ЕСЛИ ВАС СПРОСЯТ...

Мы учимся в седьмом классе. Класс у нас шумный, на уроках мы не скучаем: болтаем, иногда и вовсе срываем занятия. То есть не все, но большинство наших мальчишек. И если на уроках русского, математики, географии у нас тишина, так как учителя по этим предметам строгие, то на уроках английского языка у нас настоящий разгром. Наша учительница, Нина Николаевна, старается отдать нам свои знания, пытается сделать интереснее свои уроки. Но, к сожалению, у нее больные ноги и ей трудно ходить. Этим и пользуются некоторые.

Другим классам Нина Николаевна всегда рассказывает разные истории на английском языке, а нам из-за нашей дисциплины не успевает объяснить даже необходимого материала.

Мы говорили с мальчишками, которые срывают уроки английского,– не помогло. А бедная Нина Николаевна чуть не плачет от их «геройства». Мы говорили ребятам: «Разве это героизм обижать слабого? Это подлость! Это поступок, недостойный советского человека!» А они лишь головы отворачивали или передразнивали говорившего. Немногие понимают, что наша учительница – человек сильной воли. Другая на ее месте давно бы бросила наш класс и ушла, а она по-прежнему учит нас, по-прежнему вкладывает в свое дело всю душу. А безобразия повторяются тоже по-прежнему.

Мы хотим помочь Нине Николаевне. Но как? Поставьте нас на правильный путь. Как бороться с хулиганством?

 

И на это письмо оказалось нелегко ответить, а не ответить нельзя. Ответ я писал долго, перечитывал и увидел: взрослым тоже приходится и задавать такие вопросы, и искать на них ответы.

 

Мне вспомнилась одна поездка в трамвае. Тогда в трамваях еще были кондукторы. В нашем вагоне кондукторшей оказалась пожилая женщина маленького роста.

На остановке в вагон села компания молодых людей и несколько рабочих с текстильной фабрики, где только что кончилась смена. Все пассажиры взяли билеты, а молодые люди из этой компании билетов брать не стали.

Кондукторша подошла к ним:

– Оплатите проезд.

Трое отвернулись. Один, нахально улыбаясь, сказал: «Проездной у меня. Туда и обратно» – и захохотал. Пятый полез в карман, достал монету, а когда кондукторша протянула за ней руку, поднял монету к потолку.

– Что же, бабуля, ты не даешь мне билета? Я деньги приготовил! Допрыгни!

Компания загоготала. Кондукторша снова повторила:

– Оплатите проезд!

Но молодые люди продолжали издеваться над пожилой женщиной.

Мы ехали во втором вагоне, кондукторша не могла позвать на помощь вожатого, а когда попробовала позвонить в звонок, чтобы остановить трамвай, парень, который и был заводилой, заслонил звонок спиной.

Пассажиры стали увещевать хулиганов:

– Постыдились бы!

Но увещевания только подзадоривали безобразников.

– Вы что-то сказали? Ты, в шляпе, к тебе обращаюсь! Ты что – контролер? А не контролер – помалкивай в тряпочку!

Человек в шляпе замолчал. На его лице появился страх. Он знал, на что бывают способны такие компании.

У меня кровь бросилась в голову, и еще не зная, что сделаю в следующую секунду, я шагнул к хулиганам.

Но меня опередили. Немолодой рабочий подошел к заводиле:

– А ну, марш от звонка! Тот начал:

– А тебе что, папаша, на... Договорить он не успел.

«Папаша» так двинул его плечом, что тот отлетел в сторону. Кнопка звонка была нажата. В моторном вагоне задребезжал звонок. Трамвай резко остановился.

– Извините, товарищ кондуктор,– сказал «папаша».– Откройте дверь. Мы сейчас наведем порядочек.

Дальше все происходило, как в кинокартине, где торжествует справедливость. Поднялись все мужчины, ехавшие в вагоне, в том числе и преодолевший свой испуг «человек в шляпе», и негодяев, мгновенно утихнувших, вышвырнули из вагона. Приземляясь в осенней луже, они верещали:

– За что? Хулиганы!

Вагон тронулся. «Папаша» сказал:

– Видывали таких. Трусы!

Он прав. Хулиганы всегда трусы. Они выламываются и измываются над окружающими, красуются, пока не почувствуют твердого отпора.

Хулиганы увядают не только тогда, когда получают отпор, но и тогда, когда не получают поддержки. Вернемся к школьному письму. Авторы письма понимают – ребята, издевающиеся над больной учительницей, ведут себя отвратительно, трусливо, не по-мужски. Однако не умеют всем своим поведением показать, что их презирают. Выказать свое презрение решительно и твердо не так легко. Решимость сказать, что с трусами и подлецами не желаем иметь ничего общего, требует смелости.

Но ничего не поделаешь! Если вы сами пришли к выводу, что такое поведение – подлость, нужно быть последовательными.

