
ФИГАРО. Нет, доктор, я был не подкинут, а потерян, точнее сказать, меня украли.
ГРАФ (подходит ближе). Украли, потеряли - докажите! А то потом станете кричать, что вас тут оскорбляют.
ФИГАРО. Если кружевные пеленки, ваше сиятельство, вышитые покрывала и золотые вещи, найденные при мне разбойниками, не доказывают, что я благородного происхождения, то отличительные знаки на моем теле непреложно свидетельствуют о том, как дорог был я моим предусмотрительным отцу и матери. Вот этот знак на руке... (Хочет обнажить правую руку.)
МАРСЕЛИНА (поспешно встает). У тебя на правой руке шпатель?
ФИГАРО. Откуда это вам известно?
МАРСЕЛИНА. Боже, это он!
ФИГАРО. Да, это я.
БАРТОЛО (Марселине). Кто он?
МАРСЕЛИНА (живо). Эмануэль!
БАРТОЛО (Фигаро). Тебя утащили цыгане?
ФИГАРО (в сильном волнении). Около какого-то замка. Милый доктор, возьмите, что хотите, но только верните меня в лоно моей знатной семьи: мои благородные родители осыплют вас золотом.
БАРТОЛО (указывая на Марселину). Вот твоя мать.
ФИГАРО. То есть кормилица?
БАРТОЛО. Твоя родная мать.
ГРАФ. Его мать?
ФИГАРО. Говорите толком.
МАРСЕЛИНА (указывая на Бартоло). Вот твой отец.
ФИГАРО (в отчаянии). О, о, о! Что же я за несчастный!
МАРСЕЛИНА. Неужели сама природа не подсказывала тебе этого тысячу раз?
ФИГАРО. Никогда!
ГРАФ (в сторону). Его мать!
БРИДУАЗОН. Теперь, ко-онечно, он на ней не женится.
БАРТОЛО. Я тоже.
МАРСЕЛИНА. Вы тоже! А ваш сын? Вы же мне клялись...
БАРТОЛО. Я был глуп. Если бы подобные воспоминания к чему-нибудь обязывали, то пришлось бы пережениться решительно на всех.
БРИДУАЗОН. А если так ра-ассуждать, то ни-икто бы ни на ком не женился.
БАРТОЛО. Обычные грешки! Беспутная молодость!
МАРСЕЛИНА (все более и более горячась). Да, беспутная, даже более беспутная, чем можно думать! Я от своих грехов не отрекаюсь - нынешний день их слишком явно разоблачил! Но до чего же тяжело искупать их после того, как тридцать лет проживешь скромно! Я добродетельною родилась, и я стала добродетельною, как скоро мне было позволено жить своим умом. Но в пору заблуждений, неопытности и нужды, когда от соблазнителей нет отбою, а нищета выматывает душу, может ли неопытная девушка справиться с подобным полчищем недругов? Кто нас сейчас так строго судит, тот, быть может, сам погубил десять несчастных.
ФИГАРО. Наиболее виновные - наименее великодушны, это общее правило.
МАРСЕЛИНА (живо). Вы, мужчины, более чем неблагодарны, вы убиваете своим пренебрежением игрушки ваших страстей, ваши жертвы, это вас надо карать за ошибки нашей юности, вас и поставленных вами судей, которые так гордятся тем, что имеют право судить нас и в силу преступного своего недомыслия лишают нас всех честных средств к существованию! Неужели нельзя было оставить хоть какое-нибудь занятие для злосчастных девушек? Им принадлежало естественное право на изготовление всевозможных женских нарядов, но и для этого набрали бог знает сколько рабочих мужского пола.
ФИГАРО (запальчиво). Они и солдат заставляют вышивать!
МАРСЕЛИНА (в сильном волнении). Даже к женщинам из высшего общества вы выказываете уважение с оттенком насмешливости. Мы окружены обманчивым почетом, меж тем как на самом деле мы - ваши рабыни, наши добрые дела ставятся ни во что, наши проступки караются незаслуженно строго. Ах, да что говорить! Вы обходитесь с нами до ужаса бесчеловечно.
ФИГАРО. Она права.
ГРАФ (в сторону). Более чем права.
БРИДУАЗОН. Она, е-ей-богу, права.
МАРСЕЛИНА. Но что нам, сын мой, отказ бессовестного человека! Не смотри, откуда ты идешь, а смотри, куда ты идешь, - каждому только это и должно быть важно. Спустя несколько месяцев твоя невеста будет зависеть исключительно от себя самой; она за тебя пойдет, я ручаюсь, у тебя будут нежная супруга и нежная мать, они станут за тобою ухаживать наперебой. Будь снисходителен к ним, сын мой, будь удачлив во всем, что касается лично тебя, будь весел, независим и добр ко всем, и тогда твоей матери больше нечего будет желать.
ФИГАРО. Золотые слова, матушка, я с тобой совершенно согласен. В самом деле, как это глупо! Существование измеряется уже тысячелетиями, и чтобы я стал отравлять какие-нибудь жалкие тридцать лет, которые мне случайно удалось выловить в этом океане времени и которых назад не вернуть, чтобы я стал отравлять их себе попытками доискаться, кому я ими обязан! Нет уж, пусть такого рода вопросы волнуют кого-нибудь другого. Убивать жизнь на подобную чепуху - это все равно что просунуть голову в хомут и превратиться в одну из тех несчастных лошадей, которые тянут лямку по реке против течения и не отдыхают, даже когда останавливаются, тянут ее все время, даже стоя на месте. Нет, мы подождем.
ГРАФ (в сторону). Это нелепое происшествие путает мне все карты!
БРИДУАЗОН (Фигаро). А что же ваше дворянское происхождение и замок? Вы ввели правосудие в заблу-уждение.
ФИГАРО. По милости вашего правосудия я чуть было не свалял такого дурака! Двадцать раз из-за проклятой сотни экю я готов был отправить на тот свет этого господина, который оказался моим отцом! Но так как провидение избавило мою душу от такого греха, то я прошу вас, батюшка, принять мои извинения... А вы, матушка, обнимите меня... со всей материнской нежностью, на какую вы только способны.
Марселина бросается ему на шею.