Нельзя не заметить, что ребята в этом письме словно бы разделились на два лагеря: девочки и мальчики. Но мальчики не поддерживают девочек, не хотят помочь им в борьбе с безобразиями на уроках. Последнее время мне нередко приходилось встречаться со случаями, когда мужчины вели себя немужественно. Не по-рыцарски, если будет позволено употребить такое слово. Пожалуй, сильнее всего меня поразила одна фраза. Всего одна фраза, сказанная моей дочерью.

Однажды мы с ней поехали в Ялту. У нее были студенческие каникулы. Я заканчивал книгу. Утром мы завтракали в кафе на набережной. Здесь по утрам было пусто. Через огромное окно видны море, теплоходы, катера и чайки. Вечером съедали что-нибудь у себя в номере. Но однажды решили поужинать в кафе, где обычно завтракали. Вечером там собиралось много шумных компаний. Пока мы ждали ужина, из-за соседнего столика донеслась брань. Там никто не ссорился, просто «разговаривали». Но каждое второе слово было ругательством.

Я оглянулся. Люди за другими столиками опустили глаза в тарелки, делая вид, что ничего не слышат. Уверенности, что меня поддержат, если я попытаюсь пресечь брань, у меня не было. Мне пришлось сделать над собой усилие, но я его сделал. Подошел к столику, за которым ругались.

– Прекратите ругань,– сказал я.– Или мы выведем вас отсюда. (Я не знал, кто это «мы».)

– А что? А мы ничего! Так, к слову! – сказал один из них.

Чувствуя, как у меня тяжело колотится сердце, я вернулся на место. И вдруг увидел, что дочь смотрит на меня не то испуганными, не то сердитыми глазами.

Я хотел спросить ее, что случилось, но не успел. К нам направлялся один из тех, кто ругался.

Я снова оглянулся и увидел: на поддержку соседей рассчитывать не приходится.

– Мы, конечно, извиняемся,– сказал тот.– Больше себе не позволим. Выпей с нами.

– Не пью с незнакомыми! – резко сказал я.– С пьяными тем более!

Он еще постоял с минуту, потом ушел к своей компании. Уф, обошлось...

Нет, не обошлось!

За соседним столиком больше не ругались, по громко обсуждали, как посчитаются со мной, когда мы выйдем из кафе.

– Уйдем! – взмолилась дочь.

– Ни за что! – ответил я. Как буду выглядеть в глазах дочери я, немолодой мужчина, прослуживший десять лет в армии, пишущий на морально-нравственные темы, если испугаюсь кучки сквернословящих и угрожающих мне парней? Выглядеть буду так, как себя поведу.

Как большинству моих сверстников мне случалось быть в переделках не только в военное время, но был я тогда моложе и здоровее.

Тут соотношение сил было невыгодное. Прямо надо сказать,– безнадежное,

Но я понял: никакая сила не заставит меня уйти отсюда, пока мы не кончим ужинать. Особенно сегодня. Утром в парке дочка повела меня в тир. Когда-то я прилично стрелял. Но сколько лет прошло с тех пор!

Однако тут я не осрамился. Более того, сам был поражен, как удачно я стрелял. Девять из десяти! Дочь была в восторге. Не скрою, я гордился ее удивлением и похвалами больше, чем когда ей нравилась моя статья или рассказ.

И после этого на ее глазах праздновать труса? Ни за что!

Я подозвал официантку:

– Принесите, пожалуйста, бутылку сидра,– попросил я.

– Зачем нам сидр? – возмутилась дочь.

– Может понадобится! – сказал я. Сидр разливают в толстые бутылки – «шампанки». Я недвусмысленно поставил бутылку, не раскупоривая, рядом с собой.

Ничего в кафе не случилось. Но с дочерью мы поссорились.

– Они тебя подкараулят, когда ты вечером выйдешь на набережную,– сказала она, когда мы доели ужин и ушли к себе.– Весь наш отдых пропал.

– Можешь не беспокоиться! Все хулиганы трусы! – сказал я.

– Трусы? Пусть трусы! Они и нападут на тебя вчетвером.

– Но я же не мог, чтобы при тебе звучала брань. Я бы себя перестал уважать... Хорош мужчина! Хорош отец!

Этот довод не возымел действия. Тогда я спросил ее:

– Ну вот, когда ты идешь из университета и вы наталкиваетесь на хулиганов... Как поступают твои спутники?

– Спешат перейти на другую сторону,– горько ответила дочь.

Психология человека, который привыкает переходить на другую сторону улицы, если видит, что на этой стороне неблагополучно, может жестоко подвести, когда дело дойдет до него самого. Никогда и ни за кого из осторожности не заступившись, он вряд ли сможет постоять и за себя самого. Трудно предположить, что ему в один миг удастся переломить уже сложившийся стереотип поведения,– такое благоразумие незаметно переходит в трусость.

Я не проповедую драчливость и грубую силу. Но бывают в жизни случаи, когда мужчина не смеет отвернуться, уклониться или промолчать. Если при нем оскорбляют женщину или обижают слабого, он обязан вступиться. Если он поступит иначе, его нельзя уважать. И он сам потеряет право на самоуважение.